* * *

Тот птиц, и сидеятельный, и поющий,
Был явственно мой комиссар,
И словно скакун обгоняю-ющий,
Под ним кипарис воскресал.

Тот птиц, самодвижущийся на свободу,
Был мой боевой женерал,
И раннего льда садовую воду,
Как пайку, газон пожирал.

Тот птиц, иль не тот, но не больше полушки,
Был, думаю, мой суверен,
И профиль его на воздушной подушке –
Досмертный при мне сувенир.

Я, МАМА, БАБУШКА, 9 МАЯ

Из троих, сидящих за столом,
Лишь меня есть шанс коснуться
Прямиком, расплющить кулаком,
Осязать уста и руце.

Но зато, как первое объятье,
Мы сидим втроем в едином платье.

Со хвоста невидимого пса
– Богом скрытого семейства –
Воздеваю к небу волоса,
Слезы, гений и злодейства

И стою пешком у поворота:
Рода наступающая рота.

Оттого и каждый день Победы
Выше на один этаж,
На котором мы ведем беседы
Тройственные, как трельяж.

* * *

1.

Я памятник тебе на месте этом зычном.
Скамейки на горбе. Слегка навеселе.
И он не зарастет – он в саде Ботаничном,
Где праздных каблуков не сносит населе.
Любой безлюдный метр, повыше ли, пониже –
Футляр для тыия, пустая нами ниша.
Закрыта, как бидон.
Как бочка, где Гвидон.
Блаженный уголок,
Куда бы уволок.
Лисицы и гуся
Седьмые воздуся.

2.

Я памятник себе на месте этом зычном.
Скамейки на горбе и в саде Ботаничном.
Две трети метра вниз от трели соловья.
Две трети метра ввысь от почвы и сырья.

Я старый соловей. Жасминовое место,
С которого гляжу, как мается невеста –
Привычный полигон для пения в мишень:
Макушку ай лав ю и два ее ушей.

Ты третий: человек: природное орудье
С тоскою в животе, со сквозняком в предгрудье.
Двупятками в траву. В двупястия челом.
Чтоб сам себе чердак и сам себе чулан.

И долго будем тут любезны мы друг другу,
Как с милым под венец или синица в руку.
И долго будем так: втроем как триколор.
И явный тайный знак налево приколов.

* * *

Где ни гляну, то́ски ли, амурки
Разбегаются, тряся боками
В подвенечной голове-каморке,
Тюлевыми скрытой облаками.

Платье, за какое убивают,
Затененным щиколкам кивает.
И забилась, не в кого влюбиться,
Черепа под купол голубица.

* * *

Каждый тобой просвещенный стишок
Точно стиральный в тазу порошок,
Груде белья возвращающий лик.
Точно спасительный люк.
Пользуйся этим, как картою бланш
Верхние на этажи.
Не отвлекайся на лажу и блажь.
Не разжимая, держи.
Не оставляй, как включенный утюг.
Не забывай про меня,
Как засыпаю при свете тебя:
Жмурясь до боли в ушах.

* * *

Сморгни и это! Это шапка-облак,
Все выше воздымаемая щами,
Выпихивает нас во краткий обморок,
Под потолок, на выход и с вещами.

Держи ж меня, что курицу в корзине
(С безумным глазом, одичалым клювом) –
Да не застрянем в неземной резине,
В кабине лифта с внутренним поддувом.

Уж небеса в шиповнике – горою!
Там пылесос, безвидный под воздухом,
Но брата нашего и со сестрою
Вопьет как слезы: единым духом.

* * *

Где мое нынчее, а? То-то, что нету.
Сердце к стене отверну, зрение сменим.
Голая буду в воде глупая нерпа.
Ли в одеяле сидеть сяду пельменем.
Кудри, что эту судьбу так искажали,
Плакать-нейди-наклонять к месту любови,
Ты, что возможен разбить, как бы скрижали,
Ты, что несложен лицом, ибо любое.
Как на морозе крыльцо, ты голубое,
Теплой любови лицо в пору убоя!

* * *

Лавочки, как парочки, по трое
В зелени фривольного покроя,
Первая, вторая и пастух:
Очевидный, но не из простых.

Сумрачный, сияющий, поддатый
Тут и ты за мною соглядатай.
Восходящий солнцем в голове.
Унесенный картой в рукаве.

В глубине меня, за лобной костью,
Возлежащий Савскою царицей,
Негодуя, насылая в гости
Поколенья внутренних полиций.

Замедляя телооборот.
Слуховой фильтруя аппарат.
Затворяя раковины ушны
Для биенья крови простодушной.

