От переводчика

        Хьюберт Селби родился в 1928 году.
        В 1964 году вышел его первый роман "Последний Поворот на Бруклин", который, как говорят, "ошеломил поколение и продолжает шокировать по сей день". (Сейчас больше известен другой роман Селби - "Реквием по Мечте", потому что недавно прошел фильм режиссера Аронофски).
        Проза Селби очень густонаселенна: молодая шпана, гомосексуалы, трансвеститы, проститутки, матросы, но кроме этого - простые семьи, какие-то плачущие младенцы, враждующие дети, домохозяйки - нью-йоркские обыватели. Сюжет у него определен только географически - Бруклин, район Нью-Йорка. Общее в героях то, что они проживают в Бруклине.
        Вот что американские критики обычно пишут о Селби:
        Хьюберт Селби - это чудовище, анахронизм, осколок той эпохи, когда литература кое-что значила, а американские писатели писали не о прическе Мерилин Монро и не о том, как они последний раз занимались сексом со своими папочками... Того же поля ягода, что недавно ушедшие легенды Пол Боулз, Чарльз Буковски и Уильям С. Берроуз, 72-х летний уроженец Бруклина, автор душераздирающих романов "Последний Поворот на Бруклин" и "Реквием по мечте" выглядит безнадежно чужим на сегодняшнем рынке беллетристики.
        Даже те представители американского литературного сообщества, которые должны быть благодарны этому почтенному автору, единственному американцу, сравнимому с Достоевским, пренебрегают им. Для сравнения: под слоем чернил, разбрызганных по поводу некоторых старых занудных пердунов, таких как Сол Беллоу или Норман Мейлер (или занудных пердунов помоложе, таких как Т. Бойл) уже совершенно скрыта их последовательная снотворность.
        Вот что пишет Берджес:
        Называть "Последний Поворот на Бруклин" романом не совсем верно. Селби, как до него Дос Пассос, порождает свои художественные микроорганизмы; по мере прочтения они оказываются фрагментами более крупного единства; в результате создается впечатление четко выстроенной симфонии (или какофонии)... Стиль этой вещи напоминает репортажную технику Дос Пассоса. Критики-недоброжелатели могли бы назвать это "машинописной прозой". Кажется, что пальцы колотят по клавишам в отчаянной попытке записать разговор или внутренний монолог "еще тепленьким", тогда как неспешное пописывание авторучкой приводит к излишней "литературной" сделанности, влекущей утрату непосредственности. Если мы поймем Селби-писателя, мы поймем и происхождение его техники: сумбурная пунктуация, внезапное нагромождение заглавных букв (как будто заело клавишу смены регистра), безостановочная беготня пальцев - настоящая литература века машин.
        Селби еще называют натуралистом.
        По-моему, в литературе 20 века такие дикие вторжения в повседневность, в бессюжетный быт (состоящий обычно из секса, страха и жестокости) развивались чаще всего вокруг очень крепкого автобиографического стержня. Раньше (у Ф. Достоевского, например, или у Золя) такой скрепляющей основой был сюжет. Правда, был еще физиологический очерк.
        У Селби, наоборот, нет героя-рассказчика, субъект видения как бы растворен в пространстве, зато оптика резко фиксирована на живом дрыгающемся мире. Даны только жесты героев, их реплики, иногда какие-то простейшие мысли.
        У Селби нет и сюжета, есть только линии, связанные с героями, какие-то нити, которые могут обрываться и связываться опять, или не связываться. Есть просто отдельные сцены. (Например, такая сцена: девушка поджидает автобус на остановке - останавливается машина, водитель уговаривает девушку поехать с ним, она отказывается, он показывает ей член и уезжает. Все).
        В 1966 году, после выхода романа в Англии, был суд. Селби обвинили, помимо прочего, в "детальном описании полового акта и того, что происходит в сознании героев в этот момент".
        По-русски упоминание о Селби я встречал один раз - у Э. Лимонова (который сейчас сидит в тюрьме), в "Книге Мертвых". Вот что он пишет: "Есть роман "Last Exit to Brooklyn" - страшноватая книга".
        Чуть ниже он пишет:
        "Я всегда питал пристрастие к прямым трагическим текстам, а условные мениппеи, саркастические аллегории... оставляли меня равнодушным".
        Я думаю, что в плане прямизны и трагичности текст Селби имеет очень мало конкурентов.
        Его очень сложно переводить: перевел кусок - вроде бы нормально, потом возвращаешься через какое-то время, смотришь - говно. Все рассыпалось. Текст, существующий как некий шедевр аутентичности, не дается, сопротивляется при попытке разъять его переводом на другой язык.
        Мне он местами напоминает Евгения Харитонова, а иногда еще - рассказ Виктора Астафьева "Людочка", только без почвенной языковой надсады, всегда выдающей присутствие морализирующей авторской субстанции.
        (С другой стороны, можно еще вспомнить Роб-Грийе, но у того, наоборот, обычно вещи, неживая природа, а если люди, то скорее какие-то актеры. К тому же Роб-Грийе - как и Жене - француз, а Селби - американский моряк, тугодум, угрюмый виртуоз.)

