Утром на пустынном пляже у моря толстый мальчик с высоко стриженным по-татарски затылком и черный молчаливый терьер. Странный мальчик - на пальце поблескивает серебряное кольцо.
          То ли мальчик, то ли карлик - они уже выкупались - сперва купался карлик - собака сторожила сандалии и полотенце - глядела в море, нервничала и повизгивала - потом карлик ей разрешил - собака бросилась в море и поплыла - черная голова высоко над волнами - было видно: сильная собака.
          Вышла, отряхнулась, повернула блестящую голову с острыми ушами и посматривает на меня недоверчиво, со сдержанным достоинством.
          На пляже никого - на пляже видны редкие загорающие - на пляже никого - никого на пляже.
          Мальчик говорит с собакой вежливо: "Пожалуйста, посиди", "идем, пожалуйста", - если бы он сейчас проглотил живую рыбу, это бы меня меньше удивило.
          ...почудилось - сначала отдаленно, краем сознания, будто краем пустыни - очень быстро приблизилось и обрело полуявственные формы, сотканные из зыблющегося туманного в солнце воздуха над морем - и вовсе не воздуха - а из нечто порожденного моим воображением и этим южным утром - да воображение ли это? - скорее всего, реальность без перехода переливается в иное, даже не меняя пейзажа...
          Так они и прошли мимо меня от моря: высокий бледный - с летящим лицом - господин, грациозно ступая по гальке своими четырьмя сухощавыми лапами и поводя острыми ушами на фоне скал, - и его верный карлик - мальчик-толстяк в красных плавках, просто прошли из восточной сказки к белым домикам поселка и выцветшему флажку спасательной станции.
          Что-то подтолкнуло посмотреть в другую сторону - там шли их двойники - тоже удаляясь от меня - к каменному хаосу надменного Карадага - к его скалам и башням...
          Неподалеку сели две мухи - одна покрупней, другая - черная, похоже: мальчик и собака.
          Два морских камешка - коричневый круглый и черный длинный - тоже они.
          Дикая груша и черный боярышник - что это: намек или перевоплощение?
          На пляже виднелись редкие фигуры загорающих - на пляже ничего не было - виднелись редкие фигуры - на пляже не было никого.
          По тропинке, мимо гор из вулканического пепла - растресканных, как слоновья шкура, - медленно двигалась старуха в лиловом халатике - я узнал знаменитость этих мест, которая шла купаться.
          А вверху над зеленой кромкой травы в облачной бледной синеве - с утра уже знойной - пропечатывалась, смутно прочитывалась сетка морщинистого старушечьего лица - грозного лика иной реальности.
          На гальке лежал небрежно кинутый лиловый халатик, будто Мария Николаевна - молодая девчонка, убежала в море и плавает там, запрокинув юное лицо к налетающим чайкам.
          Где ее покойный муж? - Еще учится в другом городе. Где ее умершая сестра? - Вон она бежит к ней от скал Карадага - скользит по воздуху. Где все бывшие и минувшие? - Никуда они не делись, каждый либо появился, либо еще появится в будущей - уже прошедшей, но не увядшей жизни.
          Это пучок сухой лаванды, который лежит на пюпитре черного "Стейнвея", там стоят ноты, которые она еще разучивает и разучивает...
          Эта соната - как раскрытая на прибрежной гальке шахматная доска с расставленными на ней фигурами. Махнула случайная волна - и смешала, смыла все фигуры в кипящее море.