Из глазницы, как через бойницы,
Обмирая: родина: синицы.

Ими мы увидимся, дитя.
Улежи себе умной на травке
Симметрично мне, что вот на лавке
Истово и нос не воротя.

* * *

Говорю "постой" и ты замри.
Ни рукой не двинь и ни перстом:
Часовой, что встретился с постом.
Постоим на этом до зари.

Как дворец о хоть одном огне.
Как причал о хоть одном платке. –
Чай пока не высохнет на дне
Чашки, остывающей в руке.

* * *

Невинно, как вода в воде.
Безгрешно, как с утра творожник,
Киваешь в мир, поешь вдове,
Башкою в люльки залезаешь.
Какие клады и кораллы?
Какие, на фиг, обеща?
Нет, это я тебя украла.
Любой из нас годам к пяти
Тебя тащил в подспудный омут,
В тайник, в малинник, на ледник,
Там пользовал, как мог придумать,
И к сердцу самому приник.
– Во фрунт! Равнение на волны!
Воспомни, кляча, гром-побед!
... И ты взыграл, веселья полный.
И – встречу ропотом любви.

* * *

Сама-Москва Москвы-реки повдоль.
Сама собой гуляю-не-хочу.
Примыслится: на грудь ему паду ль?
Но чаемого воздуха не чу.
Затем и удаляюся вперед,
Как по вагонам ходит проводник,
Лицо спины наставя на назад,
Смотря обратно, словно воротник.

* * *

Эти восьмеркой летящие очи
Влево и по продувной
Улице темной – что было мочи
В ваши направлены мной.

Вот и зависли, мигая как фары,
Взблескивая, как лорнет.
Не наглядеться на спящие пары
Век, и бровей, и ланит.

Будем над ними, как филин и филин
Ухают в кроне ночной.
Будем как некто, когда недоволен
Там, за заслонкой печной.

Будем у цели, мыча и буксуя,
Словно завязший КАМАЗ,
До пробужденья, за что голосую:
Полным закрытием глаз.

* * *

Ау! За бурною лазурью
Без лишних звезд –
Единоличная глазунья
Небесных гнезд.

Она разбрасывает тени
Поверх листа.
Под ней выращиваем темны
Глаза лица.

Потом выказываем груди
Глазам чужим.
Потом под свечкой, как на блюде,
Пером жужжим.

Потом восходим молчаливо
На пироскаф.
...Ладонями прилив-отлива
Рукоплескав,

Возвывши милую с волками,
Дельцами туш,
Со псами, что ее лакали
Из ярких луж,

Сдаю ее и с потрохами
(Труба – отбой!)
За час побыть в безлунной яме
С тобой, тобой.

* * *

Так над конфоркою синий кружок
Возобновляется: чирк!
Лаковым стадом на круглый лужок,
Ласковым хором – на чих,
Лишь отвернуться, одна, не одна,
Та, занята, голодна –
Мне подымается зренья со дна
Свечкой твоя голова.
Вот-то засматривать в очи-леса,
Слистывать с губ поцелу.
Пить загляденье, как воду с лица.
Думать в сердечном тылу:
В что за духовке, в какой под-воде,
В ворохе чьих покрывал
Прочие части, искомые где,
Прятать куда заховал?
Где разминулись? Как без меня?
Кем ты и чем – на постой,
В эту секунду при ни огня
Спя на подушке пустой.

* * *

А стой, не играй красой,
Как девственница – косой.
В сугробах стоячих стой,
Как бы каток залитой.

Светясь на снегу, как щит,
Светясь на свету, как штык,
Сама себе и денщик,
Сама себе и ночник.

* * *

Пес, уткнувшись. Другой, исподлоб.
Двор вокруг наголо, как тулуп.

И лучины белей-побелее
Трудодень, раздвигающий град
От окна, под которым болею,
До границы корней и природ.

В нем такое-другое всегда,
Как всегда и черна, и седа.

В нем суббота
Абажур, под которым горим,
Где, забота моя и свобода,
На троих иногда говорим.

* * *

Густым темно от сантиментов.
Поглажу воздух – и пойдет
К твоим за триста сантиметров
Ногам. И голову кладет.

Ты здесь, мы в зеркале одном.
Мы выдыхаем об одном.
А дух, как ветер, через вдох
Заходит в разум и наружу
На каждый подколодный ох,
Каким себя и обнаружу.

И стану мрамором живым:
Чтобы не псом сторожевым.