Кирилл Медведев

* * *

Алекс сидел на табурете, покуривая и улыбаясь, а они тоже покуривали и смеялись. Мимо проезжали машины, и некоторые пробовали определить марку по шуму мотора, потом шли смотреть и на пути обратно гордо расправляли грудь, если были правы. Иногда заходил какой-нибудь пьянчуга, и они кричали Алексу, чтоб он оторвал жопу от табуретки и обслужил клиента, или советовали малому валить отсюда, пока Алекс не отравил его своей кошатиной и вонючим кофе, и Алекс поднимет грязный коврик, вытрет пол прямо перед пьянчугой и скажет да сэр, слушаю вас, а они поинтересуются, почему это он их сэрами не называет, а Алекс улыбнется и сядет на табурет пока пьянчуга пьет, потом не спеша побредет обратно, возьмет деньги, пробьет чек, потом пойдет к своему табурету, и велит им не шуметь, а то клиентов приличных распугаете, и Алекс засмеется вместе с ними и выплюнет окурок и поддаст его ботинком; и шли машины и шли пьянчуги и небо было чистое и сияло звездами и луной и было ветрено и в порту пыхтели буксиры и гулкое свистящее ууууу раздавалось над бухтой и доносилось до 2-ой авеню и было слышно как на паромах скрипят лебедки, когда наступала тишь и безмолвие, было слышно как вытравляют цепь... и ночь была нудная, и бабок не было ни шиша и они выплюнули окурки за дверь и подошли к зеркалу и привели себя в порядок и причесались и кто-то сделал погромче радио и вошли девицы и ребята оправили рубашки пока те шли к их столу и Фреди обняла Рози, девица, с которой он иногда путался, и попросила у него полбака, а он послал ее в жопу, отошел и уселся на табурет. Она села рядом. Он заговорил с парнями, а она то и дело встревала, но он не обращал внимания. Он только приподнимется с табуретки, а она уже вскакивает, а когда он садился, она тоже садилась. Фреди встал, подтянул штаны, засунул руки в карманы, не спеша вышел за дверь и добрел до угла. Рози подошла к нему справа, потом зашла со спины. Он оперся на фонарный столб и плюнул в нее, чуть не попав в лицо. Ты хуже пиявки. Как пиявка присосалась ко мне. Да ты ваще пустое место. Ты, выродок, не гони на меня. Ты несколько баков ночью выиграл, я знаю. А тебе чего? да их и нет уже. У меня даже сигарет нет. А я при чем? Я тебе не папочка. Ты, манда вонючая! Господу богу на жизнь поплачься, а мне по хую. Я тебе дам по хую, говнюк паршивый, она метила ему в пах, но Фреди дернулся в сторону и, и, заслонив ногой пах, влепил ей затрещину.


* * *

В первый раз Винни арестовали, когда ему было двенадцать. Он угнал катафалк. Винни был такой коротышка, что ему приходилось сползать вниз по сиденью, чтобы достать до педалей и поэтому полицейский, стоявший на углу, посмотрел на катафалк, остановившийся на красный свет, и решил что кабина пустая. Как же был удивлен полицейский, когда открыл дверь и увидел за рулем Винни, который уже успел переключить передачу и тронуться, прежде чем полицейский понял, в чем дело, и вытащил его наружу. Судья был удивлен не меньше полицейского, и с трудом сдерживал улыбку, пока отчитывал Винни и брал с него обещание, что это безобразие никогда больше не повторится. Иди домой и будь хорошим мальчиком.

Через два дня он угнал еще одну машину. На этот раз с друзьями, которые были старше и лучше умели водить, не привлекая лишнего внимания. Они залезали в машину, доезжали на ней до школы, потом, когда кончался бензин, вылезали из нее, бросали и уводили другую. Их ловили много раз, но Винни всегда отпускали, взяв обещание, что это больше не повторится. Он был такой маленький, а выглядел еще меньше и до того невинно, что судья не мог вообразить его преступником, и они сомневались, что его следует отправлять в колонию, где из озорного мальчишки он превратится в настоящего вора. В пятнадцать его арестовали в 11-й раз и послали в исправительную колонию для мальчиков. Когда его освободили, с ним поговорил представитель общественной организации и пригласил в мальчишеский клуб по соседству. За тот год Винни подрос и научился драться лучше своих сверстников и лучше почти всех старших, чем очень гордился. Устроив для потехи несколько драк в клубе, он перестал туда ходить, и приглашений больше не поступало.

Свой первый настоящий срок он получил в шестнадцать. Он увел машину, погнал по Океанскому бульвару (желая знать, сколько выжмет машина, если ему придется уходить от полиции) и разбил ее. Единственной травмой оказалась рана на голове. Вызвали скорую и полицию. Санитар перевязал ему голову и сказал полицейскому, что он вполне в состоянии ехать в участок. Винни не до конца осознавал, что происходит, когда двое полицейских вели его по лестнице в участок, он понимал только, что это полицейские. Он столкнул одного с лестницы, другого свалил с ног и убежал. Он наверняка сумел бы скрыться, если б не отправился к Греку демонстрировать друзьям разбитую голову и рассказывать, как он завалил двух легавых.

Он признал себя виновным в мелком хулиганстве, и ему дали от одного до трех лет.

