Георгий БАЛЛ

ОЗЕРЕЦКАЯ ПРОЗА

    Вверх за тишиной

        М.: Новое литературное обозрение, 1999.
        Редактор серии - Т.Михайловская
        ISBN 5-86793-072-6





ДЕВЯТАЯ ПЯТНИЦА

            Сапоги пьяные потоптались около магазина и, не отрезвев, а еще больше набравшись, пошли скользить по грязи к самой речке. Магазин был на этой стороне реки, а деревня Озерки - на той. А сапоги были и на той, и на этой. И скользили.
            Стальная крученая проволока все скрипела над рекой, гоняя перевоз от берега к берегу. И перевозчик - дедушка Митрий Григорьевич, одноногий старик с необструганной деревяшкой, - сил своих не жалел. А была у нас сессия сельского Совета. Сельский Совет собрали, чтоб кладбище огородить, а еще было разное.
            - Кто имеет слово выступать? А кто имеет слово выступать? - Председатель сельского Совета Сергей Иванович забрался на трибуну. У нас все, как у людей, как положено... Перед праздником - собрался сельский Совет - красная трибуна и стол под сукном, и графин, и регламент, и обсуждение, и совещание, и рукой голосуем.
            Сергей Иваныч мужик хороший, семейный, детишек семь человек, целый день с топором да по дому хлопочет, да еще на поле когда сходит.
            - Кто имеет слово выступать? Товарищи депутаты, не молчите вы, - просит их добром Сергей Иваныч. И опять берет свое слово. И рассказывает депутатам про заготовки кормов.
            Постучался в дверь дед Митрий Григорьевич. Вошел тихонько. Сел на краешек скамейки.
            - Чего тебе? - спрашивает Сергей Иваныч.
            - Я у вас посижу. На улице ветрено.
            - Кто имеет слово выступать? А кто имеет слово выступать?
            И мы перешли ко второму вопросу - к огорожению кладбища. И тут вскочил Митрий Григорьевич и своим тенором закричал нам:
            - Восьмой год кладбище собираемся огородить. Это же надо подумать - али лесу у нас нету!
            - Правильно дедушка Митрий Григорьевич говорит, - сказал Сергей Иваныч. - Восьмой год собираемся воскресник организовать. Сельский Совет, товарищи депутаты, этот вопрос должен решить быстро и оперативно. С дороги кладбище видно, а начальство мимо ездит.
            О-о! Легко на помине. Откуда не возьмись, открылась дверь, и вошли гости - впереди в желтых ботинках, а сзади двое в сапогах. Очень нам были интересны эти желтые ботинки. Потому что у нас кругом грязь, непролазная грязь. А ботинки хорошие, желтые.
            Товарищу у нас все не понравилось. Да как же понравится? Какая у нас, что ли, красота? Кругом грязь. А он в желтых ботинках. С заготовками мы опаздываем. Особо еще не понравился праздник наш - праздник Девятая Пятница, к которому мы все аккуратно готовились.
            - Что за праздник такой выдумали? Девятая Пятница? Почему Девятая Пятница? А кто работать станет? Запраздничаете - и три дня прогуляете.
            А у нас, правда, не то что три дня, а которые по неделе не опохмелятся никак.
            Вскочил с места наш председатель колхоза Лексей Иваныч и сказал:
            - Не одобряют наш праздник. Понятно? И спорить тут нечего, и надо голосовать.
            И мы все проголосовали против праздника, чтобы, значит, его совсем отменить и праздновать теперь День молодежи.
            Гости поднялись и пошли. А впереди в желтых ботинках. Шли они сначала друг за другом, след в след, но только грязи нашей не обойти, то есть не то что в ботинках, а никак не обойти. Пока не выпьешь хорошенько, не пройдешь, застрянешь. А тот, главный, в ботинках, все оглядывается, и жалко нам было, как он топал по грязи. А ботинки ведь были совсем новые, желтые.
            И мы начали тоже помаленьку расходиться. А в дверях стояла Таисья. Ждала председателя.
            - Лексей Иваныч! Лексей Иваныч!
            - Чего тебе?
            Таисья уперла на председателя глаза, облизала языком губы и молчала.
            - Чего тебе? Опять? Ты ступай к председателю сельсовета.
            - Лексей Иваныч! Не могу я без справки. Христом Богом молю.
            - Ну ладно, приходи в контору, - и, повернувшись к выходившему следом уполномоченному пожарной охраны, тоже депутату, человеку образованному, с рожей красной и лобастому, - пояснил. - Какой год справки баба добивается. Хочет из колхоза бежать. Сын ее, Леонид, прошлый год помер. Ладно, помогу.
            - Это который Леонид? - спросил пожарник.
            - А тот, что от водки угорел.
            - И водка впрок, значит, ему не пошла, - засмеялся пожарник.
            - Нет. Отчего же? Он тогда в отпуск приехал из Мурманска, хорошо они с дружками погуляли.
            - Лексей Иваныч, - сказал пожарник, - надо бы багры отковать. Я проверял - ни одного ведь нет. А по деревням пожары, пожары. Не ровен час... - И они пошли в кино... И по дороге разговаривали про свои нужные дела.

