Анна Глазова родилась в 1974 г. в Дубне. Окончила университет в Германии, в настоящее время живет в Чикаго, преподает немецкий язык в университете. Пишет стихи и прозу. Переводчик и исследователь немецкоязычной литературы (в основном австрийской и швейцарской): Франц Кафка, Роберт Вальзер, Фредерика Майрёкер, Эрнст Яндль и др. Основная часть стихов, (стихотворных и прозаических) переводов и эссе о немецкой литературе Анны Глазовой опубликованы на сайте └Лавка языков". Публикации в бумажных изданиях - альманахи └Черновик" и └Вавилон". Здесь можно прочесть интервью с Анной Глазовой.

Отметим, что "TextOnly" уже второй раз публикует материал, посвященный Целану: до этого в Выпуске 4 было опубликовано эссе Сергея Морейно об этом авторе.

Jedem das Seine - die Seine fur Celan
Каждому своё - Сена для Целана

      "Jedem das Seine"- такой подзаголовок носил концалагерь в Бухенвальде, и хотя это цитата из античных классиков, стоит вам произнести эту довольно бессодержательную премудрость по-немецки, как у вашего, надо надеяться, понятливого слушателя возникнет в голове образ фашиста в форме и еврея в полосатом. Стоит вам сказать "Бухенвальд", и у вашего даже самого непонятливого слушателя визуализируется колючая проволока, а не буковая роща в предместьях Ваймара. Поэзия Целана, условно и не совсем точно называемая поколениями литературных критиков "поэзией холокоста", во многом щедро наделена тем же риторическим свойством называть вещи чужими именами.
      Сознавая бессилие речи, Целан бежал использовать слова в их непосредственном значении, создавая немыслимые тропы со следками синекдох, метонимий, оксюморонов и прочих тропов, которые он изобретал на бегу за ускользающей сутью, спешащей на полшага впереди его нео-языка. Маяковский, говоря "ленин", подразумевал "партия". И, наверное, говоря "партия", подразумевал "ленин". Целан, говоря "волосы", подразумевает "любимая", говоря "любимая", подразумевает "свет", говоря "свет", подразумевает "еврей", говоря "еврей", подразумевает "смерть", и на этом отнюдь не останавливается.
      "Я нахожу что-то, как речь, абстрактное, но земное, наземное, нечто циклическое, нечто, пересекающее оба полюса и возвращающееся к себе же, успев - я счастлив доложить - пересечь тропы и тропики. Я нахожу... меридиан." Таким образом пытается Целан объяснить дамам и господам, вручающим ему престижную литературную премию, свою манеру сочинять стихи. Дамы и господа чувствуют, что ничего не понимают, зато перед их мысленным взором простирается, вдруг ставший объятным, весь мир. Целан доволен. Он снова вернулся к себе, но остался неуловим.
      Стихи Целана в чём-то напоминают старый античный парадокс об Ахилле и черепахе; по своим причинам пространство со временем вдруг слегка впали в вербально нерасшифровываемую шизофрению, развивающуюся по особенному логическому принципу. Только пространство/время Целана гораздо более не в себе, чем математика греков, не познавших понятия предела. Целанов предел не знает границ. Мир складывается в точку, а время пересекает само себя. Примером такой безумной темпоральной географии может служить стихотворение из посвящённого Мандельштаму сборника "Роза никому".

ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ, ЦИРК И ЦИТАДЕЛЬ

В огненных кольцах, в Бресте,
в шатре - прыгал тигр там -
я слышал конечности песни,
я видел тебя, Мандельштам.

Небо висело над рейдом,
чайка висела над краном.
Конечности песнь постоянна -
крейсер зовут "Баобаб".

Я русское слово сказал
в приветствие триколору -
потерянное не потерял,
крепя для сердца опору.

      После полудня - время дня. Цирк и цитадель - как будто указатель места. Читая текст, для начала оказываемся в Бресте, в цирке - это во Франции, в Бретани, на атлантическом побережье. Во второй строфе обнаруживаем болтающийся на приколе крейсер "Аврора", успевший за время пути из России сменить название на "Баобаб" (наверное, заплыл заодно в Африку, чтобы не пропустить тропики). "Аврора" узнаваема - в том же сборнике, в стихотворении "В одно", читаем:

...крейсер "Аврора":
рука брата, махая
снятой с глаз ростом в слово
повязкой - Петрополь...