В тюрьме ему вроде бы понравилось. Там он выколол на запястье свой номер булавкой и чернилами, и когда вернулся домой, всем демонстрировал. Когда его выпустили на поруки, он пошел прямо к Греку и просидел там всю ночь, рассказывая, чем занимался, пока мотал срок. Многие клиенты Грека сидели в той же тюрьме, и он говорил с ними о конвоирах, о работе, о тюремном дворе и о камерах. На следующий день после его освобождения трое налетчиков были убиты при попытке ограбления магазина. Один умер сразу, двое других попали в госпиталь в критическом состоянии. Услышав об этом, он купил газету, вырезал статью с фотографиями и долго таскал с собой, пока их не захватали до дыр, рассказывая всем, что это его друзья. Я с этими ребятами срок тянул. Вот, видишь, Стив, которого убили? Он был мой напарник. Мы с ним на одних нарах были. Мы с ним были настоящие кореша, чувак. Мы были выше всех на фут. У нас были паханские нары и наше слово было закон. Мы даже в сральник вместе ходили. Однажды два урода не поделились с нами передачей из дома, так мы их замочили. Настоящие кореша были, говорю.

Честь быть другом убитого полицией во время налета была величайшим событием его жизни и воспоминанием, которое он лелеял, как искалеченный игрок на исходе своего печального существования лелеет победный гол в конце последней игры сезона.


* * *

Винни обожал отшивать Жоржетту, когда она звала его пойти прогуляться с ней, обожал поглаживать ее по заду и говорить: Сейчас не могу голубушка. Может, попозже. Ему нравилось, что по нему кто-то сохнет. Хотя бы и пидор. Он прошелся с ней к стойке, где она сидела, послюнил палец, засунул его ей в ухо и засмеялся, когда она вся поджалась и захихикала. Жаль, что тебя там, в тюряге, не было. Были там у меня пара симпатяг, но у них не было таких пышечек, он еще раз погладил ее по заду, с улыбкой глядя на окружающих в надежде, что они улыбнутся, оценив его остроумие. Со мной теперь на халяву не потрахаешься, пышечка моя, снова поворачиваясь к окружающим, желая убедиться, что они поняли, что Жоржетта влюблена в него и он может взять, ее когда только захочет, но держит себя в руках, он ждет, пока она подкинет ему деньжат, и только потом милостиво ей отдастся; он ставил себя выше всех, потому что был знаком со Стивеном, которого убили легавые, а еще потому что Жоржетта была неглупа и умела задурить им голову (в то же время ненавидя любого, кто умеет употреблять многосложные слова, и полагая, что любой, кто ходил в школу, идиот), но с ним (не сумев дойти своим скудным, так и не окрепшим умом до того, что ее тянет к нему от одиночества, а вовсе не из-за его силы и мужественности) она никогда себе такого не позволяла.

Он вывел Жоржетту на улицу, обернувшись, обсмеял девицу, на которую перед этим огрызнулась Жоржетта, та сидела, судорожно подбирая слова, у нее от ярости перекосилось лицо и запал язык. Она харкнула и обозвала его мерзким пидором. Жоржетта обернулась, держа сигарету между средним и указательным пальцем правой руки, кисть вывернута, рука простерта вперед, левая рука на бедре, презрительно глядя в раскрасневшееся лицо, В чем дело, ты, шваль неотесанная?

Винни захохотал, девица дернулась было к выходу, но он толкнул ее на табурет, вышел, потрепал Жоржетту по щеке, а потом достал у нее из кармана сигарету. Погулять, говоришь? Я, может, даже дам тебе. А у тебя что, разве никого нет, надеясь, что он всерьез, изображая застенчивость в своей роскошной педерастической манере. Но это тебе в пятеру встанет, привалившись к крылу стоящей у тротуара машины, глядя через дверной проем в кафе на приятелей, желая убедиться, что им все слышно и видно. Я восхищена твоей добротой, Винсент, улыбаясь ему, Меня зовут Винни, и не смей называть меня Винсентом, и, желая заполучить его, даже если и вправду придется заплатить, но не желая иметь с ним деловой связи. Она даст ему денег, если он хочет, - но не сейчас; ведь если она даст сейчас, то тем самым не просто убьет, или, по крайней мере, запятнает, свою мечту, но еще и превратится в его клиента, а это будет невыносимо, тем более, что она этого так долго ждала. Она знала, что он не пойдет с ней у всех на виду, опасаясь насмешек тех, кто не терпит голубых, поэтому ей придется ждать, пока все разойдутся. Осознавая это, но все же надеясь, под влиянием бензедрина, что она ошибается, и что он возьмет ее за руку и уведет отсюда, она продолжала свою маленькую игру. У меня, если хочешь знать, до фига клиентов, которые платят мне, и уж побольше какой-то там пятеры.

А я ничего с тебя не возьму, Жоржетта, хватая ее за ухо. Не трогай меня Гарри, ты ублюдище, откинув его руку и стукнув по ней. С тобой-то я уж точно не лягу. Гарри достал из кармана выкидной нож, выкинул лезвие, пощупал лезвие, пощупал острие и двинулся в сторону Жоржетты, а она попятилась, махая на него безвольно повисшими кистями. Не шевелись, и я сделаю из тебя настоящую женщину - и в Данию ехать не понадобится. Он захохотал, Винни тоже, а Жоржетта все пятилась, беспомощно простирая руки. Ну зачем тебе эта длинная колбаса, она ж тебе только мешает, голубчик Жоржи. Дай-ка я ее тебе отрежу. И вовсе она не длинная, борясь со страхом, воображая себя героиней, и вообще отстань от меня.