    * * *

            Показались звезды, помчались звезды по чистому небу. Мужики шли, как у нас всегда ходят мужики на работу. Топоры сзади, за ремнями. И прежде всего старик поглядел на землю, на небо и перекрестился.
            - Ну, с Богом, что ли! Вася, дай-ка мне ту ломинку.
            Вася, в прошлом тракторист, маленький, мордастый, протянул деду доску.
            - Леня, - позвал дед другого парня, высокого, здоровенного, раньше черного лицом до самой зимы, - пособи Васе. Вы вот что, робята, ямки копайте. Столбы становьте. Берите какие покрепче. Председатель Сергей Иваныч об вас, дураках, позаботился. Четвертый год как гниют ломинки да столбы. А что? Тут это просто - сгнить-то.
            Ребята взялись за ржавые лопаты, сваленные здесь же, под маленьким навесом.
            - О-о-ох, - кряхтел дед. Звали его Ефим Цицерин, по прозвищу Синица. Дедушка Синица отбирал ломинки какие попрочнее, без гнили.
            - Трамбовку надо бы! Трамбовку! - весело крикнул Вася и стал прыгать около столба.
            - Что, хорошо? - засмеялся Синица. Косточки-то размять. А-а-а! - и сам ответил. - Как не хорошо? Хорошо. Руки по работе соскучились, прямо беда! Ну-ка, давай примерим.
            - Здесь бы, дед, обрезать.
            - Ножовки-то, робята, нет.
            - Ладно, Синица, давай, пришивай.
            - Гвоздики-то ржавы, э-э-э, прогнутся.
            - По тебе самы подходящи.
            - До петуха, дед, нам не управиться.
            - Как управиться? Ясно, не управимся.
            - Тяжело...
            - О-о... вам-то, молодым, чего?
            - Луна, дедушка, вышла. Перекур бы...
            - Луна - это наше солнце. Хорошо раздернуло - все видать. Теперь обязательно к утру иней падет.
            - Перекур бы!
            - Эх вы, работнички... В наше-то время разве так работали! О-о-о! Ладно. Посидим... Ты садись, Лень, на мою могилку, она помягче, травка хорошая... Дурень ты, Ленька, жил бы себе в Мурманске. Нет, видать, не судьба. И чего? Из-за водки себя погубил. Беда. А Васька сгорел спьяну - это еще того плоше.
            - А ты, Синица, что ж до ста не дожил? Один годок оставался! Тоже, значит, пропил, старый! Эх-х-х-х-х! О-о-о! Хо-хо-хо-хо! Ха-ха! Хи-хи! Э-эо! О-о-о-о!
            Вдруг Леонид встал на четвереньки, пополз и начал головой бодать столб. Васька тут же подскочил и кулаком стал отбивать пришитые ломинки.
            Над кладбищем стоял треск.
            - Погоди, робята, кажись, петух прокричал, - сказал дедушка.
            Прислушались.
            - Нет.
            - Как нет? Прокричал. Я уж знаю. - И дед встал, вытянулся и по-солдатски скомандовал. - По могилка-ам! Рац-ц-бери-ись!
            Леонид завыл:
            - О-о-о! Не хочу-у-у! Не хочу-у-у!
            - Та-а-щить его! - приказал дед Синица и тихонько добавил. - Вот и кончился наш воскресник. Опять, значит, туда... Поворачивайтесь, робятки. Нехорошо оставаться... нехорошо...
            И закомандовал бодро:
            - Ать-два лево! Ать-два... Пошли-и! Ать-два... Понесли-и-и! Не хочу-у! У-у-у-у-у!

