В разреженном лесу, почти парке, - поляна. На ней - песчаный холм с игрушечной деревянной крепостью. С трех сторон - разной высоты надолбы, то ли собака, то ли волк посередине, воющая на луну. В бойницах - пушки-качалки. С тыла - двускатная крыша беседки. Под ней - длинный стол, вокруг него - скамья. Несколько мужчин и женщин сидят, за их спинами - ребенок на коленях, пускает по столу машину. Ловит ее и возвращает, она жужжит и вырывается. В песке возятся малыши. С ними взрослые, прохаживаются, скучают, иногда одергивают. Ты опять по уши залез, мне стирать. Встань сейчас же с коленок. Часто пробегают ребята постарше, с автоматами, стреляют. На них однажды прикрикнули: Шли бы вы отсюда, здесь же дети. Что вам, места нет? Они не обращают внимания.
На одной пушке, по разные стороны, - подруги. С внутренней - хорошенькая девочка с длинными белыми волосами, в платьице, гольфах и кедах. В ушах - маленькие сережки. Снаружи - похожая на мальчика, в клетчатых штанах и пиджачке, кроссовках. Рыжие волосы сильно вьются, жесткие, стоят на голове и похожи на шапку. Лицо покрыто веснушками. Обеим лет по десять. Качаются. У другой пушки - компания девочек. Света, 11-ти лет, поставила ногу на опущенный край качалки. Рядом поставила ногу Лена, 9-ти лет. Восьмилетняя Маша присела у частокола. На него опираются спинами Таня и Оксана. Им соответственно - 9 и 6. Муж и жена, муж и жена, продолжает говорить Лена. Посмотрите на них, это муж и жена, поддерживает Маша. Я вот вчера по телевизору тоже. Подожди ты, обрывает ее Света. Пусть вот они пойдут и поцелуются. Ты что, говорит девочка на качалке, он же - девочка. Какая же он девочка? Конечно, а то кто же? Я - девочка, конечно, говорит девочка с поднятыми волосами. Мальчик. Нет, не мальчик, не мальчик, а девочка он, вот - и она показывает язык. Мальчик, мальчик, а почему он тогда в штанах? Дура, говорит девочка в платьице, это же так модно. А тогда брось его, иди к нам. Не-е-ет, я лучше с ним, я не могу. Поэтому-то и не можешь. Возьмите нас, он - очень-очень тоже хороший. Нет, с ним мы не хотим, правда? обращается Света к остальным. Конечно же, мы его не хотим, отвечает маленькая Оксана. Ну возьми-и-ите. Нет, ты же слышала, что они сказали. Ну и пожалуйста, мы еще лучше будем вдвоем, да ведь? Веснушчатая молча кивает. Она все время смотрит на ствол под собой. Они продолжают качаться. Вот и идите отсюдова. А мы вам, между прочим, не мешаем. Мы здесь. Мешаете, мешаете, кричит и Таня. Мы просто не хотим, чтобы вы тут еще сидели. А это не ваша крепость, говорит девочка на качалке. Они вот сейчас пойдут туда и поцелуются, вдруг машет маленькая Оксана в сторону деревьев. Света громко смеется. И не собираемся даже, говорит длинноволосая девочка. Она отталкивается ногами и высоко поднимается на пушке. Девочка в клетчатых штанах опускается. Она молчит и смотрит под себя.
Вокруг поляны - тоже скамейки. По двое, по трое сидят бабушки. Их голоса доносятся. Несколько детей топчутся рядом. Молодые мамы пришли с колясками. Малыш перевернул велосипед, крутит колесо, присев. Он его чинит. Девочка 10-ти лет то сядет с мамой, то опять встанет. Мальчик помладше тянет деда за рукав: Ну пойдем, пойдем. Знаешь, иди один, а я тебя догоню. Нет, я хочу с тобой. Ты посмотри, сколько детей кругом. Шестилетний мальчик, обняв дерево за ствол, ходит вокруг него. Просто не знаю, что с ней делать, представляете, Прасковья Васильевна, рассказывает пожилая женщина. Вот ведь себе на старость уродила. Да не обращайте Вы внимания, себе дороже. Как же не обращайте, если она все назло, все назло. Ну жизнь у нее не сложилась, надо же на ком-то. А мать, она же все стерпит. И младшая мне то же говорит. Вот видите! А что же к себе не берет, не нужна? Почему, переезжай, говорит, будешь за внуком смотреть. Да я ведь и так с ним. Ну как, как я перееду. Все-таки я там привыкла за тридцать лет. Сама себе хозяйка, конечно, пока Танька моя не начнет выкаблучивать. Да и в этом случае, своя комната, уйду. И знаете, я все время боюсь, она чего-нибудь над ребенком сделает. Ну что вы! все-таки племянник. Вот поэтому, что у самой нет, из зависти. Украдет и сделает. Я уж смотрю за ним. А там же столько народу, его родители, и всякому угождай, уволь! Я лучше лишний раз приеду. Я же, Вы понимаете, боюсь с ней одна оставаться. Дверь на ночь запру, а все равно просыпаюсь и прислушиваюсь.