Гарри покрутил ножом, нацелился в нее и крикнул: ну-ка не зевай! Она задрала левую ногу, закрыла лицо руками, отвернулась и завизжала АААААА - а нож ударился в стену у нее за спиной, упал на тротуар и запрыгал в нескольких шагах от нее. Гарри и Винни засмеялись. Винни подошел и поднял нож, Жоржетта пошла прочь, не переставая костерить Гарри. Ты, ублюдище! Ты педрила неандертальский. Ты - Винни бросил нож, заорав: ну-ка не зевай. Жоржетта отскочила, в бешеном пируэте увернулась от ножа и закричала, чтоб они прекратили (у нее давно бы случилась истерика, если бы не бензедрин), но они засмеялись, ее страх вселял в них отвагу; бросая нож все сильней и все ближе к ее ногам; нож взвивался, подпрыгивал, они поднимали его и снова швыряли по танцующим ногам (сцена напоминала вестерн класса Б); смех, прыжки и пируэты вдруг прекратились, потому что лезвие ножа вонзилось ей в икру (если б это было дерево, а не плоть, лезвие бы завибрировало и задребезжало). Жоржетта озадаченно посмотрела на небольшую часть лезвия, оставшуюся снаружи, на рукоятку, торчащую у нее из ноги, ее до того удивила бежащая по ноге кровь, что она не задумалась ни о ране, ни об опасности, а только глазела на нож, силясь понять, что произошло. Винни и Гарри молча смотрели. Гарри пробормотал что-то вроде: ого неплохо метнул, а Винни улыбнулся. Жоржетта подняла глаза, увидела, что Винни улыбается, глядя на нее, снова посмотрела на нож и закричала, что ее новые клеша испорчены. Наблюдавшие из кафе загоготали, а Гарри спросил, что это у нее из ноги торчит. Жоржетта обозвала его мудаком, попрыгала к ступенькам, ведущим к дверям кафе, и медленно села, старательно поддерживая ногу на весу и не сгибая ее. Гарри спросил, может, ей нож вынуть, а она закричала, чтоб он убирался к чертовой матери. Наклонившись, она осторожно взялась за рукоятку ножа кончиками пальцев, закрыла глаза, нерешительно потянула за рукоятку, а потом медленно вытащила нож из ноги. Вздохнула, бросила нож, потом откинулась на дверной косяк, слегка согнула ногу, протянула руку и стянула туфлю. Она была полна крови. Бензедрин уже почти выветрился, и она дрожа выливала кровь из туфли, кровь струилась по тротуару, мелкая лужица растекалась ручьями по трещинам в асфальте, впитываясь в землю и растворяясь... Она вскрикнула и напустилась на Гарри.

В чем дело, Жоржи? У бедняжки бобо? Она взвизгнула. Вы меня покалечили! Вы уроды вонючие, покалечили меня! Она посмотрела на Винни с мольбой в глазах, пытаясь вернуть свое самообладание (бензедрин уже выветрился окончательно, его место постепенно занимала паника), надеясь вызвать у него сочувствие, глядя ласково, будто подружка, которую бросают навсегда, а Винни засмеялся, подумав, как она похожа на собачонку, которая кость выпрашивает. В чем дело? Тебе что, больно, что ли?

Она чуть не падала в обморок от страха и злобы, а все вокруг сгибались от хохота. Она смотрела на это месиво лиц, и ей хотелось треснуть по ним, обхаркать их, расшвырять, исцарапать, но боль в ноге не дала ей сдвинуться с места, и она снова привалилась к косяку, нога начала неметь, и тут она впервые подумала о своей ране. Она задрала одну штанину до колена и задрожала, увидев, что кровь впиталась в штанину, и посмотрела на рану, откуда все еще сочилась кровь, ее кровь впиталась в штанину и кровавая лужица образовалась у нее под ногой, а она старалась не обращать внимания на свистки и - Молодец подруга снимай-ка их совсем.

Винни зашел в кафе, взял у Алекса пузырек йода, вышел и велел Жоржетте не дергаться. Я все сделаю. Он поднял ее ногу, залил йодом рану и засмеялся вместе со всеми когда Жоржетта вскрикнула и подскочила, схватила пораненную ногу обеими руками и запрыгала на другой. Все засвистели, захлопали в ладоши, а кто-то запел, Танцуй Танцуй Балерина. Жоржетта опустилась на асфальт, все так же бешено сжимая ногу, и уселась посреди тротуара, на нее падал свет из кафе, согнув одну ногу и поджав ее под себя, другую подняв наверх и согнув в колене, голова болтается между ног, как у клоуна, изображающего танцора.


Когда боль утихла, она встала, попрыгала в сторону лестницы, уселась и попросила платок, чтоб замотать рану. Ты что, спятила? Чтоб мой платок испоганить? Опять смех. Винни галантно выступил вперед, достал из кармана платок и помог ей перевязать ногу. Ну вот, Жоржи. Все в порядке. Она молча таращилась на кровь; рана расширялась; инфекция расползалась по всей ноге, проникала все глубже, доходя уже почти до сердца; гангренный смрад шел от гноящейся ноги...

