Не сама ли жена рассказала, что в городе N.
ею был соблазнён некрасивый подросток? Минуло
с той поры лет не то чтобы десять, но, видимо, семь
(если меньше, то, значит, она и тебя обманула).

Ты, наверное, всё непременно увидеть хотел
и хотел бы узнать, как она изловчилась на это,
как она, продлевая глазами движения тел,
рассекала ресницами белую плёнку рассвета?

За окном загружалась программа "Июнь навсегда".
На деревьях, пройдя через фильтры Adobe Photoshop'а,
примитивно повесилась, то есть повисла вода
и качалась, как труп самопальной идеи потопа.

Шестигранная ветка сирени, которая не
шестигранна и даже, наверно, не ветка сирени,
надломившись, упала и, лежа на узкой спине,
не имея локтей, не привстать не могла на колени.

Что вторая ступень мимолётной любви – это лишь
вертикальные брови травы на ресничной основе,
где шуршит косоглазие, переодетое в мышь,
обливаясь слезами ещё не окрашенной крови,

вероятно, никто не сумеет сегодня понять,
потому что никто не захочет. И это понятно...
Как понятно, что N-городок без пятнадцати пять
небрезгливо замоет мужские и женские пятна.

Между тем, напрягая затылок и что-то ещё,
по-пластунски заполз на жену твою тёплый подросток,
и, когда у кого-то из них онемело плечо,
им самим угадать – у кого? – оказалось непросто.

Потому что не спать приходил он, не вместе смотреть
закольцованный сон, что крутили с изнанки прикрытых
целлулоидных век, потому что сия киносеть
целиком предназначена для развлеченья зарытых

(догадайся – куда?). И подросток не мог, ну не мог,
ну не мог же, а очень хотел бы, как рыба, примерно,
просто взять и разбрызгать свой ненастоявшийся сок
по периметру женской удвоенной жабрами скверны.

Это рыбное место представь на минуту. Смотри:
точно в кучу там свалены ласка и нежность, и жалкий
журавлиный "курлы" пескарей, но вокруг и внутри
не увидишь мужчину в молоках и женщину в жабрах.

А потом ты придумаешь влажные ласки без рук,
удлинение нежности без опрокинутой кожи,
и локтей об колени из дерева сделанный стук,
потому что иначе придумать его невозможно,

потому что за скобки ты вынесешь губы и пыль
с волокнистых волос, и лицо, и в пупырышках руки,
и в паху у себя плесневеющий быстро ковыль,
на котором любили плясать суетливые суки...

По лицу у тебя вдоль бровей и зажмуренных глаз
проползает капризная змейка. Её обгоняя,
выражение боли уже в девятнадцатый раз
не скажу, что блестит, а потом не скажу, что воняет,

но подумаю так. А твоя пожилая жена
чешуёю стыда, что наклеена очень непрочно,
начинает сорить, начиная стоять у окна,
начиная смеяться началу грозы водосточной.

И скажи мне, причём тут возникший не к месту трюизм,
что как будто на нерест по волнам мужчин интересных
эта странная женщина в дикий плывёт коммунизм,
где способность к любви без потребности в оной чудесна?

Косоглазые ангелы громко кричат над водой
комариные песни. И между подростком и летом
чистоплотная женщина будет всегда молодой,
потому что мужчина становится смертным за это.