Сама горбатая, ссохлась вся, сколько лет ей и осталось? А столько злости, все не успокоится. Бабуля, говорю, ты же скоро помрешь. А она: еще тебя переживу. И переживет. Ты знаешь, я думаю, я ее отравлю. Ты что! тебя посадят, а у тебя ребенок. Мышьяком, потому что не могу. За всем, за всем смотрит. Кого привела и вообще. Говорит: у тебя ребенок, а ты вон что. Я на тебя напишу, что ты - проститутка. Ты же должна о дите думать. Я на нее борщ опрокинула. Специально? Да, но как будто бы нечаянно. Я думала подохнет, не тут-то было. Встала через три дня еще здоровее, только что передышка. Я думала, она заявит на меня. Если будет разбирательство, что скажу, что кухня тесная, стол неудобный, это просто доска на тумбе, сами видите. Несла с плиты, а он и поехал у меня. А она даже и не собирается. Потому что ей без меня нельзя. А мне сказала, якобы потому, что у меня ребенок.
Прямо бы вот убила его на месте. У, что ты! Никогда такого не бывало, чтобы собственного сына. Да вот увидишь. Он же пройдет и обязательно толканет, и ведь со всей силы. А ты посторонись, чего тебе с ним, он мужик, не сладишь. Так они и привыкают, что им все как с гуся вода. А что поделаешь? Это ж наша с тобой и вина. Да не на ту напал, между прочим. Я ему прямо сказала, будешь хулиганить, вызову участкового, не посмотрю на позор. Не знаю, какая вина. Присмирел? Как же, присмиреет он. Когда вызову, тогда присмиреет, наверное. Но потише вроде стал.
Тетя Клава, тетя Клава! Что ты меня все тетей да тетей. Люб, ты слышишь или нет, как она меня тетей зовет. Какая я тебе тетка. Ну и что ж? Нет, ты ей скажи, чтоб она меня тетей не звала. А как? Клавдией Петровной, Клавдия Петровна! ха, ха. Да не, просто Клава, я еще молодая, кажется. Вика, ты поняла? Тетя Клава хочет, чтоб ты ее просто Клава звала. Вот и ты тоже тетя! тетю нашли! Да ну тебя, какая тебе разница? Ну чего тебе, тетя так тетя. - Девочка прижимается к ней и что-то шепчет на ухо. Только чтоб мама не знала? Девочка кивает. Да какие у вас еще там секреты от меня.
Подумай только, бритву! Я начинаю мылить руки и ору от боли. Кровь хлещет, а она заглядывает и смеется. Представляешь? специально приходит, чтоб посмотреть. Садистка! Да ничего, может, это у нее пройдет, возраст. Я теперь, когда моюсь, сначала смотрю, нет ли в нем чего. Или еще туфли мои гвоздями прибила, и туфли испортила. Я думаю, ну что, что ты смеешься? что там такое, что они ни с места, я же дергаю. Оказывается, вон что. И ничего смешного. Все мы всегда - на возраст. Мне тоже не так давно четырнадцать было, а никогда такого себе. Ты б родителям сказала. Раз попробовала, не верят. Лидочка не может, Лидочка не может, то есть что я клевещу. А она просто сволочь, маленькая готовая сволочь. Ну не переживай, раз сволочь, тебе бы от них съехать. Мы не проживем вдвоем, они ж не помогут. Раньше тоже было, а как этот появился - она кивает на коляску - так вообще невозможно, как я пария какая-то. Просто все дело в том, что они ее любят, а меня нет. И всегда так было, она у нас - любимая. Она и привыкла. А мне тоже иногда хочется. Я, может, поэтому и родила, что они меня больше любить станут. А внука? Его-то конечно, говорят, его от тебя надо отучать, куда ж они от своего денутся, нам что такая мама не нужна. Чтоб, когда станет постарше, отнять его от тебя. Пока-то без меня не обойтись. У нас с ними все наоборот, то детей в детдома сдают, а они меня. До этого говорили все, на тебя никто и не посмотрит никогда, уродина ты, хоть бы кто взял, хоть бы не женой, а как-нибудь, а теперь вона, еще хуже. Лидка, конечно, пока очень красивая.
