ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Некоторые думают, что разумные формы белковой жизни могут существовать только в столицах. Ничего подобного, эти формы прекрасно существуют и в провинции. Журналист "Нового всемирного обозрения" Иван Кедров, например, существовал в часе езды на электричке от города Москвы - в подмосковном Пушкине.
Как высокоорганизованная субстанция, он тоже, конечно, стремился в Москву и вообще в столицы, но как частное лицо прекрасно понимал, что жить можно и в Пушкине. Да что там Пушкин! У него были знакомые, которые жили и в гораздо более сомнительных местах. Чего стоит хотя бы город Рязань! А Вышний Волочек? Вы полагаете, там можно жить? А Урю-Минск, родина эстетов? Однако даже и в таких забытых местах высились бастионы разумной жизни, воздвигшиеся какой-то странной прихотью судьбы. Конечно, кое-кто может сказать, что ничего тут такого нет - почему бы не пожить и в Урю-Минске? В теории, конечно, это все хорошо, но попробуйте сами хоть раз - посмотрим, какие песни вы тогда запоете!
Сам же Кедров безропотно жил себе в своем Пушкине и лишь изредка позволял себе роскошь прогулок в окрестных лесах, полных деревьями, грибами и палой листвой.
Кедров и вообще был склонен к здоровому образу жизни: никогда не читал натощак современных писателей и в пьяном виде не садился за руль своего "жигуленка". О "жигуленке" надо бы сказать отдельно. Машина была приобретена по случаю за четыреста долларов и собственноручно выкрашена им в ядовито-зеленый цвет - другой краски не оказалось под рукою. У автомобиля, выражаясь научным языком, было три источника и три составные части: колеса, корпус и внутреннее содержание.
Внутри "жигули" были обставлены шикарно: передние сиденья - от "вольво", задние от "форда", а коврик под ноги был взят из лучших в мире Сандуновских бань. В оставшемся пространстве помимо самого водителя помещались еще руль, коробка передач и педаль управления газом. Вот, без преувеличения, все, что можно было сказать об этой машине. Тем не менее, Кедров при одном взгляде на свой драндулет испытывал весь тот спектр автомобильных удовольствий, которые иные прихотливые водители чувствуют только при самой езде. Машина, как объективная реальность, была дана ему в ощущениях: он осматривал ее со всех сторон, беседовал с ней и даже иногда пытался чинить неизвестно для каких целей.
Обо всем этом я рассказываю так подробно, чтобы стало ясно, откуда у Кедрова взялась привычка гулять в окрестных лесах: таким образом он упражнял свое здоровье, подорванное постоянным обладанием автомобилем.
Вот и сегодня, отужинав, Кедров отправился на прогулку в вечереющий лес. Он был отважный человек и не боялся ходить в лес вечерней порою, потому что когда-то в юности был кандидатом в мастера по бегу и с той поры крепко надеялся на резвость своих ног.
Так он шел по лесной дорожке в сгущающихся сумерках: опавшая мокрая листва тихо шевелилась у него под ногами, а над головою шумели ветвями деревья. Сквозь прогалины синели свободные участки леса, но он не прельщался ими и не сворачивал с дороги, зная, что в темноте в здешних лесах может заблудиться даже опытный медведь.
Он шел, задумавшись, и пинал встречные листья, и совершенно потерял счет времени, как вдруг его вывел из раздумий неясный стон, раздавшийся совсем неподалеку. Кедров застыл как вкопанный, остро вглядываясь в тьму между ветками и готовый по первому же знаку броситься наутек. Но все было тихо в окрестностях, только вскипала под ногами палая листва. Уже Кедров решил, что все это ему почудилось, уже готов был повернуть назад и возвращаться домой, как вдруг стон повторился, да так близко от него, что он, сам того не желая, подскочил на месте.
Кедров, как уже было сказано, был неробкого десятка, но тут ему стало нехорошо.
- Кто тут? - проговорил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал предательски, а, наоборот, громыхал по силе возможности. В глубине души он все-таки надеялся, что никто ему не ответит.
Так оно и вышло на самом деле. Вокруг опять стало тихо, и Кедров сказал себе, что если кто-нибудь тут еще раз застонет, то он немедленно убежит прочь, а там уж пусть делают, что хотят. Но тут вдруг...
- Помогите, - прошелестело из тьмы.
- Кто там? - спросил Кедров, еще раз подпрыгивая от неожиданности.
