Олег ДАРК

ЕРОФЕЕВ

    Олег Дарк, Дмитрий Авалиани.
    Трилогия

      М.: Руслан Элинин, АРГО-РИСК, 1996.
      ISBN 5-86280-087-5, 5-900605-30-4
      С.97-108.



            - Там ходит все время кто-то. - Где? - За окном на балконе. Слышишь, то в одну сторону, теперь в другую. - Должно быть, голуби. Вот, опять пошел. - Нет, дождь. Теперь обратно. - Должно быть, дождь. Нет, голуби. - Ты с кем там разговариваешь, так странно, вошла жена и остановилась в дверях. Тут же нет никого. - Ни с кем. У нее полотенце перекинуто через плечо. Ерофеев протягивает к ней руки. Иди сюда. И еще передвинулся немного на стуле, чтобы ей было удобнее садиться на колени. Куда сюда? Я же не могу. Она показывает ему полотенце. Я же занята. Она бросает полотенце на кресло и идет, расстегивая халат, к Ерофееву. Он очень боится, что она догадается, что он думает о той девушке, поэтому делает вид, что хочет ее, чтобы ее отвлечь. Он берет ее за руки, а потом обнимает за спину, прижимаясь к голому животу, от которого тепло пахнет. Она ему говорит: Сумасшедший! Он же сейчас явится. Ну и что, это ничего, мы же успеем, бормочет Ерофеев. Он очень боится, что она догадается, о той девушке с длинными, бледными волосами.
            Тогда она станет ревновать и донесет на него. Он расстегивает под ней штаны. Член, как он и предполагал, оказывается вялым и безвольным. Он свернулся там как ни в чем не бывало. Ерофеев старается его вытащить. Ты не хочешь меня, да? спрашивает жена. Ты все о ней думаешь? Нет, нет, я сейчас, подожди, испуганно бормочет Ерофеев. Успокойся, пожалуйста, говорит ему жена, ты же ни в чем не виноват и они на тебя не подумают. - Да, да, я знаю, говорит Ерофеев, потому что боится, что она догадается о той девушке с длинными бледными волосами, которую он положил на той лестнице. Он обрадовался, когда в дверь позвонили. Жена ему говорит: Ну вот, я так и знала. Она сползает с его колен, и он облегченно вздыхает. Мы сейчас тоже выйдем, обещает он ей. Она глядит на него удивленно и идет открывать, подхватив с кресла полотенце. Больше в моем рассказе секса не будет. Ты ей рассказывал? - Нет, она не знает ничего. Они прислушиваются.
            В квартиру ворвался его сынок со своим обычным "здорово, старики. Он где?" - вопрос через небольшую паузу. Сынок пытается прорваться к нему в комнату, а жена, как всегда, не пустила. Они слышат, как он там говорит: "Нельзя, к нему всегда нельзя, что он там делает." Знает она все, зря ты думаешь. - Нет, не знает, я уверен. Ерофеев раздраженно пожимает плечами. На кухне перебранка, парня отправляют в ванную. Вода льется. Жена собирает на стол. Сейчас она сама пошлет звать отца. Он же сейчас опять придет. - Ну и что, разве мы что плохое. Они слышат, как она говорит: "Ну иди, зови его, что все готово." Сынок бежит, как будто только что вырвался. Ты где там? он открывает дверь. Ты чего сидишь? иди давай, мы же обедаем. - Я знаю, мы сейчас. - У вас всегда все сейчас. Парень глядит на него удивленно и закрывает дверь. Он о чем-то возбужденно рассказывает там матери. Пора, слышишь, нет? пойдем. А то они подумают что-нибудь.
            Ерофеев послушно поднимается, направляется сначала в туалет, потом в ванную, долго моет руки, вытирается, как будто тянет время, и переходит на кухню, там действительно все готово. Маленький краснолицый человек в красном же пиджаке с широкими, как у лакея, отворотами, следует за ним, как тень. Ерофеев садится за стол, а маленький человек встает за его стулом. Жена смотрит сначала на одного, потом на другого. Она его спрашивает: Писал что-нибудь? - Нет, ты же знаешь, что мне не до того. А сынок его карлика пока видеть не может. Он говорит: Вы странные сегодня какие-то, мама весь день с газетой. - Ты видел? спрашивает жена. Ешь, ешь веселей, говорит сыну. Она берет с холодильника газету и протягивает Ерофееву. А что там? спрашивает Ерофеев. - Они его нашли. Убийцу той девушки, а вы боялись. Она смотрит на красного человека. Видишь, на тебя никто и не подумал. - А я и не думал, что на меня подумают, отвечает Ерофеев.