С холма съезжает Валера. Ему - 14. Он - в брюках и футболке. Обратно тащит велосипед под мышкой, с каждым шагом его переставляет. Съезжает и снова тащится вверх. К нему подбегает шестилетняя сестренка Оксана. Валя, Валя, дай прокатиться. Тебе тяжело. Нет, ну же нет, я туда ногу, ну дай. Накатаюсь, дам. Сейчас дай. Отстань, ты мне мешаешь. Ну-у-у, хнычет Оксана и вдруг загорается. А у нас такое там, такое. Что у вас? - без любопытства спрашивает Валера. У нас муж и жена. Какие муж и жена. Валера останавливается. Они говорят, что он - тоже девочка, а мы думаем, что мальчик. Они вот сейчас пойдут туда и поцелуются, она опять машет рукой. Ей очень нравится фраза и жест. Ну и пускай, вам-то что. Валера продолжает подниматься. Да как же, Валька, они же маленькие. Мы их не принимаем к себе. Играли б вы все вместе, и они тогда не будут это. Что ты, он же мальчик. Ты ж сказала, они говорят, что он - тоже девочка. Но мы же не знаем, убеждающе говорит Оксана. Мы думаем, мальчик. Вы проверьте. Наверху Валера деланно отдувается. Как же это проверишь? Он смотрит на сестру, оживляется, подхватывает велосипед за руль, ее - за руку, тащит с холма, велосипед - по земле. Пойдем, я тебе объясню. Оксана упирается. Куда, куда ты меня, я не буду. Подожди, это легко определить, я сейчас покажу, ты мне потом спасибо скажешь. Да я не хочу, выпусти меня. Он волочит ее через поляну, она спотыкается о дорожки, за деревья, куда она показывала. Вот здесь. Он бросает велосипед. Только стой смирно. И начинает стаскивать с нее трусы. Она отбивается. Что ты делаешь, я буду кричать. Молчи, дура, счас как дам. Она затихает.
Он спускает у нее трусы до колен. Видишь? Только побыстрей, пока никто не идет. Она наклоняется. Тут у тебя такая подушка, а в ней разрез, вот, там дырка. Он засовывает в нее палец. Мокрая она. Ай, вскрикнула Оксана. Молчи, услышат же. Это так у девочек, поняла? Она кивает, сдвигая бедра. А у меня вот. Он расстегивает ширинку, достает маленький, слегка изогнутый член. Она кивает, зажимая рукой у себя между ног. Такая палочка и тоже в ней дырочка, но очень маленькая, а тут такие висят. Яйца, называется. Он убирает член и застегивает. Ты что стоишь? Все уже. Сейчас же кто-нибудь появится. Она торопливо натягивает трусы, немного хнычет. Ты мне сделал больно. Ничего, я б тебе не так еще сделал, да мне потом самому тогда сделают, ясно? А как? Узнаешь. Ты меня там ногтем оцарапал. Пройдет, зато ты теперь все видела. Пойди расскажи своим. Правда! кричит она, присев, и бежит к холму, далеко выкидывая ноги. Потом по его склону вверх.
И баб водит, просто Спасу нет, они у него в ванной все моются. Я раз заглянула, а эта бэ, прости Господи, даже не убрала за собой. Вот внучека Бог дал, да? Гони ты его. Как же! У него тоже прописка. Ты квартиросъемщик? Конечно, я. Ты и должна диктовать. Очень он со мной считается. Нет, это так оставлять нельзя. Ты старый человек, они тебя могут заразить. А конечно, могут. Я вот к вам приеду, поговорю. А приезжай, только навряд ли он.
