Cамолет прибывает в Шереметьево
как душа возвращается в тело  Если это
случается по истечении ряда лет – то похоже на
воскрешение мертвых
                                        А если душа успела обрасти
новым телом в другой жизни?  А если
это случилось с тобой? –

--------------------

Шереметьево-2!  В тебя въехал Саша-Бараш-2!
Вот он идет по твоим полутемным стеклянным переходам
                                                                                                      Ни один
из известных мне аэропортов – не встречает таким степным безразличием
Удивительно  – даже такое по функции международное место
Россия умудряется наполнить тайной своей души  А ты –
переносчик тайны – до тех пор пока
носитель языка  Самому страшно

--------------------

                                                        Вот уже за загородкой
лица родных  Стоит жить в одной стране – хотя бы для того
чтобы не утыкаться при каждой новой встрече в
увеличительную линзу общего старения
                                                  Этот опыт само-
ликвидации  невозможно вынести  не теряя
трезвость мысли и чувствительность
без которых – утрачивается
последний привкус
реальности

1997

long distance – термин для дальних телефонных разговоров

ПОЧТИ НИЧЕГО,
или ПОСВЯЩЕНИЕ САМОУБИЙЦЕ

Ранее воскресное утро в начале мая
детская площадка  под окнами желтенькой хрущобы
облезлая  из жирной трубы рама качелей  брючный ремень  и – – –
Что там осталось – в однокомнатной квартире на первом этаже? Почти
ничего  Пианино на котором он стучал истеричные импровизации
в духе впавшего в детство и одновременно спившегося Ллойда
Вебера  Открытый стеллаж – с книгами  пустыми бутылками
шахматами  Телефон на полу у дивана  Магнитофон  Пара
десятков липких кассет: Реквием Моцарта  Концерт
Окуджавы в Нью-Йорке  Маккартни  Несколько
пепельниц со старыми окурками
Я
пытаюсь забить разговорами
черную дыру у себя в затылке  как будто у меня там
лысина с зацветшим зеленым бордюром – видел такую в пивной
где-то в районе Бульвара Карбышева  году в восьмидесятом  Я помню
твою кожу и волосы  Ты был первой и самой сильной моей дружбой
Потом  когда юность выдохлась как спринтер на стайерской
дистанции – мы почти не виделись  Теперь
ты вновь впереди всех
как в лучшие годы
Что
ты собственно говоря  сделал?  Ты хочешь сказать
что в той ситуации "в которую нас поставили" – когда мы все
чувствуем  что несостоятельны  что блефуем  что ничего не можем –
ты совершил единственно чистый поступок? Что ты сказал? Ты
вообще – хотел что-то сказать? Ты чего-то хочешь? Чего
ты хочешь от меня?  Ладно я знаю – тебе все равно –
настолько  что ты повесился  Но я не перестаю
ощущать твое  присутствие  Я не могу
понять что-то – что
должен

1997

ТРИ ПО ШЕСТЬ

1.

Я живу в своем теле  как рак в клешне
как террорист во взрывчатке  еда – в кишке
Собственно я – это нечто между лбом и затылком
Все остальное громоздкий космический аппарат
партизанящий сам по себе –
                                                      чернобыльский детский сад
облысевший за время лесной прогулки

2.

Бесчеловечность мира прозрачна как горизонт
приятна как кожный зуд  Официальна как зонд
в заднем проходе  Неизбежна – как гарнизон
в колониальном городе  Интимна как Каракумы
С ней встречаешься как с волной  – и на твое божемой
она отвечает:  и я так думала

3.

Родившись заново  увидишь в окно –
с операционной ясностью – всемирное все равно
В нашем климате оно – нестерпимо-синего цвета
Выйти и сесть на камень – и обрести покой
как ящерица на солнце  волк под луной
в магнитофоне кассета

1996-98

Из ЕВРОПЕЙСКИХ ФАНТАЗИЙ

1.

Его одиночная камера стерильно пуста
не потому что удалось убежать а потому что его убили
Несколько волосков с бороды еще лежат на пластмассе стола
Здесь он просидел как мешок тихой тени и пыли –
десять лет  ожидая когда – – –
                                        Под подушкой еще лежат запасные очки
и на скомканном пледе – последняя книжка:
пособие садовода – как обрезать боярышник и сажать кабачки
А на стене над кроватью – фото малышки
от неудачного брака
                                              Но теперь ей не на кого глядеть
с этим невыносимым укором из полутьмы осеннего парка
тот кто помнил как пах ее капюшон – сейчас... скажем так – нигде
а она давно выросла – и век бы не вспоминала папу

Ты помнишь как сияли ветви вязов после дождя –
в темноте непозднего вечера на автостоянке?
Ты висела на руке у матери уводившей тебя –
как бессильная маленькая обезьянка
И когда хлопнули дверцы вашей машины  я видел закрыв глаза:
на переднем сиденье привязан ремнем пульсирует мой желудок
и вот его увозят от меня  а я остаюсь в слезах –
в своем одиночном мире  в камере тихих пыток
Я стану к тебе приходить иногда
непрошеной ассоциацией  картинкой из раннего детства –
ты просто кивни про себя  – как бы скажи мне "да"
и этого будет достаточно после всех наших бедствий

1999

2.

Помнишь аспиранта из культурной провинции – с его идиотской смущенной улыбкой?
Как ни встретишь этого типа – на травке в кампусе  на площади ратуши  в книжной лавке –
смотрит так что становится неловко – ну хорошо ну привет ну уйди уже ради бога!
Это был я – я любил тебя с углубленностью избалованного ребенка

Нас научил весь опыт ушедшего как поезд века
что любовь – это функция чего-то большего  вроде колеса у велосипеда
что эту деталь легко заменить  и тут уж ничто не поможет
Есть такие явленья природы: рябь на воде сыпь на листьях и мурашки по коже

О'кей  Не знаю  будет ли тебе приятно услышать что в твоем лице я любил Европу –
звучит смешно как любая правда  И ужасно жалко еще этот запах кофе
в угловом кафе в Старом городе где сидя за столиком у прозрачной стены
видно как в переулке – блестит под дождем чешуя кафедральной спины

1999

3.

В окна моей съемной мансарды в пригороде у реки
светили по ночам алые неоновые гребешки
герцогского замка на смутно-белой от нарциссов горе
Канистра с сухим вином была на столе при мне

Она казалась гарантом  что я не сойду с ума
а просто пойду скользить по брусчатке  вперяя перст как Фома
в отверстие в сигаретной пачке  ища там ответ на вопрос
доживет ли до табачной лавки мой экзистенциальный криз

Такая тоска  беспредметна  но от этого еще сильней
Я никому не нужен – но ведь я сам хотел быть в стороне
Плата за жизнь на отлете – прозрачные приступы пустоты
где ты серее чем пепел стряхиваемый в кусты

На мокрой от росы скамейке  как на морской волне
мы не будем – да? –  предъявлять претензий больше ни внутрь ни вовне
Я сейчас вернусь в свою голубятню  к столу под утренним сквозняком
И жизнь начинается снова  – словно никто ни с кем не знаком

2000

СЫНУ