            Теперь она смотрит только на него. Что не подумали? спрашивает его сын. О чем там? Он протягивает руку за газетой, а жена ее убирает и говорит: Там ничего, а то не выпущу тебя больше никуда. Ммм, мычит сынок уже с набитым ртом. Я не знаю, как они могли меня арестовать, там же не было свидетелей, думает Ерофеев. Он раскладывает вилкой мясо с картошкой на равные горки, а потом их методично съедает одну за другой. Так все думают всегда, отвечает человечек, который стоит за его стулом, что нет свидетелей. А потом всегда оказывается, кто-нибудь да видел. Ерофеев согласно кивает. Ну я пошел? спрашивает его сынок. Может, дома посидишь? говорит жена. - Ну ты же обещала. - Хорошо, хорошо, убирайся. С тобой связываться, всю душу изведешь. - Мы сейчас тоже выйдем вслед за тобой, неожиданно произносит Ерофеев. Он подмигивает карлику, а тот согласно кивает.
            Жена с сыном глядят удивленно. Разве ты тоже уходишь? спрашивает сын у матери. Да, да, отвечает та, чтобы выручить Ерофеева. Она очень боится, что сын тоже догадается о девушке с бледными волосами, которые рассыпались по ступеньке, как пепел. - А как же я войду потом? - Ничего, я ненадолго. Сын уходит, затем начинает собираться Ерофеев. Что же ты при ребенке? говорит ему жена. - Да он не догадается ни о чем, я уверен. Я просто машинально, извини. Он идет в прихожую и надевает куртку. Маленький красный человек как будто повторяет все его движения. Он его называет то красным человеком, то карликом, то малышом, или просто маленьким человеком. Вы там поосторожнее, говорит им жена. Мы постараемся, отвечает за него карлик. - Я имею в виду за рулем, а то такой расстроенный, я не знаю. Но ты же ни в чем, ни в чем не виноват. - Я тоже так считаю, отвечает карлик. Они спускаются. Только я, чур, на заднем. - Хорошо, говорит Ерофеев.
            Он открывает заднюю дверцу, впускает человечка, захлопывает, потом садится на переднее сам. Но ты мне обязательно покажи. - Да, я же еду. Они едут сначала молча, а потом Ерофеев говорит: Только я все равно не понимаю, как они меня выследили, ведь никто не видел, как я ее убивал. Он раздраженно пожимает плечами. А человечек, который сидит у него на заднем сиденье, отвечает, что все всегда думают, что совершат преступление, а их не найдут. А потом всё равно всех всегда находят. Машина заворачивает во двор и останавливается у одного из подъездов, над которыми днем и ночью горят круглые, с толстым стеклом, очень яркие лампы. Странно, что не перегорают, правда? показывает на них карлик. - Перегорают, их меняют просто все время. Ты со мной? - Я всегда с тобой. - Тогда пошли. Он вылез из машины, вошел в подъезд, еще дверь тогда хлопнула. Но как ты здесь оказался? - Случайно, наверное, ехал куда-то, не помню, по делам, отвозил кого-то, тут наш зав живет недалеко, или Машку, она тут тоже рядом, в доме с той стороны, я ее отвозил, а когда возвращался, ту девку и встретил. Ты помнишь Машку? - Нет. - Так вот я к ней ехал, когда встретил ту девку. Ты еще здесь?
            Он смотрит на то место на ступеньке, где по его представлениям должен быть сейчас краснолицый. - А куда я денусь. - Ага. И ты знаешь, она мне очень понравилась. - Я знаю. - Длинноволосая, с длинной прямой спиной. Она так откидывала голову, и они ей били по спине. - Я помню. - Я за ней поехал. А когда она свернула во двор, я тоже вышел и пошел за ней, вернее, я прямо побежал за ней. - Да, ты не пошел, а побежал, это очень верно. - Она вошла в подъезд, и я следом. - Следом. А дверь хлопнула. - Хлопнула. Я поднялся за девушкой по ступенькам. - Ступенькам. У лифта она задержалась. - Задержалась. А я рядом встал. Это была очень смелая девушка, которая не побоялась незнакомого мужчины в полутемном подъезде. Она на него даже не смотрела совсем. А он подошел к лифту и нажал кнопку, как в тот раз девушка. Лифт быстро спустился, как будто был недалеко.