- Меня придавило, - шелестел голос. - Прошу вас, помогите...
Кедров осторожно сошел с тропинки, включил фонарик, который на всякий случай брал с собою в лес, и осветил пространство вокруг себя. Некоторое время ничего разобрать было нельзя - пространство как пространство. Но через секунду он увидел огромную разлапистую сосну, лежавшую прямо на земле. Из-под ее колючих веток раздавалось кряхтение и слабые стоны. Кедров присел на корточки и приподнял ветки. Там, внизу, прижатый огромным стволом прямо к земле, лежал микроскопический бородатый человечек. На нем была какая-то лиловая хламида, изодранная ветвями в клочья, глаза его были закрыты.
- Ого! - только и сказал Кедров, хватаясь за ветки и пытаясь сдвинуть сосну с места. Сосна не поддавалась. Тогда Иван напрягся и рванул на себя изо всех сил - так, что что-то хрустнуло у него в спине. Но огромное дерево почти не шелохнулось. Человечек чуть слышно застонал. Иван Кедров только в затылке почесал.
- Как это вас угораздило? - наконец решился он обратиться прямо к человечку.
- Происки извечного нашего врага, - пробормотал человечек и снова без сил закрыл глаза.
Кедров поискал по сторонам какую-нибудь дубину, которую можно было использовать в качестве рычага, но все дубины были трухлявые и ломались, едва только он подводил их под ствол сосны.
- Мне одному не справиться, - наконец, тяжело дыша, сказал он. - Нужна подмога. Сейчас я сбегаю, быстро.
Несколько секунд маленький человечек лежал неподвижно, так что Кедров испугался, не умер ли он. Но наконец веки его дрогнули, и он прошептал:
- Подойдите, пожалуйста.
Кедров присел перед ним на корточки и склонил голову. Маленький человек что-то еле слышно стал говорить ему, Кедров только головою кивал.
Вдруг откуда-то налетел сильный ветер и встопорщил ему волосы. Со стороны это выглядело жутковато: как будто волосы Кедрова встали дыбом от ужаса.
Ночь сгущалась вокруг, и какие-то странные огни зажглись в ее глубине. И словно бы что-то темное шевельнулось и заскользило из дальних углов леса, побежало, мерцая, прямо к поляне.
- Вы все поняли? - спросил человечек.
- Да, я сделаю, конечно... - ошеломленно пробормотал Кедров. - Но вы и сами... Я сейчас приведу подмогу. Я... сию минуту.
И он поднялся, готовый бежать куда угодно. Но маленький человек уже молчал и лежал недвижимо. Кедров вдруг почувствовал себя так, как будто он остался один на всей земле. Он оглянулся по сторонам, и ему стало по-настоящему страшно. Почудились ему между дальними деревьями какие-то черные фигуры, что-то жуткое повеяло из глубины леса, что-то отвратительное и нечеловеческое глянуло на него из-под земли, и он, не дожидаясь больше ответа, кинулся бежать напролом. Ветви с шумом сомкнулись за ним, и на миг ему показалось, что исчезла поляна, пропала, провалилась сквозь землю. Вот когда пригодилась ему быстрота его ног. Он мчался, не разбирая пути, как лось, проламываясь сквозь чащу, какое-то неведомое чувство вело его и направляло по кратчайшей дороге.
Спустя пятнадцать минут он выбежал из леса. Тут же на дороге увидел он синюю "Волгу", в точности такую, какая была у главного редактора "Всемирного обозрения". За рулем, однако, никого не было. Он немного покричал в темноту, но голос его отзывался таким жутким эхом, что он быстро умолк и двинулся дальше. Еще через пятнадцать минут он сидел в милицейском участке и сбивчиво объяснял что-то старшине с ласковыми глазами людоеда.
Организованные розыски ничего не дали. Какая-то злая сила водила и бросала их по лесу всю ночь, они аукались и перекликались с темнотой. Уже милиционеры стали посматривать на него довольно странно, подозревая в нем, что ли, нового Сусанина или еще кого-то в том же роде, уже и сам он стал сомневаться в своем умственном здоровье, но все-таки к утру, когда зажглась где-то вверху бледно-голубая полоска и золотушная заря вылезла на небо, набрели они на огромную поваленную сосну. Но ни маленького карлика, ни кого бы то ни было еще под этой сосной не оказалось, только вспыхивал на ветру кусочек лиловой материи, чудесным образом зацепившийся за сучок.