Я-то в наше-то время и подумать не могла, мужу изменить. Они ж разведены у тебя. Мне-то что с того? Вот ведь и она, как ты все равно. Я ей одно говорю: как же ты, стерва, при живом-то муже. А она мне другое: он мне теперь не муж. Тоже свою правоту сознает. Бывает он у них? Да. Я ему говорю: и не езди, она вот такая. А он: ну что ж сделаешь, ма, сын же все-таки там у него. Она, по-моему, и с ним тоже, когда он приезжает. А он, дурак, и рад, никакого к себе уважения. Забрали б вы внука. Не отдает, хотя зачем он ей? Я вот раз так же с ним гуляла, дай, думаю, увезу. Так она как приехала, грозила, что милицию позовет. И все равно после этого допускает? Конечно, кто ж от добра бежит. Она сейчас наверняка с каким-то уже кавалером, я знаю. Лишили б вы ее прав. Лишим, дай срок. Я и Алешке сказала: решай, у сына никакого детства, полный дом мужиков. Он говорит: давай, ма, собираем материал. Вроде он смеется. Он же ее стоит в этом отношении-то. Но он посмеется, а потом тоже решит, что ж еще делать? Я б ее в тюрьму посадила, как проститутку.
Нет, Михаил Степанович, ты мне не говори, никогда у нас так порядка не будет. Да я и не говорю, а ведь просто никогда и не было. Было, раньше, по крайней мере, такого не было. Воруют и вредят, вредят и воруют. Причем нарочно. Это конечно, вон и газета пишет. Газеты брехня, а я тебе лучше газет расскажу, и сам ты знаешь. Тут террор нужен. Какой террор, против кого? А вот против всех, то есть которые такие. Своровал у народа - расстрел, ограбил государственный банк - 25 тебе лет, а 15 - это если убил там и все остальное. Не спорю, тут ты прав. Знаю, что прав. А еще лучше, это как в Ливии. Своровал раз, руку тебе вот так, и все про тебя знают, вор. Еще раз - другую тогда. Нечем же тебе уже будет, нечем тебе даже бабу цапнуть. Или как до революции, ну не до, а еще раньше, я это время очень люблю, клеймить, сечь на площади, сквозь строй, знаешь тоже, такая была штука. Каленым железом надо выжигать. А это у них что? только разговоры про свободу.
Повезло, что хоть не перешло на детей. Тсс, с ума сошел, тут же все слышно, эти старухи. Да и на Таньку тоже. А потом, слава пойдет, конечно, повезло. Но я как знал, мы с ней эти дни ни-ни, не пришлось. И вдруг как потечет, да больно. Писаю и плачу. Как она теперь? Говорит, простила, я ж их всех кормлю, куда она от меня? да с малым. Но на всякий случай и ему сделали, и ей. Тебе надо было поосторожнее. У них, знаешь, на лбу не написано. Вообще бы не надо, вот я же, например. У тебя работа стационарная, ты не сравнивай. А у меня такая, что без этого нельзя. Да потом, я же и представить не мог. Лет семнадцати, шейка тоненькая, коричневая, шарфик на ней красный, блузка с вырезом, грудей, конечно, никаких, челочка, волосы стриженые, глаза - он показывает пальцами, потом - как хлопают ресницы, нос - так - и слегка вздергивает себе. А денег у меня, дяденька, нет, а? Что же мне с тобой делать? Не знаю, и смотрит в пол. Ну давай тогда, я же-то думал, она целка. Не надо, пожалуйста. Ну-ка живо у меня. Больно, пустите, и ведь все театр, понимаешь. Ну! я сама, сама. Я ее тут же, не откидывая сиденья, колготки приспустил. Там - с игольное ушко, бедра - вот, с палец, то есть не для меня. А она теперь и других будет, просто эпидемия она у тебя какая-то. Спасибо, говорит, и порх, на улице подтягивает. Нет, больше уже не будет. Почему? Только ты... Ага. Я той же окружной еду позавчера, стоит. Опять с рукой. Я открываю дверцу. Она подбегает. А, здрасти. Здравствуй. И еще улыбается. Как тогда? Я так гнал. Да мы ж убьемся! И вдруг своротил на обочину. Она думала, что для этого. Выволок. Она упираться, вот укусить хотела. Я ей дал, чтоб замолчала. Привязал этим ее шарфиком к дереву да и стукнул с разгона, только бампер помял. Молодец. Нну-так.