Так, ну ладно, давай. Что? Что ты сказал, Винни? Давай говорю бабки, я поймаю тачку и ты поедешь домой. Я не могу домой, Винни. Это почему? Дома брат. А куда ж ты пойдешь? Ты ж не можешь тут всю ночь просидеть. Я пойду в больницу. Они залечат мне ногу, и я тогда пойду в аптаун к Мари. Да ты что, свихнулась? Тебе нельзя в больницу идти. Они посмотрят на твою ногу, и им захочется узнать что произошло, а потом за мной нагрянет полиция и меня снова укатают в тюрягу. Я им ничего не скажу, Винни. Ты же знаешь. Обещаю тебе. Нет, черта с два. Они там тебе вколят чего-нибудь, и из тебя полезут обрывки радиопередач и фильмов. Я возьму тачку и отвезу тебя домой. Нет, Винни, пожалуйста. Я ничего не скажу. Обещаю тебе. Я им скажу, что это какие-то испанские малолетки сделали, обеими руками крепко сжимая ногу, раскачиваясь туда-сюда в равномерном гипнотическом ритме и изо всех стараясь не впадать в истерику и не обращать внимания на пульсирующую боль в ноге. Пожалуйста! У меня брат дома. Я не могу сейчас домой идти! Слушай, я не знаю, что может сделать твой брат, да мне и насрать, зато я знаю, что сделаю я, если ты сейчас же не заткнешься.

Жоржетта висла на нем, пока он шел к проезжей части ловить такси, умоляя его, обещая ему все, что угодно. Она не хотела перечить Винни; она не хотела, чтоб он злился на нее; она не хотела выводить его из себя; но она знала, что ждет ее дома. Мать расплачется и вызовет доктора; а если брат не нашел колеса (она не могла их выбросить и не могла принять все сразу, потому что их было слишком много) врач поймет, что она что-то принимала, и всем расскажет. Она понимала, что с нее снимут одежду и увидят золотую блестящую струну соль, которую она носила. Брат может не обратить внимание на макияж (когда увидит ногу и всю эту кровищу; и потом, когда мать разволнуется насчет ноги и скажет брату, чтоб он к ней не приставал), но он обязательно обратит внимание на колеса и на струну соль.

Но не этого она боялась по-настоящему; не боязнь быть побитой братом чуть не доводила ее до обморока; не она навевала ей (хоть и ненадолго) мысль о молитве; не она перебивала запах гангрены. Ее мучило осознание того, что ей придется несколько дней провести дома, может быть, даже неделю. Доктор велит ей не тревожить ногу, пока она окончательно не заживет, а уж мать с братом исполнят это предписание; она понимала, что они не пустят к ней ни одну из ее подруг, а у нее ничего нет, кроме бензедрина, если и его уже не нашли и не выбросили. В доме хоть шаром покати; никаких заначек. Неделю или больше провести дома на голодном пайке. Я сдохну. Я не высижу так долго без наркоты. Они будут следить за мной. Следить будут. О боже боже...

Такси остановилось перед кафе "У Грека", вышел Винни и они с Гарри помогли (применив силу) Жоржетте усесться на заднее сиденье. Она все еще упрашивала, умоляла, сказала им, что у нее есть клиент - брокер с Уолл-стрит, с которым у нее назначена встреча в эти выходные, и он даст ей двадцатку, а может, и больше даст. Я ее вам отдам. Я вам даже больше дам. Я знаю, где можно без проблем несколько сотен надыбать. Я двух пидоров знаю - они держат лавку Искусств и Ремесел в Вилладж. Их грабануть можно. У них всегда бабок полно; и без проблем - Винни дал ей пощечину и сказал чтоб она заткнула пасть, силясь понять, вслушивается ли водитель такси в то, что она говорит, и сказав ему что-то маловразумительное о приятеле, который после аварии никак не придет в себя.

Дом Жоржетты был всего в нескольких кварталах, и на дорогу ушло меньше трех минут. Когда такси остановилось перед ее домом, Винни достал мелочь из ее кармана и три доллара из ее кошелька. У тебя что, больше ничего нет? Я тебе на днях еще дам, если ты отвезешь меня в больницу. Слушай, если ты не войдешь сама, мы тебя внесем, и я скажу твоему братцу, что ты хотела снять двоих матросов, а они тебя отмудохали. Приходи завтра навестить меня, один? Да, обязательно. До завтра, подмигивая Гарри. Жоржетте так хотелось поверить ему, что страхи на минуту отступили и прежняя мечта вспыхнула в голове и она увидела свою комнату, кровать, Винни...

Она доковыляла до двери, остановилась в коридоре, сунула в рот горсть колес бензедрина, прожевала их, потом проглотила. Перед тем как постучаться, она обернулась и крикнула Винни, чтоб он не забыл насчет завтра. Винни усмехнулся в ответ.

Винни и Гарри дождались в машине, пока откроется дверь, Жоржетта войдет, мать закроет за ней, и расплатились с таксистом. Потом вылезли из такси, пошли по улице в сторону Авеню, повернули за угол и возвратились к Греку.