            Двери открылись, и девушка вошла первой. Она у него спрашивает, оглядываясь: Вам на какой? А Ерофеев ей отвечает: Нажимайте, пожалуйста, сами. И еще подвинулся немного, чтобы ей было удобнее нажимать на кнопку. Девушка протягивает руку, чтобы нажать, а он ее хватает одной рукой за рот, а другой начинает душить. Она пытается вырваться или ударить ногой, чтобы он ее, может быть, выпустил, и тогда бы она крикнула, но он ее так прижал к стенке, что у нее не получалось его ударить. Сначала, пока он стоял рядом с девушкой и ждал лифта, он думал, что, может быть, ей лучше не затыкать рот, чтоб она еще покричала немного, но потом подумал, что тогда сбегутся и сразу его возьмут. Он, может быть, потом сам на себя донесет, чтоб все узнали, что он убил девушку, ведь никто же даже и подумать никогда не мог. А если его сейчас сразу возьмут, то все решат, что у него просто на самом деле не получилось.
            Поэтому он не выпускал ее горло до тех пор, пока она совсем не обмякла и не повисла в руках. Лифт остановился, открывая двери. Ерофеев подумал, что там уже стоит и ждет его кто-то, но там опять никого не было. Тогда он, одной рукой придерживая безжизненное тело длинноволосой девушки и еще припирая ее к стенке коленом, другой рукой нажимает кнопку первого этажа. Больше всего он удивляется тому, как все явно, открыто происходит: он как будто ни от кого не скрывается, не делает ничего, чтобы себя защитить или спрятаться, скрыться с места преступления, а ему все удается. Сегодня очень удачный день, как он думает.
            Ему очень нравится, что он теперь будет жить двойной жизнью, он, может быть, и еще кого-нибудь убьет, он пока не знает, надо сначала с этим разобраться и все здесь закончить, пока он, может быть, сам на себя не донесет, чтобы все узнали. Его будут много печатать, заказывать ему новые статьи, даже книги, приглашать с лекциями. Всем очень нравятся его лекции, на них всегда толпа собирается, потому что темы такие: маркиз де Сад, Селин, экзистенциалисты. И никто никогда не узнает, что на самом деле он убийца, потому что убил девушку, если он сам на себя нарочно не донесет. Я ее вот тут положил, там темно. Он показывает на ступеньки вниз, справа от лифта. Внизу дверь металлическая на замке в подвал, но ее отсюда не видно, ее, кажется, не открывают никогда. Он берет девушку под мышки и выволакивает из лифта, одна нога как-то застревает в щели, и он еще задерживается.
            Наконец ему все-таки удается ее освободить. Он переносит девушку и медленно спускает по ступенькам, под конец уже держа за воротник. Она немного съезжает и сама останавливается. Голова у нее повернулась и лежит на запачканной ступеньке щекой. Он спускается за ней, наклоняется и поворачивает на затылок, чтобы смотрела вверх. У нее бледные волосы рассыпались, как пепел. Может быть, на ней остались твои отпечатки, так и нашли? - Ах, хватается Ерофеев за голову, я же идиот, что не догадался, конечно так, ничего удивительного. Я же был без перчаток. Он очень расстроен своей оплошностью, потому что он же все равно собирается потом сам признаваться. Он медленно поднимается по ступенькам и идет к выходу.
            Навстречу ему открывается дверь и входит сухощавая черненькая старушка с сумкой в руке, которой она придерживает дверь. Увидя Ерофеева, она останавливается. Ерофеев отступает, чтобы ее пропустить, и выходит сам. К тому же тебя еще и старушка видела, говорит ему красный карлик. Она потом тебя вспомнила, что из подъезда выходил мужчина. Она тебя описала. Он уже давно сидит в машине. А, ты уже здесь. Нет, я так не думаю. Там же темно, она ее не могла увидеть. Кроме того, она, по-моему, близорукая. Это не она вызвала милицию. Он садится за руль. Машина заводится не сразу, и он еще несколько раз включает и дергает.
