* * *
Светлане К.
в пещерке от греческого
ореха, в туфлях
эмпедокла, без зеркала, или с зеркалом, но в темноте.
без рогов он спускается
и никак не может спуститься,
перед сизифом всё ускоряет лавина,
виноградных улиток гроздь живёт на зубах у тантала.
как отхлынуло чёрное, синее море,
и пустыня вся ссыпалась в малое тело солонки.
спи вокруг меня, шёлковый холм и розовеющий лес.
спи; как вязальщица шелкопряда с овцой,
буду ставить насечки о бледном румянце.
* * *
прошла женщина на каблуках.
где-то окно хлопнуло.
мы запустили машину
и теперь ждём, пока моют балкон.
здравствуй, говорю, о голова о колено!
бревно красного дерева тебе вместо стола.
мебель чёрная, стены белые, женщина.
женщина в цветах.
опускаем голову, потому что давно знакомы.
третья бутылка пошла.
она говорит: ну, привет, что ли.
нет, не та, что на каблуках и в цветах,
а та, на бревно оперлась
и на локоть поглядывает, как на часы.
вяло листаю, делаю вид – безразлично.
если что, сразу бегом.
думаю: не позвать ли, спросить ли,
сказать, как ты? уже выспалась?
как не ложилась? но нет: как-то странно.
думаешь: к вечеру без меня обмолотят так,
что и костей не собрать. плёнки, пустые бумажки.
ладно.
до завтра целое время.
полночь ещё впереди.
стул себе на голову поставишь,
поправишь банку с цветами, в конце концов, родственники.
шутку поймут.
вяжут крючком, вышивают, растенья высаживают.
ножиком сбивают верхушку с яйца поутру.
вытерла полотенцем лицо, чуть не плачет.
и зачем это было? ну, говорю, поиграем?
а она опять.
стены чёрные, женщина белая, завернулась, спит.
туфли в углу, наказаны.
смотрят сны про то, как они сломаны.
ну а ты? сижу, жду. чиню.
наутро проснулись, как и не было.
пыль под кроватью катается, красно солнышко.
говорит, убить тебя мало. а мне что –
было бы чёрное, белое, красное, чёт-нечет.
* * *
место мерить койками,
время – ресницами,
в старой больнице лежать на полу,
занимаясь любовью с гипсом, шиной, медсестрой и медбратом.
знаешь, какая там синяя краска? ты видел?
я не буду звонить на твой телефон,
ты же спросишь, что я сломала.
что сломала, то и сломала.
словно треск в твоём голосе, не звонок, флюгера́.
флюгера, флюгера. вам замотаны плечи,
вам привешены гири, молчи на ветру.
спят и брат, и сестра, я в окно,
чтобы вымерить шагом, где свет не пройдёт.
* * *
молча стоишь у стены, у окна,
у постели, собравшись, ты в руках держишь
белую книгу простую,
в двух стаканах плещется спирт.
ты прощаешься молча, опустив в стакан палец, мой или свой, только
вскрытый страницей. капля свернулась, чернеет, не спирт.
ты стоишь у стены, ты чёрная книга,
тянешь нитку из белой постели, завиток из бумаги.
ты в руках держишь кровь, и не больно обре́заться краем.
из вина не получится белого пальца и чёрной постели.
завитками ложится на красную пену в стакане
не какое-то мутное время, а свёрток простой из бумаги.
и как кожа поёжилась книга от спирта.
у стены молча молча стоять у окна у стены.
* * *
даже если в окно постучат,
не ходи в эту дверь.
там за дверью ещё неизвестно какая –
может, мерка,
а может, прямая
на решётке разложены нож и поднос.
нам приносят воды "если хочешь напиться" пугают.
хлеб на воздух как пальцев просвет, хорошо.
красных век горизонт с частоколом.
даже если на кол не нацеплен горшок из-под каши горячей,
даже если огонь разведён уже под вертелом,
даже если на белую скатерть хозяйски поставлена
голова и щипцы (сахарная голова),
если в хлебное тело
втёрта соль
(и разъело),
всё равно не ходи эту дверь открывать, не стучи и в окно.
* * *
в темноте ты такой же.
помнишь серое небо, потухшую нить,
и дрожала, пока ждала.
забыла, пила воду, столик в пятнах: кто-то курил.
витый волос из лампы без света,
на подушке. об него расцарапала щёку.
тускло, сидели. я думаю, да.
чужой ногой зацепилась за край,
смеёшься? "потому что ночь густа".
слушай, ври, ври, но хотя бы с чувством:
слова промокли, не мог говорить.
засохшую каплю вина прикрыл платком –
стыдно тебе, а может, страшно, не знаю.
у меня ещё летучие тени вокруг головы,
это после полёта, укачало, кружились.
пошли в пожарный выход? нет, говоришь,
нет, нет, нет, я так не могу. это ты живи,
а меня вроде нету. пепел.
пойди вытряхни, но только не в пакет,
я посижу ещё. всё равно в темноте не увидишь,
как вчера жгли пни.
сливки на срубе, кремация,
когда пили, нет, спилили молочный сливняк.
* * *
от вина от вины и от слёз от-
делившись
в синее небо ходила рука
за твоей рукой, воз-
вра-
силой вернулся.
отделившись,
не плачет, не пьёт-не шьёт.
не говори им загадку,
и живи по прямой,
только думай руками-фигурами.
* * *
тронуты
солнцем
размытые леденцы,
входит в горло
колкий голос.
и шероховатый подол тонкого ила
теребит волна,
как дитя холку
спящего зверя.
в воздухе тянется
гулкое дно,
разноцветная флейта,
где, оступаясь,
чайка
подходит по льдине к воде.
в светлое небо восходит
ступенями
влажная песня,
открыты как голос
над мелкой волной не воды́,
а песка,
тронуты чёрствым
морозом как шёлк
поющие губы
и тёмно-
еловая лапа.
Продолжение книги
|