- Куда же он делся, карлик твой? - раздраженно спросил старшина. - Уполз, что ли?
Кедров хотел было сказать, что карлик, находившийся в предсмертном состоянии, никуда не мог уползти, как вдруг ему вспомнились страшноватые черные фигуры, прятавшиеся, как ниндзя, между деревьев, вспомнилось, как что-то водило их всю ночь по лесу, вспомнил он прощальный взгляд карлика и его последнее поручение и ничего не сказал больше, только повернулся и пошел прочь из леса.
Милиционеры злобно и растерянно глядели ему вслед...
В последнее время Кулебякин сделался ужасно мрачен, почти не выходил из дома и вообще стал непохож на себя. Целыми днями он сидел в кресле и о чем-то раздраженно думал. Вокруг него образовалось как бы разреженное пространство, в которое никто не смел вступать.
Одиночество свое он усугублял упорным молчанием.
Я пытался втянуть его в разговор, но он в ответ только бросал ужасные взоры, от которых становилось страшно, по-моему, даже ко всему привычному бубретэксу.
Иногда по ночам можно было услышать, как он бредит.
Наконец в одно прекрасное утро он разбудил меня ни свет, ни заря, заставил одеться, и мы, вздрагивая от утреннего холода, вышли с ним осторожно из дому. Перед выходом Кулебякин написал огромную записку и приклеил ее к холодильнику, чтобы старики, проснувшись, сразу ее увидели.
По улицам распространялся бледный, туманный рассвет, в котором мы плыли, как в молоке. Было холодно, я ежился и кутался в свои лохмотья, но Кулебякин несгибаемо шел вперед, словно сжигаемый каким-то внутренним огнем. Мы шли так довольно долго. Наконец терпение мое стало иссякать.
- Куда мы идем? - спросил я его.
Он некоторое время молчал, потом произнес еле слышно:
- Куда получится.
Туман скрадывал расстояния, и мы, казалось, неслись по улицам с огромной скоростью, с какой, бывает, передвигаешься только во сне.
- Нету Верховного жреца, - вдруг не выдержал Кулебякин. - А больше ждать нельзя.
- Так что же мы - сами на Медведьева будем нападать? - робко спросил я. От былой моей воинственности не осталось уже и следа, больше всего мне хотелось забиться в какую-нибудь щель и оттуда глядеть за развитием событий. Уже почти я был согласен всю оставшуюся жизнь пробыть карликом, но лишь бы не встречаться с этим ужасным колдуном. - Неужто мы сами на него нападем?
Кулебякин молча покосился на меня - взгляд его был страшен. Снова мы неслись, как птицы, в жидком тумане, который, впрочем, понемногу развеивался. Откуда-то навстречу нам стали выныривать машины, зазвенели на своих рельсах красные трамваи - город просыпался. Огромный город, вместилище карликов и великанов, политиков и журналистов, преступников и домохозяек, город, в котором жили миллионы людей и еще большее количество мертвых притаилось на всех кладбищах, поджидая своего часа, когда загремят страшные трубы Апокалипсиса и они восстанут из потустороннего холода, прорвутся сквозь рассыпавшиеся доски и слежавшийся прах могильной земли и соберутся на мощный звук, и каждому будет предъявлен счет, и каждый предъ-явит свои оправдания. А если не найдется у кого оправданий - лучше такому человеку и не родиться на свет, лучше прожить ему всю жизнь бессмысленным жуком или бабочкой, не несущей ответственности за свои действия, лучше последним псом ему ползать и выть у подворотен, питаясь отбросами и чужими костями, чем явиться на Страшный Суд безоружным, не имея в запасе ни доброты, ни жалости, ни справедливости, хоть раз проявленной на протяжении жизни. А впрочем, не раз - один-единственный раз никого не спасал, вот разве что разбойника на Голгофе, но ведь он и не знал тогда, что, свидетельствуя о Христе, сегодня же будет в Царствии небесном. А нам это и подавно знать нельзя, и вся жизнь наша - как несбыточная тоска об этом Царствии, которого, впрочем, даже и представить себе невозможно.
- Есть один человек, - вдруг сказал Кулебякин. - Не кулебяка - человек, он может нам помочь.
- Что за человек? - спросил я.
Кулебякин как-то странно пожал плечами.
- Так, человек. Один маг. Но, впрочем, он об этом не знает. Точнее, знает, но не хочет этим заниматься.
- Почему? - спросил я, немного задыхаясь - у меня перехватывало дух от быстрого движения.