            Медленно трогается с места, намеренно долго выезжая и выруливая со двора, он его весь объехал. Ну и что? Все равно же всех потом опросили, так всегда делают. А она тебя вспомнила и опознала, говорит карлик. Ты куда сейчас? - Возможно, ты прав. В библиотеку. Мне там надо еще немного посмотреть, хотя, честно тебе скажу, настроения нет, потому что я такого маху дал. - Это ты там для своей новой книги? вежливо осведомляется красный малыш. - Ну это не совсем книга, равнодушно отвечает Ерофеев. - Я опять с тобой, хорошо? - Разумеется. Гардеробщица и библиотекарша его хорошо знают.
            Он здоровается, прислушиваясь и снимая куртку. Они обсуждали преступление. - Но его ведь взяли, разве ты не слышала? - Неужели? - Да, и, представь, по совершенной его глупости, ну то есть не глупости, а он волновался. - Будешь волноваться, если совершить такое. - Нет, не в том дело, понимаешь, говорят, что на них, на таких, как он, иногда находит, тогда они собой не владеют, ничего не соображают, не понимают, прямо режут, убивают, мучают, а как сделают, то сейчас же становятся обычными, совершенно нормальными людьми, приходят в ужас, боятся. - Будешь бояться, если совершить такое. Я тоже где-то читала об этом явлении. - Так вот, он когда вышел, то стал открывать машину, а в другой руке, запомни это, держит пакет, ну где у него руки и голова лежали, тяжелый пакет, а она не открывается, машина-то. - Машины перепутал? - Нет, и машина своя, просто рука дрожала, ключ не попадал. А милиционер, случайно проходил мимо, и заметил. - Да что ты! Вот молодец. - Да. И подумал, как и ты, что машина не его, а он ее угнать хочет. Он и подошел поинтересоваться документами, водительскими и все такое. - Ага. То есть, гражданин, а это Ваша ли машина. Ха-ха. Большой молодец! Представляю, как тот задрожал. - Задрожал-задрожал, полез в карман и даже забыл, что в руке у него пакет. Он и выпал. Как оттуда все посыпалось, голова покатилась. Тут его голубчика, и сцапали. - Да, да, кивал головой Ерофеев, все так и было.
            - Здравствуйте, наконец поздоровалась и обернулась к нему рассказчица. Вы что, тоже читали? Он же ведь что, мерзавец, делал, чтобы замести следы своего преступления, он же разрезал на части и уносил в целлофановых пакетах, завернет в бумагу, а потом в пакет, как будто это мясо. А потом на помойку выкидывал. Да, я знаю, знаю, кивал Ерофеев, все так и было, как Вы рассказываете. Библиотекарша шла за ним, человечка нигде видно не было. - Вы все книги возьмете или только некоторые? - Да, я бы хотел, не знаю, все, наверное...
            Он пошел в зал, впереди себя неся книги. "Ты видела, как он расстроился? - Да, а потому, что писатель." По дороге думал: Как же я так опять, ведь все хорошо спланировал, как по частям выносить и остальное, глупая, она думает, что я, когда убиваю, то ненормальный, а потом опять нормальный, и поэтому переживаю, а я всегда нормальный, нервы... нервы не выдержали просто, меня ведь расстреляют теперь, а с другой стороны, может быть, не одна эта глупая думает, что я бываю ненормальный и тогда собой не владею, тогда меня, может быть, не расстреляют, а в сумасшедший дом, хотя официально вам заявляю, что я нормальный всегда, так что неизвестно, что лучше. Ты опять уже здесь? Красный, как подосиновик, человек пододвигается на стуле, как будто чтоб уступить место. Ничего, не волнуйся, говорит ему Ерофеев, я лучше к тебе на колени.
            Он раскрывает книгу и невнимательно читает по-английски, потому что немецкого не знает: "В логике нельзя сказать, что то-то и то-то в мире есть, а того нету. И именно потому, что тем самым мы бы исключили некоторые возможности, а этого не может случиться, ведь иначе логика выйдет из границ мира, как будто бы могла их созерцать с той стороны." По привычке переводит сначала на французский, а уже с него на русский, откладывает книгу и начинает быстро записывать крупным сегодня почему-то почти детским почерком: "Язык художественного произведения единственное преступление его автора и улика против него. Сюжет и прочее только способ скрыть то и другое, создать себе алиби, показать, что в момент злодеяния ты был совсем в другом месте: на парти с женой или любовницей, на бракосочетании приятеля или ездил на международную конференцию в Лиссабон, по приезде откуда и узнал о постигшем тебя несчастье, о смерти близкого человека, в которой (в смерти) ты не принимал никакого участия. Ты только свидетель, и даже не самого преступления, а его предыстории.
