Она всплывёт не раньше, чем всплывёт
немая сцена: "Спальня. Очень рано.
И в девушку несчастный принц суёт
не плоть, а семижильный сплав тумана".

И вот всплывает кверху животом,
который твёрд и в голубых прожилах,
и вот она всплывает, и потом
опять всплывает, будто заслужила

всплывать и плыть на месте. Вся она –
почти топляк (и ты не спорь со мною):
из-под воды на четверть не видна,
а со спины – разрушена водою.

Она лежит в реке руки ручья,
ей придаёт вокруг оси вращенье
лягушка, соскочившая с плеча,
в полёте отменив своё паденье,

тем паче, что волнистые круги,
не дожидаясь собственной причины,
в разрезе показавши смех воды,
уже бегут по глади самочинно.

О невозможно мокрая страна,
где посреди, допустим, круговерти
куску мужчины женщина верна,
а девушка – его позорной смерти,

его спине и скрипу позвонков,
наклону вправо напряжённой шеи
и жуткому шипению зрачков,
когда они сужаются в мишени.

Откроем карты: девушка несла
беременность от юноши с рапирой,
а что в ручье зависла без весла –
так это ничего. Для ориентира

я подскажу: она травила плод
(Горацио ей зелье заварганил),
но цел остался выпуклый живот,
зато она увидела в дурмане,

что сын её, что дочь из-за угла
рожденья своего готовят бойню...
И девушка под влагу увела
себя и эту проклятую двойню.

(На жизнь похожи лук и сельдерей,
на смерть похожа даже чечевица...
Но кто нежнее глупости своей
и отличит пророка от провидца?)

Сплетя из непристойных трав венцы,
она судьбы разбавила чернила
водой ручья; и фразу: "Близнецы.
Глухая ночь. В руке отца – рапира", –

не смогут написать и произнесть
ни тёмный Бэкон, ни муляж Шекспира...
Температуру ада – тридцать шесть
и шесть – она волною остудила.

В её – не скажем – жидких волосах
уже почти что высохла медуза...
Стоит вода в створоженных глазах.
Торчит живот, изображая пузо

с воронкой недокрученной пупка,
чья малопривлекательная схема –
слепой фрагмент, что за уши слегка
притянут мной из мифа Полифема.

Как пористую льдину по весне,
толкну её ногой или ладонью
от берега, где сам стою в огне,
по локоть перемазанный любовью.

Скорей плыви и пачкай небосвод
отсутствием дыхания и зренья,
а мы лягушку пустим в оборот –
шлепок воды в конце стихотворенья.