- По-разному можно объяснять. Считает греховным. Не хочет нарушать гармонии в мире. Еще почему-нибудь. Он не скажет, да и сам, я думаю, не знает. Просто считает, что не надо. Да, на самом деле, может быть, и не способен. Может, это только так кажется, что маг, а на самом деле - обыкновенный библиотекарь. Но это наша последняя надежда, раз Верховный не появился.
- А почему Верховный не появился? - спросил я.
- Плохо дело, - пробормотал Кулебякин, мрачнея. - Если до сегодня его нет, то и не появится вовсе. Должен был появиться вчера, а раз нет - то и не появится.
- Почему?
- Не знаю. И никто теперь никогда не узнает. Никто. Никогда. Может, его Медведьев перехватил. Хотя не должен бы один Медведьев с ним справиться, нет, не должен. И все же - нету его, видишь. Надо быть теперь готовым ко всему.
- Это как же такое? - спросил я и почувствовал, что голос мой начинает предательски дрожать, а сердце изменнически екает. - Я еще не готов быть готовым ко всему.
- Придется, - строго сказал Кулебякин. - Другого-то выхода все равно нет.
Между тем на улицах окончательно рассвело, засновали суетливо редкие еще прохожие. Вдруг Кулебякин остановился перед пятиэтажным домом из красного кирпича.
- Здесь, - сказал он. - В Бога веруешь?
- В тяжелых обстоятельствах, - признался я с некоторым стыдом.
- Значит, молись. Обстоятельства настали.
Мы вошли в темный, пропахший собаками подъезд, в котором не горело ни единой лампочки и лестница которого, казалось, не наверх вела, а как-то извернувшись в пространстве - вниз, в преисподнюю.
Пыхтя и отдуваясь, как настоящие карлики, мы протопали по щербатой лестнице на пятый этаж. Там было всего две квартиры, одна почему-то - без номера и даже без звонка. Вот в эту архаическую дверь и постучал Кулебякин. Стук получился среди тишины какой-то удивительно громкий, как если бы мы не стучали туда, а стреляли.
Мы замерли в ожидании ответа. Все было тихо. Кулебякин еще раз постучал и затих, настороженно прислушиваясь. Осторожный шорох раздался в недрах квартиры, потом все снова стихло.
- Крыса? - предположил я, желая быть полезным.
- Сам ты крыса, - обозленно прошипел Кулебякин, потом возвысил голос и удивительно зычно сказал: - Евгений Иванович, откройте, пожалуйста. Мы знаем, что вы дома.
Еще какие-то звуки донеслись из квартиры, потом оттуда же сквозь закрытую дверь послышался глуховатый голос:
- Как вы можете это знать, когда я сам в этом не уверен до конца?
- А вот мы знаем, - упорствовал Кулебякин. - Откройте, вам же будет лучше.
Голос в квартире немного подумал, и вдруг снова заговорил как-то механически, соблюдая паузы между словами:
- С вами говорит электронный секретарь. К сожалению, никого в данный момент нет дома. Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение - вам перезвонят.
- Оставьте валять дурака! - обозлился Кулебякин. - Вы бы еще со-бакой прикинулись. Говорю же, есть к вам дело.
Стало опять тихо. Человек за дверью, очевидно, размышлял. Было слышно его тяжелое прерывистое дыхание. Наконец, решившись, он распахнул дверь. На нас уставилась темная прихожая, в прихожей кто-то нервно копошился. Спустя несколько секунд можно было разобрать высокого худого человека с седыми растрепанными волосами, орлиным носом и беспокойным цветом глаз. Он щурился на нас и моргал веками, как филин, вдруг взбодренный посреди бела дня.
- С кем имею честь? - наконец вымолвил он.
- Позвольте сначала войти, - грубовато отвечал Кулебякин. - Ей-Богу, на улице ужасный холод, нам нужно согреться.
С этими словами он бесцеремонно влез в прихожую, а следом за ним, ужасно боясь отстать и тем показать свое невежество, - и я. Евгений Иванович глядел на нас и жевал своими тонкими губами, в круглых его глазах царила какая-то боязливая пустота. Кулебякин между тем сбросил ботинки и помчался в комнату. Там он влез на диван и так и остался сидеть, болтая ногами. Я последовал его примеру, только не решился плюхнуться на диван, а скромно замер в уголке.
- Вы, я вижу, карлики, господа? - наконец вымолвил Евгений Иванович.
