Митин журнал. Вып. 52 (лето 1995). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.25-29.

* * * Встречаю зиму черносливом и курагой. Осень со своим нежным виноградом уходит даже из памяти. Это потому что боль поднялась выше болевого порога, поднялась, глянула на неколебимую пустоту и, не удержавшись на пороге, ухнула в водопад, стихию, все без разбора отстригающую от пасущейся повсюду жизни. Еще вчера это была не стихия, а культура, не водопад, а фонтан: ухоженный, ручной, городской. Вознесся - салют, упал - бомбардировка: много нервов, убитых и раненых. Я от порога отошла, отдала боль и от пошла, в никуда. Еще - лимон. То, что впрыскивают в безвкусный погасший воздух, чем окропляют неживые уже деревья, что льют по холодным скользким крышам. Парижский лимон на русском черном расписном подносе. Черносливовый каракуль, шуба из кураги, рыжей лисы. Цвет кожи тепла, а его нет. И это длинное, труднопроизносимое слово: "нет". Париж 1993 * * * Меня убивает бессилье пчелы, что осталась без улья, что тьма сколдовалась из сини и то, что меня обманули. Цветов навидавшись до ряби, пыльцою набита как пылью - ее б претворить по-приапьи. Как русский уча: "рыбы плыли", я все повторяю: ее бы в секрецию света, в янтарный густеющий всплеск, без микроба, без пены, без дыма, без раны. Ее бы в медок на розетке на дачной террасе за чаем, дед с бабушкой: "На тебе, детка", а я: "не хочу", - отвечаю. И я не хочу и не буду, мой выбор пока беспределен, заставы, побеги, запруды, душа еще как бы не в теле. И вот наступает мгновенье, где все окончательно, ясно, нет проб и ошибок, сомнений, все так, а не этак, и баста. февраль 94 Париж * * *           Дело движется к развязке, развязке дорог.           Оставь то, что тебе не идет, то что не идет к тебе само.           Что было в жизни: много любви, много текстов, много страданий.           Что будет в жизни: когда говорят о будущем, это всегда космос, невиданные корабли, пересекающие вечность, и инопланетяне.           То есть, открытость и другое.           Еще: страсть кончает покоем, покой - страстью, но путь так утомителен! * * * Прощай, прощай, поэзия, российский двор, порожек, прощайте все претензии на то что Бог поможет. Душа - сплошная ссадина, и в бездне унижений свело ей мускул пряденый. Прощай же, пораженье! Прощай, домашний оберег, любовь, счастливый полюс, я недопела в опере, я потеряла голос. Как с чучелом обвенчана, из миски пью до донышка, мне чудилось быть женщиной да завести ребеночка. В Берлине стенка рухнула, всех перетасовала, смела, убила, стукнула. Я вышла в тень провала. Прошенье ритуальное - прощанье понарошке: "прощай" - итог, испарина, заклятье черной кошки. январь 1994 * * * Как тигрица по клетке в ожиданьи просвета, то вино, то таблетки две зимы, снова лето раскрывает ручонки в хлорофилловой жажде и скребется в печенке и плывет все отважней по натянутым в струнку острой тянущей болью синим жилкам, и в бункер рвется с бранного поля плоть в заплатах медалей за терпенье и дали в ней прострелены дали как прыжки в атмосферу. июнь 94 Париж "Митин журнал", вып.52:                       Следующий материал