Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.19-23. |
* * *
Если все в прошлом, что остается делать,
как наряжаться в сари воспоминаний,
делить на отрезы безразмерную ткань тела
с зарубками по годкам - Паркиными колготками.
(Но теперь я думаю о мясистом ухвате Рока:
счет игры - в пользу мужского пола,
бледная трепонема, трихомонада и палка Коха!
"Сам дурак" - лихорадочный плач Эбола.)
Прошлое кончилось седьмого июля
тысяча девятьсот девяносто шестого года:
раскаленная лава внезапно застыла в пулю.
Жизнь после смерти рассказывать неохота.
До - оттенки, тенета, теньки и тенты,
до - светлячки, светелки, светила, свитки,
до - поражались фригидные, импотенты,
что бывает в жизни вот так - в избытке.
Ангел-хранитель, кажется мне, растерян,
от кого охранять клиента, что в прошлогодних
кринолинах зарылся глухой тетерей?
Что ни пой - все мотивы ему не годны.
апрель 97
* * *
Я думала, дюны хоть зыбки, но мощны как стены,
а берег Атлантики - твердь или даже твердыня,
и я хороша как невеста, под кружевом пены,
набитая дюжиной устриц и соком из дыни.
Портрет мой из тестов журнальных лучился улыбкой,
а небо глазам рисовалось с большой перспективой,
и ветер покачивал в пляжном шезлонге как в зыбке,
но вдруг меня словно хлестнуло по телу крапивой.
Очнулась в Москве, в мастерской по ремонту изделий
из вечной души, из материи тонкой и плавкой,
меня разобрали на части, до скальпа раздели,
внутри меня был винный погреб, табачная лавка,
соленый колодец, который поил только жаждой
родства по любви - нам оно учтено по реестру
и в силу вступает в рожденьи и в зрелости - дважды,
а шансы в ремонте, хотя бы часов, неизвестны.
И вот, приютивши себя в самодельном приюте,
я думаю, оторвало что ли берег французский
с руками, что были моими и звались "объятье",
и рот залепляли мне трепетной плотью лангуста?
Теперь это черная дырка, дельфийский оракул,
который не может молчать - пустоты не приемлет,
раз нет настоящего, он совершает атаку
на обетованную в прошлом и в будущем землю.
январь 97
ЗАМКНУТЫЙ КРУГ
Какой же ты замкнутый, круг!
Ни дырки в тебе, как в заборе,
ты даже не скреплен из дуг,
а просто бескраен, как море.
Тебя хоть в восьмерку свернуть -
дурной бесконечности знаком
и то не постичь твою суть.
Лишь звезды набив зодиаком
на голом твоем колесе,
возможно найтись по прописке,
проверив созвездия все.
Как все они могут быть близки,
но как далеки от меня,
кудрявые, лысые звезды!
Им даже не хватит огня
согреть меня осенью поздней,
им снега не хватит зимой,
весной - ручейков и тропинок,
в жару у них нет эскимо,
и врет гороскоп без запинок.
Есть формуле круга отпор:
движение пуще неволи -
бежать до тех сладостных пор,
что больше не чувствуешь боли.
Бежать от дождя, до угла,
без цели бежать, без оглядки,
а там где надежда легла -
там обруч, там мертвая хватка.
июль 98
МОДА
Остеохондроз сел на плечи,
и хандра бьет в нос как горчица,
жизнь все время сердцу перечит,
ну а сердце жизни - боится.
Только мода правит ошибки,
вводит в своевременность чувства,
то отрадно, чтоб они зыбки
были, то чтоб в рамках Прокруста.
апрель 96
К АПОЛЛОНУ
Мне правды интуиция не скажет:
Она пристрастна, ей глаза слепит,
автоответчик Бога - тоже лажа,
я оставляла тысячи молитв.
Речь прошлого я слышу внутривенно,
и ультразвуком колет мне в боку
всю ночь: дала обет молчанья Вена
и только лыко тычет мне в строку.
Ни время, ни места не изменили
мне памяти: проснуться как на взлет
лишь оттого, что по утрам - любили.
Теперь же сила воли мной встает.
Где только я забвенья не искала:
на родине летающих слонов,
в краю верблюдов, где растут нахалы
(арабский - "пальмы"). Вот в стране богов
об остров Аполлона греюсь робко -
мне здесь в подошву вставили мозоль.
Колосс Родосский, будь моей раскопкой,
я брызжу просьбой, как аэрозоль!
Чудесный Аполлоша, муз водитель,
стихом тебе любезнее заход,
так вот: пошли мне поворот событий
классический, где клик - и повезет.
июль 97
* * *
Вопрос, когда сменю пластинку,
пора задать:
неутолимый голод цирку
уже под стать.
Что я могу? До наводненья
наплакать пруд,
внедряя страсть к далекой тени
в ударный труд.
Но все в сиротской-то кручине
горчит слегка,
и это признак дурачины
издалека.
июль 97
НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
Под Рождество пространство онемело,
задув мою свечу у изголовья.
Кто выбирает каменную стену,
а кто, как я - крючок для рыбной ловли.
Я в черную дыру свалилась с нашей
ухоженной, сияющей планеты,
тут пусто, но в глазах привычно пляшет
предмет, вернее, видимость предмета.
Кровать - явленье высшего порядка,
что жизнь дает и отбирает разом,
бывая дном. Бывая сочной грядкой.
Вот спряталась, накрывшись медным тазом.
Под Рождество гадают и желают,
но в черной дырке всей обратной мощью
песнь ангелов звучит охрипшим лаем.
Здесь край - где лишь проклятья и возможны.
декабрь 97
РОМАНС
Пью одна - без красных роз в бокале -
утром кофе, вечером вино.
Ты меня не бросил - но оставил,
ты, и ты, и ты - слились в одно
ваши песни о любви нетленной,
золотых горах невдалеке -
у меня в ушах весь свет Вселенной,
а в глазах темно, как в сундуке.
Я, выходит, пики покоряла,
думая, что в связке шла гулять,
оглянулась - скалы, скалы, скалы
с пропастью по имени кровать.
Как стемнеет, я кино включаю,
ужинаю с ихними людьми.
Хэппи-энд там подается к чаю,
отдых фавна после кутерьмы.
Тут и я ложусь на край постели,
вслушиваясь в каждый шорох, звук:
то грачи от скуки улетели,
то за стенкой пукнул Чингачгук.
июль 98
"Митин журнал", вып.57:
Следующий материал
Вернуться на главную страницу | Вернуться на страницу "Журналы, альманахи..." |
"Митин журнал", вып.57 |
Copyright © 1999 Татьяна Щербина Copyright © 1999 "Митин журнал" Copyright © 1999 Союз молодых литераторов "Вавилон" E-mail: info@vavilon.ru |