Марина САЗОНОВА




ХВАТИТ ПОПРОСИТЬ УЙТИ

            - Какая кошка! Ка-кая кош-ка!! Какие у нее замечательные клычки, чтобы птичек
    есть. Ко-ко-ко... Ну иди, иди сюда, черная, гладкая... Дай я тебе загривочек почешу. Ну
    куда же ты удираешь?! Она купила молока, она несла его домой, а что дорога так легка,
    казалось странным ей самой...
    - Дорогая, пойдемте со мной... - Нет-нет, со мной, со
    мной... Ей надо было перейти, держась за поручни рукой, через трамвайные пути,
    чтоб очутиться за рекой
    - Старик одряхлел, из ума выживает, принялся. Прямо гарем
    развел. Заинек, детишек. Беспризорники, наверное, знаете, под мостами ночуют, когда
    из дома сбегут, или еще чего. Раньше в люки они забирались, и тепло в пару,
    да только их потом на внутренние замки поставили, из-за них, конечно, не знаю,
    правда, за жизни ли юные волновались, они ведь, что ни месяц, вниз, в кипяток
    падали, или же канализация от тел прорывала, а прочищать трубы и дорого, и
    затруднительно. А впрочем, что́ это я, в самом деле... Хотел бы я знать, кому достанется
    кинотеатр. Да? - Там, однако, прелюбопытнейшая история приключилась... Да
    что вы толкаетесь, бабка! Жду, думаю, перестанет, ан нет, она пуще и пуще. Чего, чего
    уставилась! Дура! Ну-ка, давай, ткну, с той стороны вылупишь зенки свои. Чего зыришь?
    - А другой старюнчик и не думает о
    наследничках, а? сами плодятся от женки.
    Ланге Хоф-то, подельничек? Что, Роза, не
    знаете, кто таков, Ланге Хоф? Хохотушка
    не знает, не ведает? Ох, общение с нами
    развратит Вас, однако. Что, не пиздеть
    много? Пожалуй. Но Ланге Хоф
    потрохами торгует, так, что ли, Ростичек?
    У-у-у-у-у... Человеческими. - В общем,
    дерьма, как везде, да не винить же,
    правда? И не в том дело, к тому же. Потом
    ведь отнюдь не доказано, что это он,
    может, совсем не он, а кто-то другой. Но
    чистый мерзавец, скажу вам, Роза, не то
    чтобы наплевал, но оттого-то, верно, с
    рук ему и сошло. А может, подкупил кого.
    Фифтель ограбил банк, узнали
    доподлинно, а то, что ни в одном суде не
    докажешь, ничего не значит, ничего не
    значит. Да вы сами должны были быть
    наслышаны, дело-то нашумевшее. Нечего
    дурой прикидываться. А вот Ростик
    почему-то и словом не обмолвился...
    - Гусак! Не надо! - Х-хорошо, хорошо, не
    буду, ты такой грозный! - Чего там! Гуса́!
    - Ох, не решаюсь, милая-милая Роза,
    гризетка, Ростик зрачками ей, убьет, поди
    ж, и сживет. - Хватит шута тебе корчить.
    Рассказывай, давай, не томи. - Ну, Ростик,
    не взыщи, слово дамы - превыше закона,
    и ослушаться не могу. Может, я, конечно,
    проболтался невзначай, однако ведь я ж
    не знал, что крепко тебе в душу запало. И
    к тому же, думал я, полагал, что от Розы у
    тебя секретов нет, как, впрочем, и у меня,
    что ты откровенно забыл, запамятовал.
    Видите ли, госпожа моя, вот про трупы я
    сообщил - шесть их было. А в их числе
    моя дорогая невеста. Я уж в подробность
    влезать не стану, и так их предостаточно,
    а Ростик вам, наверное, Царствие ей
    небесное, обрисует, он у нас на то мастак.
    Если вам того угодно будет. Ну, каково?
    - Иду я по лесу, под елкой сидит и смотрит,
    в комок сжалась и спинку делать
    собралась. А я и не знала, что это кошка.

    - Гусак, дай-ка сигарку. - Ага, сию
    секундочку, Роза, вот... А зажигалку ты,
    Ростичек, взял? Да в кармане, в кармане.
    Роза, Роза, пальто, пальто...

    


- Как же так? - Как же так? Не знаю,
так получается. Вы боитесь пауз в
разговоре? - Ддда... Но это, пожалуй,
не страх, скорее, неловкость.
- Неловкость за кого? - Наверное, за
себя. - За себя? Странно. Как странно.
Я думал о чужой привилегии. Не таких,
как Вы. Опять молчите. Вы сейчас чай
сбежите пить от меня. Затрахал я Вас.
- Нет, если не прогоните. - Значит,
Вы не обиделись? - За что же мне
обижаться, помилуйте! - Ну, я же о Вас
сужу и вешаю на Вас ярлыки как бы.
И тон мой имперский. И вру. - Ну и
что же с того? Да я, признаться, и не
заметила. Да и не умею я. - Хотите,
расскажу про то, как я в церковь в
первый раз зашел? Ну, может,
действительно первый канул, но это
случилось в самом-самом начале, когда
я школу прогуливал в старшем классе.
Так вот, я давно хотел, но как-то
забывал и оказывался в других местах,
откуда лучше домой. А в тот день я
хотя опоздал, но вошел в середине
какого-то праздника, потому что было
много народу - и чересчур. И я встал
к свету и источнику некоего аромата
и кротко смотрел. И тут меня попросили
поставить свечку, какая-то женщина
за спиной, и я с благоговением,
замешанным на слезах и благодарности,
начал втыкать ее в золотой полный круг.
И, верно, я делал что-то не то, не по
правилам, потому что ее у меня
выхватили, наверно, старушка, я помню
лицо и злые ее слова. Она исправила
мое кощунство, и, должно быть, я
какое-то время присутствовал
в ее мыслях. Ой, что это у Вас
на плече! - А... Это... Просто у меня
пауки живут в ушах. Этот рыжий и,
значит, самец, а самки черные, как
прусаки, и брюшки у них - мешочки
штрихованные. Слышу-то я хорошо, но
они, сволочи, выползают в самый
неподходящий момент. - Вам же больно,
наверное, дико больно. - Когда они
плодятся. - А что же врачи? - А что
    врачи? Меня затаскали. Но они где-то под черепом селятся и гнездятся, и пока их
    оттуда выковыривать будешь, я и глухой, и корявой стану. Да не волнуйтесь Вы так,
    не стоят они того. А Вы на утках кататься любите? - Нне знаю. - А плавала утка, а я
    выглядывала из кустов. Туда-сюда мимо дырки. А внук чаек кормил неподалеку, они
    кружились, и в воде парили, выкранные,
    белые столбики их отражений. Но я
    смотрела на утку в тот миг, как она в
    дырку нырнула. Ей голову не пришлось
    пригибать: туда бы и ты пролез. И
    последовал вслед за ней на кофейном
    пере. И попала туда, направляясь
    в кофейню: в маленькой низкой пещере
    вода трахает сушу и бы жить, но нет
    воздуха...