Они, оказывается, стоят там же, им скучно, дразнить надоело, а уйти не могут. Они не чувствуют себя победителями, девчонка не бросила своего рыжего, и они оба еще здесь. А я знаю, а я знаю, кричит издали Оксана. Она торжествует, что знает больше ихнего, хотя они старше. На нее оборачиваются на площадке все, и та девчонка с рыжим приятелем. Чего ты знаешь, спрашивает Света недовольно. Оксана собирает их в кружок, обнимает Лену и Таню за спины и шепчет, что узнала. Света смотрит на нее: Я и без тебя все это давно знаю. И я знала, говорит Лена и освобождается от оксаниной руки. Я даже трогать у себя давала, и он мне давал. Кому? Не скажу, не скажу, кричит Лена и крутится на одной ноге. А ты знаешь, как это называется? Как? Это блядью называется, строго говорит Света. Ну и ладно, надувает губы Лена. Она всегда считала себя ближе всех к Светланке. Я с тобой водиться не буду. Не надо, спокойно отвечает Света. Подождите, подождите, торопится Оксана, вы что, забыли? давайте, давайте так сделаем. Света задумывается. Ей обидно, что не ей пришла в голову эта мысль, а Оксанке, которая только сегодня узнала. Она думает, может, запретить своей властью. Но ей самой очень интересно. А как? спрашивает Маша. Мы сделаем вид, что принимаем их к себе, решительно говорит Света, уведем их туда, и показывает на деревья, где Оксана была с Валерой, и там на них набросимся. На него, поправляет обиженная Лена, потому что с ней и так ясно. Только они, может, теперь и не пойдут, ты так кричала, обрадовалась, говорит она и накручивает оксанкину прядь на палец. Ох, пугается Оксанка, да они не догадались. Я тоже так думаю. Ну-ка, крикни ты им, велит Света. Эй вы, кричит Татьяна. Они на нее оборачиваются.
Все это время они продолжали молча качаться. Рыжий сидел со своей стороны, совсем красный, готовый вот-вот зареветь. Он считал во всем виноватым себя, что с ними не стали дружить. На него злилась его девочка и перестала с ним нарочно разговаривать. Она переживала, что не согласилась ради этой уйти к тем девочкам, а ее бросить. Если бы они опять позвали, она бы с радостью к ним побежала бы. Она хочет вместе с ними дразнить рыжую. Она вскакивает с качелей, так что другой их конец резко бросает вниз и рыжий опрокидывается на спину. Девочка смеется. Она думает, что наконец ее позвали, они ее сейчас примут к себе, и они все вместе будут дразнить рыжую. Мы согласны, кричит Таня. Мы вас берем. Обоих? спрашивает девочка. Она чувствует себя разочарованной. Вот здорово! кричит она рыжему, поднимайся скорее, побежим. Рыжий поднимается. Он очень рад, что так все разрешилось. Он перелезает через частокол, и они вдвоем бегут наперегонки. Только не здесь, прыгает на одной ноге Маша. Пошлите туда, и она показывает на деревья. Первой бежит Света. А что, а что, во что мы будем, волнуется новая девочка. А вот сейчас увидите, говорит Светлана. Она вдруг хватает рыжего за руки, за пояс его крепко обнимает Маша, расстегивают и пытаются спустить с него штаны Таня с Леной. Оксана прыгает вокруг и бьет в ладоши. Его девочка отбежала в сторону и смотрит оттуда. Не бойся, кричит ей Лена, ты нам не нужна.