    * * *

            Таисия проснулась как от удара. Поглядела на часы. Рано. Подумала: до скота бы еще полежать. А только глаза ее не закрывались. Она села на кровати, заправила по-старушечьи косички вверх под борушку - шапочку черную - и, надев коротайку, пошла на мост.
            Голова ее привычно склонилась над ручною мельницей - для пивка солода чуток помолоть. Да ей что? Не впервой сон на работу променивать.
            Закричал поросенок Сивка. Таисия встрепыхнулась. Побежала готовить пойло. Да только поросенок замолчал, а Таисия забыла, зачем пошла. И опять вернулась к мельничке. Затрещала мельничка, а в голове: как председатель? Обнадежил ведь, обнадежил. А чего? Конечно, хорошо. И не заметила, что в мельничке-то и зерна нет, а все крутила, крутила, без присыпу крутила.
            Утром не успела к председателю зайти. Забежала после фермы домой - скот выгнать, а корова лежит. Глаза мутные. Пришлось звать ветеринара - и только днем разыскала председателя в конторе.
            - Лексей Иваныч! Обещал насчет Сергея Иваныча.
            - Ох, Таисия... И зачем тебе справка? Зачем? Куда ты поедешь? Невестка тебя и на порог не пустит. Она, как Леонид помер, и не показывалась. И писем не шлет. Не шлет ведь?
            - Лексей Иваныч! Лексей Иваныч! - тянула свою песню Таисья.
            - О-ох, привязалась. Вот управимся, тогда поговорим, когда...
            - Ну я пошла, Лексей Иваныч.
            - Погоди-ка, на праздник-то пригласишь, что ли?
            - Милости прошу, Лексей Иваныч. Пиво-то свое я нынче не варивала, а присыплюсь к Бусыревым. У них и кадка большая. А у меня-то все развалилось, все.
            - Ну-ну, ладно... Приду.
            - Лексей Иваныч, гармоню захватите.
            - Без гармони-то не пустишь?
            - Не пущу, Лексей Иваныч. И Марью Саввишну милости прошу. У нас старухи какие соберутся. Выпьем по стакашку с чайком, так нам и хватит. Мы, старухи-то, и расшутимся...
            - Эх, Таисья, может отпустить тебя, что ли? - вдруг крикнул Лексей Иваныч.
            Но тут забрякал телефон. Лексей Иваныч заревел в трубку:
            - А-а! Что? 25 процентов. Что? А-а-а! Что? А-а-а! 25 процентов. - И стал Лексей Иваныч костенеть и уже глаза заводить. Но успел крикнуть. - Ты иди, Таисья, не мешайся здесь... 25... 25 процентов... А-а-а-а-а!

    * * *

            Праздник шел своим чередом. Вся деревня была пьяна. На берегу реки еще недавно горели костры, мужики варили пиво. И текло тонкой струйкой из кадок в долбленые корыта черно-золотое сусло. На гнутых крюках покачивались под ветром прокопченные котлы с пивом. Хорошо пахло хлебом. Драк не было. И только в первый же день пожарный инспектор упился. Ходил от дома к дому, весь красный, как огонь, и предупреждал:
            - Дурачье! Дурачье! Сгорите все. Я сам подожгу. Сам...
            Но его быстро уложили спать.

    * * *

            - А гайтан какой, серебряный, неношеный?
            - Не идет ли? Не идет ли?
            - А я и не увижу. А и мала.
            - Надо бы на угорышек встать. На угорышек.
            - А я туфельки скину, да на перстики.
            - А я в Раменье работала. Так там глухомань. Ох, глухомань. В люльке качаются, так уж в лапотках.
            - А у меня лапотки и матка-то не на́шивала. Вся в туфельках, да в сапожках.
            - А в Раменье-то глухомань. Ох, глухомань.
            - Иде-ет! Иде-ет наш светик, наш соколик ясный.
            - Лексей Иваныч, Марья Саввишна, милости просим!
            - Таисья, подноси!
            Таисья, раскрасневшаяся от угара, от праздника и от вина, легко понесла на вытянутой руке маленький подносик с двумя стаканами.
            - Ну, с праздником! Будемте здоровы!
            И все пошли в дом. Взялись за угощение. А Таисья обносила.
            - Лексей Иваныч! Ради праздничка! Лексей Иваны-ыч!

                Говорят, что милый мой
                Горькой водочки не пье-е-ет,
                Посмотрела в воскресенье -
                На черемуху полез!