    


- Мы туда с вами сгоняем, да?
непременно. Красно-зеленые буквы:
КИНО в конце бесконечной
непроткнутой улицы, "к" - зеленая,
"и" - красная, "н" - зеленая, "о" -
снова красная. Они и днем горят,
затем что их не гасят. Я дверь отворил,
и зал, и, кажется, нет никого, а
сеанс давно начался. И знаете,
пыль скользит в лучах волшебного
    фонаря. - Как рождественский флюгер из двух маленьких свечей и палочек в серебряные
    колокольчики бьющихся от тепла. - А потом я сел, и мне померещилось, что зал полон,
    но это было мгновение, и оно прошло. Я никогда не помнил, как попадал на улицу.
    Сколько времени длился фильм. Я так боюсь потеряться. Может быть, ты? - Сначала
    я видел, как штора колышется, как падает лист из окна, а листва приобретает цельность
    площадки, неровной и в ямах, я далеко, а кажется - близко, но могу ступить и не
    разбиться. И я различаю листки лишь не до рыжеватых и бурых зернышек, да до зубцов
    по краям - трещины и песок в квадратиках дома напротив. И как бы последний день
    перед всемирной войной, и я краду горячие булки и пряники в огромном захламленном
    супермаркете, перескакивал лесенку, разрывал фиолетовое стекло и улетал. И летел
    я над городом на некую далекую крышу, где было мое пристанище в эту ночь. Я лежал
    навзничь и видел, как одна за одной все звезды упали с небес, - я видел их лица
    за мгновение до падения, да, а на восходе я не почувствовал холода. Я наклонился
    над пропастью, я пытался различить, кто не то блевал, не то кричал как-то странно,
    но они были невидимы и бесчисленны, и скрылись в пустых переулках минут через
    двадцать. Во́роны поднялись с антенн. Дрогнуло небо. Солнце взошло. Это забытые
    сны. То, чего тут попросту нет. Иногда калейдоскоп, иногда бездна. Каждый кадр
    неповторим, но вот и увидел опять и узнал однажды увиденное. Воронов, не достроивших
    гнёзда. - А когда приехали, то прошло немного, и я забоялась ее. Сядет в угол, свернется и
    как умирает. А однажды встрепенулась, глазки выскочили, и поскакала по шкафу, на
    кровать, на комод. Вещи летят, рассыпаются, и в какой-то момент обрыв пленки: сидит
    на окне и смотрит, как днем метель начинается. Вот такие дела. - Интересно... - В
    самом деле? - Ума не приложу, что мне-то вам рассказать-поведать. - Ушла. Ну вот,
    а он достает латунное сердечко и мне показывает. И жалко ему, да стесняется, верно,
    врач все-таки. А потом оказалось, что это вообще женщина. Сейчас, говорит, сами
    понимаете, это смерть, но может случиться чудо. Иногда происходит вещь непонятная,
    наукой не приемлемая, но будто сначала начинается. Вы, правда, наверняка забудете
    прежнее, и станете мучиться воспоминанием, но, но не страшно. А то поезжайте в
    Хайёлим, найдите мастера Априкозе, поживите у него, вполне вероятно, он и раньше
    поможет Вам в Вашей беде. Я его спрашиваю: "Доктор, как он поможет?" А ответ истинно
    вот такой: "Видите ли, есть мечты, сны, провиденья всяческих видов. Он возьмет Вас
    пальцами и отпустит. Вы ведь сами мне говорили, что хотели бы жить одна в желтой
    паркетной комнатке, изредка высовываясь за окошко на то, что в него увидишь. Такие
    желания он исполняет, и питомицу Вашу он воскресит." Говорят, здесь чудесная кухня,
    давайте тряхнем стариной, отведаем, не откажите мне. - Извольте. Смотрите-ка,
    полицейские. Преступников, что ли, ловят? Ой, смотрите, да она за нами бежит.
    - Да-да, она так всегда.



    Следующий текст             





Вернуться на главную страницу Вернуться на страницу
"Тексты и авторы"
"Библиотека молодой литературы" Марина Сазонова "Сказки, истории, притчи"


Copyright © 1999 Марина Анатольевна Сазонова
Публикация в Интернете © 1999 Союз молодых литераторов "Вавилон"; © 2006 Проект Арго
E-mail: info@vavilon.ru