* * *

Гарри посмотрел на своего сына, который лежал на столе и играл с пеленкой. Он натянул ее себе на голову и захихикал. Гарри понаблюдал, как он теребит пеленку. Он посмотрел на член сына. Он разглядывал его какое-то время, а потом потрогал рукой. Ему стало интересно, чувствует ли в этом месте восьмимесячный ребенок то же, что взрослый? или нет. Может, он одно и то же чувствует, где его ни коснешься. Иногда, когда он хотел писать, член набухал, но Гарри казалось, что это ничего не значит. Его рука так и лежала на члене сына, когда он услышал, что в комнату входит жена. Он отпрянул. Мэри взяла из руки младенца чистую пеленку и поцеловала его в живот. Гарри увидел, как она трется щекой о живот младенца, время от времени задевая шеей его член. Так, будто собирается взять его в рот. Он отвернулся. У него схватило живот, начало мутить. Он пошел в гостиную. Мэри одела младенца и опустила его в колыбель. Гарри услышал, как она качнула колыбель. Он услышал, как младенец присосался к рожку. Каждый нерв, каждый мускул Гарри стянуло и передернуло. Черт, засунуть бы ей в жопу это почмокивание. Запихать бы ей в пизду этого чертового ребенка. Он взял телевизионную программу, посмотрел на часы, провел пальцем по столбикам цифр, потом еще раз, потом включил телевизор и покрутил ручку. Через несколько минут в комнату вошла жена, встала возле Гарри и погладила его сзади по шее. Что ты смотришь? Не знаю, тряхнув головой и отстранившись от ее руки. Она подошла к кофейному столику, достала сигарету из лежавшей на столе пачки и села на диван. Когда Гарри стряхнул ее руку со своей шеи, она озлилась было, но тут же пришла в себя. Она поняла. Гарри иногда такой смурной. Наверное, из-за работы переживает, забастовка эта и прочее. Из-за этого, наверное.

Гарри старался не обращать внимания на жену, но, даже уставясь в телевизор и заслонившись сбоку рукой, он все равно ощущал, что она здесь. Здесь! Сидит на диване. Смотрит на него. Улыбаясь. Черт, ну что она улыбается? Опять пизда зачесалась? Вечно над душой стоит. Хоть бы по телевизору чего-нибудь стоящее показали. Почему во вторник вечером боев нет. Они что, считают, что людям надо только по пятницам бои смотреть? Ну что ты улыбаешься!?

Гарри зевнул, отвернув голову и попытавшись прикрыться ладонью - Мэри ничего не сказала, только улыбнулась - стараясь заинтересоваться передачей, неважно какой; стараясь не заснуть, пока она не уйдет спать. Скорее бы эта сука паршивая спать легла. Уже год женаты, а она всего-то несколько раз первая ложилась. Он смотрел в телевизор, курил, не обращая внимания на Мэри. Он опять зевнул, не сумев сдержаться, так внезапно его разобрало. Он попытался сглотнуть зевок, попытался кашлянуть, но сумел только застыть с открытым ртом и простонать. Уже поздно, Гарри, может, спать ляжем? Ложись. Я еще сигарету выкурю. Она подумала, не выкурить ли ей тоже еще одну сигарету, но решила, что не стоит. Когда Гарри в таком настроении, он очень сердится, если его сильно донимаешь. Она встала, походя, потрепала его по шее - Гарри отдернул голову - и пошла в спальню.


* * *

Если бы Винни и Мэри не встретили друг друга, они оба так и остались бы бессемейными. Но они встретили друг друга, когда ему было 40, а ей было 35, они поженились, и родители обоих были на седьмом небе. Как только они остались одни, в первую ночь, Винни втащил Мэри на кровать и терзал ее, сотрясая кровать, комод, картинку Святой Марии над кроватью, пока у нее не заболели все внутренности так, что она уже не могла шевельнуться, а могла только лежать на спине стеная и КРИЧА ЧТОБ ОН ПРЕКРАТИЛ. Но Винни все налегал, слюнявя ей губы и КРИЧА ЧТО ОНА ЕГО ЖЕНА И ОНИ ПРОДОЛЖАЛИ СОТРЯСАТЬ КРОВАТЬ (Святая Мария колыхалась) И ТРАХАТЬСЯ ТРАХАТЬСЯ ТРАХАТЬСЯ И КРИЧАТЬ. Через пять лет у них было двое детей, а они всё кричали. Дети сидели в кроватке и кричали по полчаса, пока Винни и Мэри вылезут из постели. Мэри перекатывалась на край кровати и КРИЧАЛА ДЕТЯМ ЧТОБ ОНИ УГОМОНИЛИСЬ! В ЧЕМ ДЕЛО? ВИННИ ХЛОПАЛ ЕЕ ПО СПИНЕ И ВЕЛЕЛ ЕЙ ПРИГОТОВИТЬ РОЖОК И ПЕРЕСТАТЬ КРИЧАТЬ, потом садился на край кровати и чесал затылок. Оба поднимались и вставали, разглядывали друг на друга в упор, почесываясь, ДЕТИ ВСЁ ПЛАЧУТ. А НУ ДАВАЙ. РОЖОК ДЕЛАЙ. ДА ТЫ ЧЕГО РАЗОРАЛСЯ-ТО?? ЧТО ЗНАЧИТ РАЗОРАЛСЯ? ИДИ ДЕЛАЙ РОЖОК. ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ. Мэри влезла в шлепанцы, пошуршала на кухню и приготовила рожок, стоя у плиты, дожидаясь, пока она нагреется, почесывая живот и подмышки. Дав младенцу рожок, она вернулась в спальню, чтобы одеться, но, только она сняла ночную рубашку, на нее набросился Винни и начал тискать ее груди. О, АЖ ДО КОЛЕН СВИСАЮТ. Она оттолкнула его.