            - О-о-о! Лексей Иваныч! Рыбничку, рыбничку!
            - Мясо вкусное.
            - Ешьте на здоровье, Лексей Иваныч, я корову зарезала. Корова у меня приболела.
            - Лексей Иваныч, сыграйте. А ты, Таисья, спой, спой нескладухи.
            - Это верно, Таисья, - сказал Лексей Иваныч. - Потешь. Нескладухи твои хороши.
            И все пьяно закричали:
            - Потешь, Таисья! Потешь! Потешь!
            - Ну, чего там... - Таисья поставила на стол черный подносик, украшенный алыми розами. Взяла сама стакан с водкой, глотком выпила и вскрикнула:

                За-адушевная товарочка,
                Пойду-ка удавлю-ю-юсь.
                Ну, кому какое дело,
                Только шея затрущи-и-ит...

    * * *

            На пятый день праздника деревня закурилась от вина и пива. Низко, как перед грозой, залетали с того на этот берег да обратно, да над деревней, да над взбугренным полем пьяные чайки. И они лаяли по-собачьи, как чужие лаяли по-собачьи на людей. А на земле две вести обходили дома. Первую весточку принесла почтальонша с газетой. Корреспондент из района написал: "Пьяный разгул в деревне Озерки. Бородатые мужики ходят вдоль реки и кидают в деревянные кадки камни для крепости". И, конечно, у нас удивлялись: "Как же так? Крепость, выходит, не от хмеля - о-о! А от камней. Ну да. А-а-а! Только как же теперь сусло греть? Как же греть без горячих камней? Ведь кадка-то у нас деревянная. На огонь не поставишь. На огонь не поставишь - о-о-о!"
            А другую весть принес дед Митрий Григорьевич. Он хотел зайти к председателю сельсовета Сергею Иванычу, да того дома не оказалось, и пошел - ковыль-ковыль - на своей убитой ножке к своему другу, такому же старику, Федору. Он нес чайник с бражкой. Калека несчастный, не заметил, как текла из носика чайника желтой струйкой бражка.
            Федор сидел на лавке подле окна в праздничной белой, в черную клетку, рубахе. Рядом с ним по полу ползал Володя с такой же почти, как у деда, белой головой. Федор тихонько Володю уговаривал:
            - Седанка придет, Володе тпруте принесет. Седанка придет...
            Дедушка Митрий Григорьевич приковылял к окну, крикнул:
            - Слышал, Федор, покойники погост огородили! Только с угора к речке что и осталось не огорожено.
            - Что?
            - Говорю, покойники подсобили, огородились. Ефим Синица, вот неугомонный.
            - А-а... Синица? Хороший был дедушка, работящий. Мы с ним вместе еще служили.
            - Ты, Федор, к нам заходи попраздновать. Зайдешь? - Митрий Григорьевич протянул своему дружку почти пустой чайник.
            Федор выпил, что осталось. Поморщился от сладости и сказал:
            - Ладно. Отнянькаюсь - зайду. У нас-то все пьяны лежат, - и Федор опять затянул свое: - Седанка прид-ет, Володе тпру-тьке принесе-е-ет... Седанка прид-ет, Володе тпру-тьке принесе-е-ет...

        Подошла к окну черно-белая корова. Показала рогатую морду.

* * *

        А праздник молодежи все не кончался и не кончался. На вторую уж неделю перевалило. В понедельник второй недели около магазина сидела прямо в грязи, сидела, обняв стальную проволоку перевоза, пьяная Таисья. Долгими глазами она смотрела на ту сторону реки, на деревню. Дедушка Митрий Григорьевич ушел куда-то допивать, и никого не было из мужиков, чтобы наладить перевоз.
        - Озерчанё-о! Озерчанё-о! - закричала Таисья и запела. Запела, как позвала. - Озерчанё-о! Озерчанё-о, хорошие ребята, молоде-ежь! Перевезитя... Перевезитя на ту сторону реки-и-и-и...
        Да только никто не откликался.

              На ту сторону-у... На ту сторону...у.
              К милёму крыльцю-ю-у-у...

        Помолчала и опять запела:

              У милё-ого окошко крашено-о-о,
              Три холё-о-дных, три холё-о-дных,
              Три холё-о-дных на лицё-о-о...
              Озерчанё-о! Озерчанё-о-о!
              Перевезитя-я-я-а-а-а!


Следующий рассказ               



Вернуться
на главную страницу
Вернуться на страницу
"Тексты и авторы"
Георгий Балл "Вверх за тишиной"

Страницу подготовил Дмитрий Беляков.
Copyright © 2000 Балл Георгий Александрович
Публикация в Интернете © 2000 Союз молодых литераторов "Вавилон"; © 2006 Проект Арго
E-mail: info@vavilon.ru