Рыжий не дается, сжимает ноги, вертит и толкается задом, бьет ногами по коленям и голеням. Девочки вскрикивают, отскакивают и опять набрасываются, забывая про боль. Маша и Света держат намертво. Валите вы его, командует Света и первая тянет его за руки вниз. Туда же гнет его Маша. Лена цепляет ногой его одну ногу, Таня - другую. Они дергают, он падает лицом вниз. Его переворачивают на спину. Он пытается брыкнуть, Лена и Маша ловят и держат его ноги. Только побыстрей, сейчас же кто-нибудь появится, повторяет Оксана, как ее брат, и присаживается на корточках прямо над животом рыжего. Что вы делаете, отпустите меня, я закричу, просит он, как она Валеру. Молчи, дура, счас как дам, говорит она, не двигаясь. Новая девочка подходит к ним и тоже с интересом смотрит. Заткни ему пасть, говорит Света. Таня хватает его за подбородок и давит. Рыжий изворачивается и кусает ее. Она вскрикивает и отдергивает руку. Вот зараза, говорит Лена. Больно тебе? подбегает новенькая, я сейчас остановлю, и сует танин палец в рот. Вот тебе, вот тебе, клокочет она, потому что палец мешает ей говорить, и бьет рыжего по лицу ногой. Из его носа течет кровь. Маша и Оксана тянут за его штаны. Они легко спускаются вместе с трусами на кроссовки. Над его ногами наклоняется Света. Действительно девочка, говорит она. В ней разрез, а там дырка, повторяет Оксанка и хочет сунуть палец. Света удерживает ее за руку: Ты что, совсем? Ну все что ли? спрашивает Лена. Пойдем? К ним под руку идут новенькая и Таня. Она тоже с нами, ладно? спрашивает она. Конечно, говорит Света, она ничего вообще. Рыжая встает с земли, хлюпая и вытираясь рукавом. На нем остаются длинные красные полосы. Она натягивает штаны и застегивает. Иди, иди отсюдова, говорит ей новенькая. Правильно, ты ничего, я же говорю, говорит Света. Рыжая поворачивается и идет прочь. Девочки возвращаются в крепость вместе. Вы чего там, спрашивает одна мамаша, как будто возились? Так, ерунда, кое-какие отношения выясняли, говорит Света.
Не понимаю, уехал. Это-то я понимаю, но вот так. И ведь до последнего момента. Он же мне написал. Ответила? Сначала не хотела. Что ответила? Что все у меня хорошо, как обычно, дипломом занимаюсь, есть ребята симпатичные, а родители - слава богу, ну все как есть, вот квартиру дают. А про эту? Нет, он не знает. Что же ты ей потом скажешь? Зачем ей? Мало ли без отцов растут. Только не думай, что я обиделась, просто это ненормально. Какие слова говорил! Мы с тобой теперь как сиамские близнецы! И так полгода. Месяц я у него жила. Он с работы поздно приходил, я хозяйничаю. Спрашиваю, а если родители раньше вернутся? Скажу, это моя невеста. А друзьям говорил, что жена, и вид счастливый. Я ему говорю, неудобно получится, как же мы потом будем объяснять. Не получится, ты разве не согласна? согласна. Ну так в чем же дело, небольшое опережение. В "Детский Мир" затащил. Тебе какая больше нравится? Вот эта, со стеклами. Он же косой будет, он думал, что мальчик. Такой специалист, все прощупал, распашонки, пеленки. Нет, говорит, здесь нет ничего, нам лучше оттуда пришлют, я попрошу. Все распределил, у кого что взять, чтоб лишний раз не тратиться. У тех кроватка не нужна, те - манеж, а коляска должна быть новая. И вдруг: я завтра уезжаю. Раз. Я обалдела, но делаю вид, что мне ничего. Я тебя провожу? Не надо. Почему? Я там буду с женой. Два. Это что ж, фиктивно? Нет, она меня любит. Она ж не знает, что я тебя люблю. У нас с ней тоже полгода. Три. Когда ж ты успевал? Да я же год как не работаю. Четыре. С ней днем, а к тебе вечером. Я ей говорил, у меня родители строгие. У них там это любят. И пять, и шесть, и семь. Так прямо все и режет последовательно, как в песне "А в остальном, прекрасная маркиза..." Вот к себе зовет. Не поедешь?
Да обосралась. Как же ты? Он говорит, давай, я - не-а, он - у-у, я - уку! Другие-то делают, ничего, ты какая. Я выну сейчас же, больно станет. Вот так надоел, я встала. Он еле выскочить успел, как хлестало. На простыне - рыжий серпантин. Ну чего, не будешь больше? сам же и виноват, я предупреждала. Он на меня два дня, слава богу, смотреть не мог. Потом прошло. Хоть выспалась. Он у тебя эмоциональный прямо. Да, мне достается. Надо было, дура, сначала хоть клизму сделать. Ты это ему не скажи, такая вся умная.