(Прим.:Так Мандельштам называет Петербург в Tristia)

      Не довольствуясь интратекстуальной ссылкой, Целан оставляет ещё один следок - окажись на месте слова "Баобаб" "Аврора", эта строка рифмовалась бы с "триколору" во второй строчке заключительной строфы. В конце концов, Целан разговаривает почему-то вдруг по-русски (может быть, преобразившись в Мандельштама, чьим заимствованным ритмом написано это стихотворение) с трёхполосым знаменем - русским или французским? - и опирает собственное сердце на Брестскую крепость.
      Если временная координата - точка, пробивающая два Бреста с заходом в Африку, было ли после полудня в каждом из этих мест сразу? Почему бы и нет?
      В стихотворении "В одно" слоняются по временам и странам архетипы с определёнными, но многочисленными местами и сроками жительства:

В ОДНО

Тринадцатое, февраль. Во рту сердца
проснувшийся шибболет. С тобой,
Peuple
de Paris. No pasaran.

Овечки по левую руку: он, Абадиас,
старик из Уэски, пришёл через поле
с собаками, в ссылке
стояло облако белое
благородного люда, и он сказал
слово в ладонь, то, что нам было нужно, и это
был пастушье-испанский, туда,

где в морозном сиянии крейсер "Аврора":
рука брата, махая
снятой с глаз ростом в слово
повязкой - Петрополь,
для незабытых - город исхода,
и тебе лёг тоскански на сердце.

Свободу хижинам!

     Шибболет понадобился Целану вместо визы в Париж французской революции и в Испанию, к испанским повстанцам против режима Франко; заодно - уж если заглянул в Библию за шибболетом - зашёл и к библейскому пророку Абадиасу (Ободия), навестил Мандельштама, а вот вернулся неизвестно куда, точнее - в два места сразу, а именно, в Париж 1793 и Берлин 1918 года. "Свободу хижинам, войну - дворцам!" - лозунг якобинцев, но для немцев, в немецком переложении ("Friede den Hutten, Kampf den Palasten!"), это скорее призыв берлинских социал-демократов во главе с Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом. Дата шизофренична, как утверждает Деррида, - потому что связывает парадоксальной связью события, не имеющие друг к другу отношения. Дата в "В одно" ещё более шизофренична, поскольку связывает события избирательно - только архетипы восстаний.
     Целан изобрёл для себя шибболет, открывший ему доступ в темпоральную географию без конца и края. Таким образом, он превратился в нечто вроде вечного жида, скитальца по всем временам и странам, по бесконечным тропам тропов. В одном из стихотворений из позднего сборника "Переворот дыхания", есть стихотворение с тропом-цитатой Кафки под наслоением других значений:

COAGULA (сгустки крови - лат.)

И твоя
рана, Роза.

И рогатый свет твоих
румынских буйволов
заместо звёзд над
песчаной подстилкой, в
говорящем, красно-
жестокопепельном прикладе ружья.

     Очевидно, речь идёт об известном письме Розы Люксембург Софии Либкнехт из тюрьмы в Бреслау (Вроцлаве), в котором она описывает увиденных в тюремном дворе буйволов, "военный трофей", пригнанных из Румынии. У одного из буйволов на боку кровоточила ужасная открытая рана, а сам он стоял "с тихим страданием на лице", так что склонная к солидарности Роза разрыдалась, пожалев и его, и, заодно уже, саму себя.
     И тем не менее, рана и Роза - одновременно и ссылка на "Сельского врача" Франца Кафки. По ходу действия, девушка по имени Роза превращается в огромную розовую рану на теле больного мальчика и символизирует чувство вины врача. Сам же врач в конце концов видоизменяется в похожую на Агасфера фигуру - обречённый на вечное скитание голышом по морозной пустыне. Этот же мотив присутствует и в других его рассказах. А в письмах Милене Кафка описывал и самого себя в роли неприкаянного, вечно одинокого старца. В первый раз узнав от врача, что у него чахотка, Кафка не расстроился, скорее наоборот - словно бы с облегчением узнал, что умрёт, причём скорее рано, чем поздно. Целан родился в Румынии, жил по большей части в Париже, а писал по-немецки - на языке тех людей, для которых, будучи в лагере, строил дороги ("рыл", как он говорил), от которых всю жизнь потом по бездорожью бегал и к которым всю жизнь возвращался, обежав меридиан. Пятидесяти лет скиталец решил сделать проверку собственной смертности. Шибболета оказалось недостаточно, чтобы переправиться через Сену. Вечный жид Целан утонул.