ПОШЕЛ ВОН ДУРАК. Он протянул руку и подергал ее за волосы на лобке. НУ И ДЖУНГЛИ ТУТ У ТЕБЯ. Она отпихнула его, ТЫ СВИНЬЯ ПОЛОУМНАЯ, сгребла одежду и пошла одеваться в ванную, закрыв дверь и задвинув щеколду. Винни оделся и пошел проведать детишек. Он смотрел на них, улыбался и трепал их по щечкам. ИЗ РОЖКА-ТО КУШАЕШЬ, ДА? НУ ВОТ И ХОРОШО. Они щурились, младенец лежал, присосавшись к рожку. ВОТ ХОРОШИЕ РЕБЯТИШКИ, еще раз потрепал и вышел из комнаты. ЭЙ, ПОБЫСТРЕЙ МОЖНО, А? МНЕ В ВАННУЮ НАДО. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, ТЫ ЧТО, ТОРОПИШЬСЯ? МЕНЬШЕ СЛОВ, БОЛЬШЕ ДЕЛА, ПОНЯЛА? Винни походил туда-сюда, вышел на кухню, снова зашел в детскую, потом начал колотить в дверь ванной. ДАВАЙ СКОРЕЙ, А? КАКАЯ У ТЕБЯ СПЕШКА? ПОДОЖДЕШЬ, медленно одеваясь потом медленно наполняя ванну водой. Винни уже колотил в дверь обоими кулаками. ОТКРОЙ ДВЕРЬ РАДИ БОГА. МНЕ ПОССАТЬ НАДО. ДА ПОШЕЛ ТЫ. ПОЧЕМУ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ОДЕТЬСЯ В СПАЛЬНЕ? ПОТОМУ ЧТО ТЫ НЕ ДАЕШЬ МНЕ ОДЕТЬСЯ В СПАЛЬНЕ. ОТВАЛИ, ПОНЯЛ? Винни царапался и колотился в дверь. ТЫ СУКА ПАРШИВАЯ. Он отошел от двери и опять стал расхаживать туда-сюда, хватаясь за пах, расхаживая все быстрее и быстрее, подпрыгивая. Я СЕЙЧАС НЕ ВЫТЕРПЛЮ. ОТКРЫВАЙ. ВОН ПОШЕЛ. Он снова заколотился в дверь. ВЫЙДЕШЬ Я ТЕБЕ ГОЛОВУ ОТКРУЧУ, снова отошел от двери и пошел в спальню. Он открыл окно и начал мочиться, струя ударила в стекло открытого окна спальни этажом ниже и рикошетом пролилась в детскую кроватку. Миссис Джонс с минуту таращилась, потом позвала мужа и сказала, что сверху что-то протекло и замочило ребенка. Пойду посмотрю чего там такое. Наверняка эти психопаты сверху. Больше некому. Он с важным видом вышел из квартиры и поднялся по лестнице. Мэри наконец открыла дверь и медленно пошла в спальню. Я ВСЕ. ДАВАЙ. ТЫ СПЕШИЛ ВРОДЕ. ССЫ ИДИ. Винни треснул ее по голове. В ЧЕМ ДЕЛО ТЫ СУКА БЕЗМОЗГЛАЯ. ТЫ ЧТО ИДИОТ ЧТО ЛИ? А? Она ударила его в ответ. ТЫ НА КОГО РУКУ ПОДНЯЛ, ТЫ МАКАРОННИК СУЧИЙ. Он замахнулся, промазал и ЗАКРИЧАЛ НА НЕЕ а мистер Джонс заколотил в дверь и Мэри КРИКНУЛА ЗАТКНИСЬ ВИННИ и открыла дверь и мистер Джонс поинтересовался зачем понадобилось лить воду из окна, ребенка с головы до ног замочили, и Мэри пожала плечами и сказала ЧЕГОООО?