- А у вас, я вижу, астма, - отвечал Кулебякин, не переставая болтать ногами.
- Нет, все-таки я замечаю, что вы карлики, - упорствовал в своих наблюдениях Евгений Иванович.
- Натурально, Евгений Иванович, карлики, - с самым загадочным видом молвил Кулебякин. - Вы всегда были очень проницательны, а сейчас просто превзошли самого себя.
Евгений Иванович явно занервничал и с беспокойством огляделся по сторонам, как бы ожидая себе помощи неизвестно откуда. Но помощь ниоткуда не пришла, поэтому воленс-ноленс он задал свой следующий вопрос.
- Чем обязан появлению в столь ранний час двух симпатичных карликов?
- Подлизывается, - шепнул мне Кулебякин. - Его надо удивить. Эти маги любят маленькие эффекты.
С этими словами он вскочил с места и дважды стремглав обежал вокруг Евгения Ивановича по часовой стрелке, а потом и против, после чего взгромоздился обратно. Хозяин следил за его выходками полными ужаса глазами.
- Вы что же, из милиции? - прошептал он, и лицо его как-то скор-чилось от испуга.
- Не прикидывайтесь простачком, - развязно произнес Кулебякин. - Вы прекрасно знаете, кто мы такие.
- Клянусь Богом, нет, - заторопился тот. - Не знал, не знаю, и знать не хочу.
Тут Кулебякин сделал самый грозный вид, какой только можно было изобразить при его росте, подошел к книжному шкафу и выдернул оттуда какой-то старый фолиант. Хозяин побелел.
- Клянусь, я ничего не знаю, - сказал он, и губы его задрожали. - Я... я...
- Не лгите! - брезгливо бросил Кулебякин. - Добровольное признание смягчает вину, а иногда и вовсе искореняет ее к чертовой матери. Упорствование же в своих заблуждениях не только не смягчает вины, но и укрепляет ее во всех отношениях и взывает к справедливой каре.
- О Господи! - испугался Евгений Иванович. - Каюсь, я виноват, но больше не буду.
- Что вы знаете о кулебяках? - спросил его Кулебякин.
При этом вопросе хозяин дома как-то насупился, и лицо его приобрело упрямое и одутловатое выражение.
- Не хотите отвечать? - с гневом спросил Кулебякин. - А как вы смотрите на то, чтобы превратиться в дорожную пыль?
- Это мы еще посмотрим, кто во что превратится, - неожиданно пискнул хозяин, и в лице его даже установился какой-то намек на отвагу.
Секунду Кулебякин смотрел на него, потом соскочил с дивана, под-бежал к Евгению Ивановичу и горячо пожал ему руку.
- Благодарю вас, - с жаром сказал он. - Благодарю и прошу простить за небольшую выходку. Я должен был убедиться, что вы остались честным магом...
- Не остался я никаким честным магом, - запротестовал Евгений Иванович, - да и не был им никогда.
- Мы знаем, знаем, ведь мы же как раз и есть те самые кулебяки, тайну которых вы так ревностно храните.
- Помилуйте, вы? - ошеломился Евгений Иванович. Удивление его было таким сильным, что ноги изменили ему и он упал на кресло. - Вы?.. Не может этого быть... я всегда полагал, что это выдумка, миф.
- Совершенно верно, - прогремел Кулебякин, - но нынче эта выдумка стоит перед вами и обращается к вам за помощью.
- Какую же я могу вам оказать помощь, я, частное лицо, маленький человек, архивная крыса и библиотекарь в одном лице?
- Всестороннюю, - торжественно сказал Кулебякин. - Ведь вы, нас-колько мне известно, пишете историю нашего народа?
- Что вы, что вы! - Евгений Иванович замахал в испуге руками. - Какая там история, это так, заметки, наблюдения... всякого рода.
- И тем не менее... По моим сведениям, вы сейчас человек, наиболее сведущий в магии кулебяк.
При этих словах хозяин квартиры жутко перепугался. Лицо его вытянулось в длину, глаза как-то забегали, волосы как будто встали дыбом и все выражение лица понеслось черт знает куда и наконец вовсе рухнуло.
С минуту он, наверное, корчась, пытался собрать себя из остатков, но так и не преуспел в этом деле и так, в разобранном состоянии, обратил к нам взгляд, полный смертельной тоски.
- Бесполезно отрицать, - как можно мягче сказал Кулебякин, - бес-полезно, Евгений Иванович, мы все знаем.