* * *

Кажется, умру при виде:
Свет, как в аварийный выход.
Никого, куда ни выйди.
Не к кому молчать ли, выкать.
Край, изогнутый подковой.
Ни ответа. Где ни "где ты" –
Росписи подпотолковой
Пух и перья и рассветы,
Вдоль которых кочевати,
Там и сям вертя глазами,
Бедной барышней на вате.
Вся-одна в пустом сезаме.

* * *

Уж во снежных звездах и засечках
Меховые варежки-касатки.
Плюс погода, как с утра на санки,
Только день и за руку с тобой.

Да, и небо: близко и подальше.
Говори что хочешь и подольше.
И – смотри, глаза и рот разиня,
Как живая рыба в магазине
До смерти глядит в отдел доставки.
И смотрю, как из воды на сушу.
И смотри, как в ночь на полустанке.
И смотри, как игроки на ставки.
И смотрю-смотрю, душа на душу.

* * *

Будто в доме цветочный ларек,
Предоставлены тесно подряд,
Разоткрытые как на парад,
Вдоль по комнате и поперек.
А над их головами, в груди,
Разожмется-сожмется кулак.
Развернется-свернется кулек,
Безэтажная бездна внутри.

* * *

Озноб, обнимающий талью.
Подставь ему профиль дочерний,
Как дерево, не улетая.
Ли – площадь под бременем черни.
И царь ты, и тварь ты, и дверь ты.
Пустуй, как парадная зала,
Тоскуя, как львица из вельда
Зевает у львиного зева.
Мурлыча на прозвище кисы
В ознобе, который, и ладно,
Тебя понимает – от кисти
Хвоста. Поэтапно. Полапно.

* * *

Гудбай до выше этажом
Пролета в елке подоконной,
Где птица бегает ужом
Под небом, как перед иконой.
Она юлит в моих зрачках
И я мартышкою в очках
Для очности необходимой
Не остаюся невредимой.
На подоконнике пустом.
Как Моисей перед кустом.
В свету особого состава.
Могла и птицей, да не стала.

* * *

Чайки вы чайки, молнии и гуси,
Что с нами делать, чем потолковать?
Не проснуся. Перевернуся.
Никогда от вас не вернуся.
Заберуся
Под небесну кровать.

Под которой кроватью ли буду,
Как в шатер удаляется шах,
Обезглавливать каждую букву
Из в не тех позвучавших ушах?

* * *

Два глаза себе уяснило лицо.
Темнели, на белом, зарей.
Крутили белками, хотя и с ленцой.
Моргали, но ты не закрой.
Нет, лучше закрой, как склад ли, гараж
Со мной взаперти – пора же! ура ж! –
И буду твоим содержимым
Под вечным подвечным нажимом.

* * *

Небес на то и зеркальца,
Чтоб снизу вверх пугать мальца.

Нагой клочок, а как манит,
Опасный, синий как магнит,
Изнизу вверх при каждом шаге
Невинной лужицею влаги.

И, штамп на простыню казенну,
Стопа поставится в волну,
Где если губы протяну,
То как казненному казненный –

Протяжным дымом на лету.
На тем-свету. На всем-свету.

* * *

Солдаты на ученьях.
Невесты под фатами.
И дети, на качелях
Взлетая, как фонтаны –

Всегда анфас, как пламя.
Ну смилуйся над нами!

Смущеньем, как лопатой,
Черты перерывая,
Вишу в толпе трамвая
Не-люстрой, не-лампадой,

Перед лицом не-брата
Плыву как на подносе.
Одна. Инамората.
Со "смилуйся" в прогнозе.

* * *

Бряцаю, неваляшка, на весу.
Снутри темно, снаруж – эмаль и прядь.
Невинный глаз наставлен на весну,
Которую и хватит укорять.
Скажи во рту, что ночь и мы одни,
И крупная слеза, куда ни ткни,
Прокатится и шлепается ниц.
И царь пересчитается на цыц.

* * *

Так умрем вдвоем как рядовые,
Нераздельно, не напополам,
Не дробясь на две передовые
С линиею фронта по полам.

Ну зажмурь хоть этот вот, что ближе,
А второй поставим: сторожи –
Нехотя, как школьница на лыжи.
Никого, как вечером во ржи.

Дай и руку, и вторую: обе,
Низачем, в окопе как в утробе,
Как младенец под взаимным сердцем.
Как волна воздушная под ситцем.
Как бы два, и парных, сапога.
Офицерских, я предполага.

* * *

Помертвела, и в ноги ляг,
Ровно-словно чистое поле.
Погоди ходуном, как флаг,
И ходить, и хлопать на воле.
Не зазря же под утро снятся
В удвоеньи, как под водой,
Пожеланных правнуков святцы,
Про которые угадай.
Так и ты упакован мне
Бандеролью с доставкой на дом
В день рожденья, без права не
Оказаться родня и рядом.

