ПЕРВОЕ МАЯ
Труд. Мир. Май.
Слава Родине моей.
И конечно, как всегда,
пятиконечная звезда
присобачена
к сучьям и трубам,
урнам и тумбам,
флагам и башням,
кранам и пашням...
Перспектива строительства
на тысяча девятьсот... год.
КОШКИ
Роняли кошек. Эта жива:
ее уронили с пятого этажа.
Вот эта кошка мертва немного:
ее уронили уже с седьмого.
А эта кошка совсем мертва:
пересчитала все тридцать два.
И эта кошка мертва совсем:
она пролетела восемьдесят семь.
Продолжили опыты:
всё спирально.
Это уж дважды два.
Приземление кошек
из окошек
сотого этажа
прошло нормально.
ОГОНЕК
Как одинок он, огонек,
едва отмечен оком,
он все бежит, не отстает,
не отстает - от окон.
Но черный лес - наперерез!
Да огонек напорист,
он - через лес, он - через лес,
и догоняет поезд,
подмигивает: я - сейчас!
И как он не устанет? -
он спотыкается, сечась
о сучья и кустарник.
Гудок. Как видно поворот.
Обидно: не догонит.
Он - отстает. Он - вон! Он - вот!..
Разносят чай в вагоне.
ПЛЕС
Приснившийся под утро Плес:
и весел скрип, и пены сплев,
и Волги плеск - гладь голубая!
Туман. Баржи недвижный ход,
пятно на воду полагая.
И теплый свет. И ранний холод.
И - солнце! Звон твой на волне,
и золото на валуне!
И сети солнечных морщинок
в пластах воды. И гром колес
телег на улицах мощеных:
приснившийся под утро Плес.
БЕЛЫЙ СТИХ
Белая ночь на Белом море,
оторвавшаяся коса,
и на самой косе - в голубое
золотистый язык костра.
И устали глаза от ночи:
ослепительная лазурь,
горизонт, точно нож, наточен
от вечерней и утренней зорь.
САВКИНА ГОРКА
Режут и режут просторы те
синие ножницы Сороти.
Справа - домик его опальный,
сквозящий в тени лесной.
Солнечно.
Облачно.
Как под пальмой,
Вероника расположилась под сосной,
а ниже, жажду утоляя,
наверно, Аня, или это Ляля.
А там, где крест,
его поставил Савва -
вон тот камень
обрубленный...
Сидит!
Колени обхватил руками,
как "Демон" Врубеля,
в глазах отражены
Бессмертие и Смерть,
что значит: Слава...
Ау! Вы - умерли?
Секунда
!
!
тишины.
ПРОХЛАДА
Открытое кафе - закрыто.
На столах перевернуты стулья:
ничего, не аристократы,
на троих могут выпить стоя!
Впрочем, двое уже поникли,
столик быстренько разгрузили,
пьют. Сидят. А сухи - до нитки.
Нагрузились и загрустили.
Тут как палуба парохода!
Модер-новенькое корыто.
Неприглядно кафе "Прохлада",
и к тому же оно закрыто.
Не ходить же нам по музеям.
"Вход" - написано на калитке,
и замок висит. - Перелезем.
Влезли. Ходим по общей клетке.
Вот за этот, пожалуй, сядем.
- Сколько поездом из Казани?
Было столько сказать, что за день - ?..
Ну вот, кажется, и сказали.
Все сидим. Только дождь упорный
все идет. Будто на вокзале:
тут пустеют вослед платформы...
Сколько поездом до Казани?
ИЗМАЙЛОВО
(осень)
В сознании слова осели
осенним ворохом листвы,
прохожая - как лист осенний
гонима улицей Москвы,
и в парке - пестрой аркой осень,
ее уже не обойдешь,
и на обочине - автобус,
разбившийся ниобочто.
И ниоткуда дождик льется,
скрываюсь в лес, стою в лесу,
А лес стоит в дождливом солнце.
И красный зонтик навесу.
Иду. И дождь идет, и хрустнет
то гриб, то лист, гриба рыжей...
И в этой всеприродной грусти
моя - растаяла уже.
И солнце, в тучку ускользая,
обидней всех моих обид.
Обитель осени лесная!
Стоит порог, дождем обит.
САМОЛЕТ
А за стеклом
стихов,
снегов,
твой самолет
легко-легко
взвивается...
И - никого.
Обсаженный кустами снег:
аэродром.
Потом -
шоссе.
Я, отделенный ото всех
стеклом автобусным, ш.з.
Сижу.
Гляжу,
как едет снег
в ту темноту
из пустоты,
и проволочные кусты -
чаинки, пролитые в след.