А откуда у вас спирт? Оставался от механизмов. За ним вся деревня ходила, бабы, но для своих мужиков. Платили натурой. Огороды свои? Нет, ты не понимаешь. Мы ей нальем, ну кто что с собой приносил, а за это вставляем. Нас десять человек отделения, она лежит, терпит. Жирные такие бабы, я тебе скажу. Нам и не хочется, а по справедливости просто, не даром же. И как мужики? Что? Ну жена все-таки. Да, добро такое жалеть, ты слушай, не в них же дело. Раз, солнце, жара во всю, невозможно, там одно дерево на всю территорию, прилегли под ним, начальства нет, благодать. И тут появляется, лет двенадцати, с канистрой, отец, видно, послал. Платье в горошек, босиком, коленки там у нее, локотки, все оббито. Дяденьки, налейте мне тоже, а я вам дам, и бедрами показывает. У нас дедушка один был, ему совсем ничего уже оставалось, лежит так с папиросой и лениво ей говорит: а нам за тебя столько же, сколько тебе лет, дадут. Иди, иди отсюда, девочка. Не хотите, тогда я к ним пойду, они мне нальют. Там танкисты стояли. Пошла? Еще бы. Неужели налили? Я их потом спрашиваю, как она, вообще? Они смеются: дураки вы, даже ведь интересно, ничего, сама встала, сама домой пошла. Представляешь, они ее отделали? Я подумал, хана девке, а ничего подобного. Ты ее еще видел? Да назавтра же иду по деревне, она с портфелем бежит. В школу, вторая смена. И портфель еще на веревочках.
Я на кухне, они - в комнате. Слышу, что-то тихо, пойду посмотреть. А я уже догадалась. Конечно. Эта маленькая дрянь держит юбку, мой у нее там смотрит и уже что-то щупает. И как ты отреагировала? Закрыла дверь. Не знаю, как бы я себя вела. Делай вид, что ничего не было. Ему же тоже интересно. А потом, ты думала? В смысле? Когда ему будет не семь, а семнадцать? Да ради бога. У него своя комната, он мужчина. Но при условии, что дверь открыта. Почему? Я так хочу. Чтоб можно было когда угодно заглянуть. То есть я не буду, но чтоб он знал, что могу. А если она принесет тебе? Да я ее с лестницы спущу, гадину, это надо еще доказать, чей. Главное, чтоб ничего настоящего. То есть? Ну любви. Да-а? Не прощу. Если у тебя - любовь, катись и люби, сколько влезет. Я иногда жалею, что я его мама. Ну не может же он всю жизнь с тобой, он же женится. И так он на моего бывшего мерзавца похож, я ночью к нему голая ложусь, он не знает. Может, знает. Нет. Спит. Я ему жену сама найду. Я ж лучше как баба выберу, он мне спасибо скажет. Вот ведь эта, готовая потаскушка. Да брось! Он теперь уже должен знать, что с ней все можно. Я тебе говорю потаскушка, ее так и надо растить. Чтоб хорошие девчонки зря не страдали. Пусть этих лучше, все что угодно. Я б специально инкубатор такой устроила. Я ж ее для этого в дом и пускаю.
По телевизору еще показывали, смотрела, да? Так ее нашли. Живая? Ну прям. Обсосанная-обсосанная такая, просто живого места нет, что они в ней вытворяли. А куда ее дальше, уже не знают. Им бы ее закопать, а они под кровать спрятали, тут-то их и вычислили. Это как же они ее затащили, интересно? Да сама, наверное, им сейчас это просто. Она уже мертвая была, оказывается, а они не понимали, все еще ее ворочали и трогали. Жалко, все-таки шестнадцать лет. Я тебе так скажу. Вот у меня девчонка за стеной, соседкина. Школу только кончила, уже с пузом и не говорит, от кого. А внучка моя, ее мальчишки когда провожают, она боится, спасибо родителям, в подъезде с ними стоять. Если ты как полагается, ничего с тобой такого не будет. Да они ж и не думали, что она умрет.
Следующий рассказ
|