Все, что осталось от лица хозяина, перекосилось необыкновенной мукой.
- Что же вы хотите? - прошептал он наконец. - Что вам нужно?
- Как уже говорилось, мы ждем от вас помощи...
Евгений Иванович с самым отрицательным видом замотал головой.
- Не спешите отказываться, - продолжал Кулебякин. - Помощи просим не только мы, кулебяки, но и все народы земли. Знаете ли вы, что самый могущественный из Черных магов уже довольно долгое время пребывает в Москве?
- Это меня не касается, - слабо отвечал Евгений Иванович. Руки и ноги его повисли вдоль тела, и только голова еще немного подмигивала в такт каким-то внутренним моральным терзаниям. - Это меня не касается, я живу частной жизнью, все остальное - ваши личные дела.
- Не можете вы жить частной жизнью, - сердито сказал Кулебякин, - когда человечеству угрожает полное истребление.
- Пусть, пусть, - упрямо заговорил историк. - Пусть угрожает. Человечеству всегда что-то угрожает, и всегда оно находит способы спастись. Человечество большое, оно справится. А я маленький, я если сунусь в это дело, меня тут же в пять секунд - поминай как звали. Нет, пускай ваше человечество само разбирается. Я ему тут не Геракл, подчищать его вонючие конюшни, пускай уж оно выберет гераклов из своей среды. А меня никто не просил.
- Мы вас просим...
- Вы - не в счет, вы лично заинтересованы. Да я к тому же и не имел дела с магией уже очень, очень много лет. Меня, так я полагаю, сдует в три секунды в могилу. Да и потом еще неизвестно, чего вы от меня потребуете.
- Мы ничего от вас не требуем. Мы просто просим оказать содействие в борьбе с Черными.
- Да? А где же ваш Верховный жрец? Ведь это же его прямая обязанность...
- Неужели вы думаете, что если бы рядом со мной был Верховный жрец, я бы пошел на такое крайнее средство, как просить у вас помощи? - хмуро спросил Кулебякин.
- Откуда я знаю, откуда? Может, и пошли бы!
- Верховный жрец исчез по дороге в Москву.
Тут Евгений Иванович несколько вздрогнул.
- Куда же он исчез? - спросил он напряженным голосом.
- Этого никто не знает. Никаких следов не осталось...
- А, и после этого вы еще пытаетесь меня втянуть в это дело?! -визгливо закричал Евгений Иванович. - Схарчили Верховного, а теперь и меня? Не выйдет у вас ничего, и попрошу вас убраться вон отсюда! Вон, и как можно более немедленно!
- Послушайте, да ведь от вас требуется всего ничего, - начал было Кулебякин, но хозяин прервал его с перекошенным от злобы лицом.
- Я вас не слушаю! - закричал он. - Не слушаю вас нисколько, - и заткнул уши пальцами. - Можете даже и не стараться!
Секунду глядел Кулебякин в его обезображенное испугом лицо. Потом вздохнул, слез с дивана, поклонился и пошел прочь. Следом за ним я тоже вышел из своего угла, тоже поклонился в спину хозяину и горделиво пошел прочь.
Дверь захлопнулась за нами с пушечным звуком. Секунду Кулебякин стоял молча, потом произнес:
- Зря вы все-таки отказались. Не нам, так им вам придется помогать теперь. А они миндальничать не будут.
Мертвая тишина из-за двери была ему ответом.
- Какая жалкая, ничтожная личность, - брезгливо сказал я, когда мы оказались на улице. - И подумать только, что от такого червяка зависят судьбы человечества.
Кулебякин лишь вздохнул в ответ и ничего больше не сказал вразу-мительного.
После того, как неприятные гости покинули квартиру перепуганного Евгения Ивановича, он, все еще дрожа и вздыхая, направился в кухню, налил себе из крана воды, накапал в стакан валерьянки - неточно, на глаз - и выпил ее залпом, словно водку.
Некоторое время он сидел, уронив голову на руки - в глазах его было темно. Спустя пару минуту сердце его забилось ровнее и темнота постепенно стала отступать, и холод, овладевший им, стал понемногу рассасываться.
Но тут вдруг что-то зашелестело в коридоре и откуда-то потянуло пронзительным сквозняком. Евгений Иванович на миг окаменел. Потом поднял голову и взглянул перед собой круглыми, безразличными уже и безбоязненными глазами.
Сердце его разорвалось мгновенно и беззвучно...