* * *

Призрак черемухи в каждой
В землю смотрящей ноздре
Держится, как ты ни кашляй,
Не рассыпаясь на зве.

Американские горки –
Парк, запускающий двух
Кубарем вместо прогулки.
Парк, выжимающий "ух".

В дымных пеленках шашлычных.
В крошках скорлупках яичных.
В тропках, дорожках, следочках
Парк, в человеческих дочках.

С тысячей выбранных точек
Щастия слово извлечь.
... Зелен и синь, как платочек,
Мир, упадающий с плеч.

* * *

В мелкой редкой зеленой сетке
Дождик-дождик, кусты ли, птички.
Я, балконной на табуретке.
Ты, сплотившись до яркой точки.
Замещая во мне, как крест,
Ночевидимое окрест.
Те сирени цветные груши,
Что, как щеки, никчемно мокнут.
То возможное на два гроша,
Полюбимое как не могут.

* * *

Ну вот багульник зацвел как заяц
То там, то тут из среды куста –
Пустою детской и в темный залец
И анфиладой, докуда дух.

Терновый куст ему дом родной!
Какой из прутьев – ему равно.

А ты следи, как в любую щелку
Немой найденыш глядит на цирк,
За как багульник в ночи защелкал,
Не угасает, фосфоресцирт.

* * *

Зеркала тебе надо ли – вот же!
Вездесущие, будто щенки,
То деревья, то крыши-щитки.
Брося вожжи,
Тут бы я прогуляла и я,
Вольнотпущены слезы лия,
Ни единой из них не владелец,
Словно старец или младенец.

* * *

По телу полуночи в утренний час
Подвижется точка сейчас.

Тихонько свечася, бежит поперек.
И душу в кульке приберег.

Поедет, задремлет, подышит в кулек.
Посмотрит, какую увлек.

Доедет до дома – поедет обрат,
Желанием чудным объят.

Как лунною степью, туда ли, сюда.
По небу полуночи, да.

* * *

То ужас о неизъяснимом.
Ходить гуськом в его холопьях
С крупнокалиберным жасмином
И яблоней в сметанных хлопьях.

Кружить козою на веревке
С недлинным радиусом брода
Околь природного для девки
Хощу о продолженьи рода.

Так может май, и кущи-кудри
Шумным шумят и строят куры
И то снимаются с насеста,
То возвращаются на место,

Как будто есть такое место
С купальней, спальней и едальней,
С какого можно позабыть про
Отчизны берег недодальней.

* * *

Куда ты, я? Очнусь ли где-то?
Что скажет туча или три
На то, как тут полураздета
И ты на это не смотри.

Одной ногой касаясь пола.
Глазьми не глядя, а кружа.
Проснусь ли кем? Какого пола?
Какие вю себе дежа?

* * *

Нагоняющее, как мессер.
Улетающее, как мусор.
Прибывающее, как месяц.

Прибывающее, как поезд.
Удушающее, как пояс.
И обратное мне, как полюс –

Стать не мной. Поменять лукошко.
Подивиться в не то окошко.

И увидеть себя, на травке
Обрывающу клевер-кашку,
Как верблюда в посудной лавке:
Горбо-носом в сухую чашку.

* * *

Видишь, салют прошумел, салютуя,
Где прижимаю сирень к животу я
В теплую ночь со среды на четверг,
Кремль наблюдая в воде и поверх.

Кладбищем спящим девятого мая
Линия связи проходит прямая,
Лязгая в небе, стреляя в груди,
Лишь на заре ее побуди.

В рамках Покровки и Салтыковки
Время и время проводят стыковки.
Роют траншеи. Ставят столбы
Тесно подряд, как стопа у стопы.

Толпы рабочих, леса возвышая,
Что-то меняя, чем-то звеня,
Трудятся, чтобы семья небольшая
Ярусами обнимала меня.

Станем же в профиль, как на медали:
Деды, прабабушки и так дале,
В ту перспективу, ясную, чай,
Как на террасу в мае на чай.

* * *

Тебе, но голос музы тесной
Не впору слуху без ушей,
Ни уху ростом в круг небесный,
Ни телу, что уже – уже.
Вот, чернозем не без жильца.
Вот чернозем, но где жилица?
А воздух – вон: тобой клубится,
Тобой разглаживается.
Узнай, по крайней мере, зренье,
Сшивающее переплет,
Скача качелями в сирени
В тут-свет – и тот.