            Ты можешь очень много рассказать о том, что было до него, и присутствуешь при том, что из него проистекает, но только не о нем (не при нем) самом. И ты больше всех скорбишь, плачешь и бьешь себя в грудь, говоря, что у тебя никогда не будет такого друга (жены, любовницы, матери и т.д.). Ты очень трогательно, почти бесстыдно (особенно если речь о женщине) рассказываешь о вашей последней встрече, потому что ты был последним, кто видел покойную, и тщательно припоминаешь все сказанные вами слова, пропуская лишь содержащие мольбы о пощаде. И тебе верят: сыщики, соседи, сослуживцы, даже ты сам себе веришь. Поймать с поличным тебя может только лингвист.
            Он тебя сможет убедить, что ты виновен, и тогда ты будешь счастлив, потому что совершить идеальное преступление, которое никто никогда не раскроет, большое счастье и большая удача. А единственный способ его совершить - это его описать. Потому что когда ты описываешь преступление, свидетелей быть не может, так как все жертвы. Это тотальное уничтожение свидетелей, включая тебя самого, поскольку ты тоже присутствуешь в произведении. Но это все равно относительно идеальное преступление, ибо абсолютно идеального преступления быть не может. Люди правы, когда говорят, что всегда кто-нибудь что-нибудь увидит. Язык за тобой смотрит, он за тобой присматривает, как за душевнобольным, это вечный карлик, который всегда с тобой.
            Ты сидишь на коленях карлика, а думаешь, что это колени жены. Тебя сечет твой сын, или ставит в угол, или оставляет без сладкого, а ты думаешь, что сечет (ставит, оставляет) карлик. Или наоборот, я что-то где-то в чем-то напутал. Но это не имеет значения. Потому что что бы ты ни сказал, все будет правдой. Как бы ты ни комбинировал, ни менял элементы местами и по-разному их соединял, все равно не сможешь солгать. Вот что ужасно, и ужаснее ничего быть не может. Язык тебя выдаст, потому что он подсмотрит все: и убийство, и твое самоубийство, когда никого рядом нет или же не останется. Язык - предатель, но стыдливый предатель, вернее, трусящий предатель, потому что он с тобой в деле.
            Ты же только организатор, тебе еще дадут меньше. Потому что ведь Смердяков это он, твой язык, а ты только Ваня Карамазов (даже не Дмитрий). Потому что сам ты даже убить никого не можешь, сиди и радуйся, что это сделают за тебя, что чист, благороден, тебя любят женщины и выручают друзья, потому что ты сам им всегда поможешь. А настоящая смелая сволочь твой язык, который режет, расчленяет и выносит в целлофановых пакетах. Он - твоя правая рука, и ему не с руки (это каламбур) тебя выдавать, он кричит: мы тут нипричем, это все только литература. А сам специально связывает все воедино, сцепляет, мотивирует и придает логику внешне, казалось бы, не имеющим отношения друг к другу обстоятельствам. Он так опутывает: героя, следователя, тебя самого - что уже не освободишься.
            Он как мафия, от которой не отстанешь, раз связавшись, говорят, она не выпускает, не знаю, он - не выпустит. А ты потом будешь восклицать: что со мной вытворяет Татьяна, взяла да и вышла замуж, как будто ее спрашивали. Или наоборот, будешь говорить, что они все марионетки, твои герои, что они твои, а они - не твои. Как часто бывает, хозяин, босс (а хозяин - это ты) оказывается в лапах подручных (или подручного).
            Он тебя шантажирует, он знает про тебя такое! и он все запомнит, чтоб однажды кому-нибудь все выложить, хоть Фрейду, хоть Сартру, это вообще случайность, кто будет этим кем-то. Хотя он будет думать, что это он все придумал или распутал, угадал, открыл, а у самого в голове мозгов, как у теленка, просто у него тоже есть свой язык, который хорош под маринадом (а это шутка). Брось, брось перо, пидор, пока не поздно, пока не обнищал, не обнаглел, не покрылся паршой. Оно тебе грозит кровью, тюрьмой, импотенцией."



Вернуться
на главную страницу
Вернуться на страницу
"Тексты и авторы"
Олег Дарк "Трилогия"

Copyright © 2000 Дарк Олег Ильич
Публикация в Интернете © 2000 Союз молодых литераторов "Вавилон"; © 2006 Проект Арго
E-mail: info@vavilon.ru