Сижу.
Твержу,
как будто клятву,
который раз,
который кряду.
Твержу,
что клятвы не нарушу,
что, если выживу,
не струшу,
что выйду -
вылезу
наружу,
что будет смерть моя легка
на внешней стороне стекла,
что все лучи тогда сольет
твой
солнца белый самолет.
* * *
Распространяющийся свист
рекой в серебряном тумане
большого парохода стих,
зайдя куда-то за Тутаев.
Как заблудившийся в лесу,
зовет-аукает по Волге,
до Горького не дохлестнут
его кочующие вопли!..
Я пробираюсь во втором
в свою каюту в части носа,
и, как по лесу топором,
стучат об этот лес колеса.
ЛЕСОВИК
Лесовик уставился на - солнце.
Будто понимает, что оно -
что оно с собою унесется
даже в землю, где всегда темно,
и что если не забудет солнца,
по закону солнца-колеса
он опять родится, как проснется,
и продлится
сон лесовика.
ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ,
ПОСВЯЩЕННЫЕ ЛЬВУ МИРОШНИЧЕНКЕ
1.
СТАНСЫ
Пито по всем задворкам
стольного стогнам града,
у памятника
Первопечатника,
в свете дверей и окон,
возле кафе "Прохлада".
Проходят, и - так и надо -
осенние ветки, дождь,
переходящий в снег
и в чешую салюта,
ее беспокойный блеск
и после слепая дрожь -
осыпавшаяся люстра.
Уж прошлого не найдешь:
и, выйдя из перехода,
увидишь, как все недолго,
что признаков никаких,
где было кафе "Прохлада",
теперь магазин "Находка" -
букинистических книг.
А ты, гражданин, как лодка,
уткнувшаяся точь-в-точь:
носом в какой-то остров,
собственно - в полуостров.
Навстречу носу
река течет
розовосенних отбросов.
2.
Как мало вы написали,
болтливые старики!
Не надо. Не попрекайте:
уже нас увозит катер
в Дом отдыха воспоминаний
на том берегу реки.
Последний все ближе, ближе, -
не сразу сообразишь,
что видели мы их прежде:
зеленые перелески,
что все, где мы были, жили,
теперь - это наша жизнь.
3.
СВЕТ ИДЕТ
"Жизнь прожить - не поле перейти."
"Дедушка, золотой! Не гаси совсем, ты
хоть чуточку, хоть в мышиный глазок
оставь, а то жуть."
Над нами - серее газеты,
и солнца не видно в упор.
Но целое воинство света
выходит на снежный бугор,
и сходит: полки за полками,
построенный в полосы свет,
и движется белое пламя
за белым таким же вослед.
Но ближе подходит - редеет,
как губкой, вбирается в снег,
и лишь напрягается зренье,
как будто немного ослеп.
Нерадостное озаренье!
От света не видно тепла.
Идем к освещенной деревне,
враждебные свету, тела.
..........................
Сидим у отворенной печки.
Кот с голоду ходит дугой.
Баклашки и тощие щепки
бросаем в дырявый огонь.
Чернила текут по баклашкам
под жарким его языком,
и жаром, как будто бы жалом,
обугленный, высосан ком,
как будто от жара недуга,
дровишки, сырые почти,
объятые пламенем Духа,
мгновенно стареют в печи,
стареют, чернеют от света
и свет испускают за свет:
такая в печи атмосфера...
А мы - замерзаем за всех.
И нас на растопку растили,
да нас не берет - спасены,
торчим, прошлогодние листья,
в ушах - этой вашей - весны.
..........................
Едим. На читаемой нами
газете - из множества строк
с приевшимися именами -
разительно "Новый" сырок.
Темнеет. Пора на автобус.
Встаем. Обошлись без тепла.
Еще б на дорожку, чтоб тонус:
картошка на дне котелка...
И - в черное, снежное поле,
идем! - только свет погашу, -
где зрение полуслепое
подводит на каждом шагу.
Ни спички, ни чуточки света!
Идем. Я устал. Я бы слег.
Ни лампочки от сельсовета.
Хотя бы в мышиный глазок.
КОМАРОВО
(летом и зимой)
1.
Небо вечера,
поле вереска,
Инна,
Фокусы,
Семь озер,
сосны воздуха,
насыпь,
сумерки,
дрожь от поезда!
дрожь от поезда!
и еще от одного поезда -
дрожь еще одного поезда...
Дождик-утренничек,
семафор.
2.
Провода начинают чирикать,
очевидно, идет электричка,
снег и воздух,
пылят столбы.
3.
Плывущим нескоро
луна над забором,
расцветают морозом
ночные сады.
|