ЧЕГОООО? ДА О ЧЕМ ВЫ ГОВОРИТЕ? а мистер Джонс сказал да вы знаете, о чем я говорю, и малыш допил из рожка и выкинул его из кроватки и оба ребенка снова стали кричать и МЭРИ ЗАКРИЧАЛА ВИННИ ЧТОБ ОН УТИХОМИРИЛ ДЕТЕЙ А ВИННИ ЗАКРИЧАЛ ЧТО ОН ОДЕВАЕТСЯ, и когда Мэри повернулась спиной к мистеру Джонсу тот хлопнул ее по спине и сказал, так что? а она сказала ЧЕГООО? И КРИКНУЛА ДЕТЯМ ЧТОБ ОНИ УГОМОНИЛИСЬ и Винни пошел в детскую, В ЧЕМ ДЕЛО? НУ ЧТО ВЫ РЕВЕТЕ, А? а Мэри сказала мистеру Джонсу ЧТО НЕ ЗНАЕТ ОНА НИ ПРО КАКУЮ ВОДУ ИЗ ОКНА а он всплеснул руками и Мэри повернулась и сказала детям ПОДОЖДИТЕ МИНУТКУ, ЛАДНО? а мистер Джонс сказал не смейте больше так делать а иначе он вызовет полицию а Мэри пожала плечами и подождала пока закроется дверь а дети по-прежнему КРИЧАЛИ И ВИННИ СКАЗАЛ ИМ ЧТОБ ОНИ УГОМОНИЛИСЬ. МЭРИ ПРИСМОТРИ ЗА ДЕТЬМИ, ПОНЯТНО? и она сменила им белье а Винни пошел в ванную умываться и ЗАКРИЧАЛ ОТТУДА МЭРИ ЧТОБ ОНА ПРИГОТОВИЛА ЗАВТРАК А ОНА СКАЗАЛА ЧТОБ ОН НЕ ЛИЛ ЗАЗРЯ ВОДУ и она закончила с детьми и они побежали к себе в комнату и Винни опрыснул лицо водой и Мэри БУХНУЛА НА ПЛИТУ КОФЕЙНИК И ВОШЕЛ ВИННИ И НАЛИЛ СЕБЕ СТАКАН СОКА А ОНА СКАЗАЛА А МНЕ? А ОН СКАЗАЛ ЧТОБ ОНА САМА СЕБЕ НАЛИВАЛА А ОНА СКАЗАЛА ЧТОБ ОН САМ СЕБЕ ЗАВТРАК ГОТОВИЛ И ОН ДАЛ ЕЙ ПО ГОЛОВЕ И ОНА СТУКНУЛА ЕГО ПО НОГЕ А ОН СТУКНУЛ ЕЕ ПО СПИНЕ И ВЕЛЕЛ ЕЙ ПРИГОТОВИТЬ ЗАВТРАК И ОТПРАВИТЬ ДЕТЕЙ ПОДЫШАТЬ СВЕЖИМ ВОЗДУХОМ А ОНА СКАЗАЛА ДА ПОШЕЛ ТЫ И БУХНУЛА НА ПЛИТУ СКОВОРОДКУ И СДЕЛАЛА ЯИЧНИЦУ ИЗ ДВУХ ЯИЦ А КОГДА ОНА ЗАКОНЧИЛА ОН СДЕЛАЛ СЕБЕ ЯИЧНИЦУ И СКАЗАЛ ЕЙ ЛУЧШЕ ДЕТЕЙ НАКОРМИ А ТО ДОЖДЕШЬСЯ ЧТО Я ТЕБЯ ИЗ ОКНА ВЫКИНУ А ОНА СКАЗАЛА НА ЭТОТ СЧЕТ НЕ ВОЛНУЙСЯ, ПОНЯЛ? И ОН ВЫГРЕБ ЯИЧНИЦУ НА ТАРЕЛКУ И БУХНУЛ ТАРЕЛКУ НА СТОЛ И ОБА РЕБЕНКА ХОТЕЛИ ОДНУ И ТУ ЖЕ ИГРУШКУ И ОНИ ВЦЕПИЛИСЬ В НЕЕ И КРИЧАЛИ ДРУГ НА ДРУГА И ПЛАКАЛИ И МЭРИ СКАЗАЛА УГОМОНИТЕСЬ А ВИННИ ВЕЛЕЛ ЕЙ ПОЙТИ ПОСМОТРЕТЬ В ЧЕМ ДЕЛО И ГАДЛИВО ЗАПИХНУЛ В РОТ КУСОК ЯИЧНИЦЫ И МЭРИ ВОШЛА В ИХ КОМНАТУ И ОТНЯЛА У НИХ ИГРУШКУ И ВЕЛЕЛА ИМ ПОЙТИ ПОГУЛЯТЬ И ОНА ПРИГОТОВИЛА ИМ ЗАВТРАК А ВИННИ СИДЕЛ В ГОСТИНОЙ И КРИЧАЛ НА МЭРИ А МЭРИ КРИЧАЛА НА НЕГО И ДЕТИ КРИЧАЛИ НЕ ПЕРЕСТАВАЯ И ОНИ ОБА КРИЧАЛИ НА ДЕТЕЙ А ДЕТИ НАЧИНАЛИ КРИЧАТЬ ЕЩЕ ГРОМЧЕ А ВИННИ И МЭРИ НАЧИНАЛИ ВОПИТЬ И НАКОНЕЦ ЗАВТРАК БЫЛ ЗАКОНЧЕН И ПО-ПРЕЖНЕМУ СТОЯЛ КРИК А ДЕТИ ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ПОБЕЖАЛИ К СЕБЕ И МЭРИ СТАЛА МЫТЬ ПОСУДУ А СОСЕДИ СДЕЛАЛИ ПОГРОМЧЕ РАДИО.


ЖЕНСКИЙ ХОР 1

Домохозяйки сидели на скамейке. Они посмотрели на Аду и засмеялись. В такую погоду все на улицу выползают. Даже Ада. Одежки небось проветривает. Смех. Опять этот плащ засранный. Она его всю зиму носила. Чего она, снять его не может? У нее там ничего нет. Как так? Да она вся в коросте, верно говорю. Смех. Мразь паршивая. Да к ней клопомор и тот не зайдет. У нее из письки кислым сыром несет, верно говорю. Смех. (Одна ковыряет в носу: сперва обследует каждую ноздрю мизинцем, выискивая ценнейшие породы, затем указательным извлекает ночные напластования, затем пускает в ход большой палец, затем, помогая большому указательным, выуживает отборную мясистую соплю, длинную и зеленую, в желтую крапинку, помахивает ей, потом, размяв пальцами, скатывает ее в комок, пытается выкинуть, но сопля крепко-накрепко прилипла к пальцу, так что в конце концов приходится вытереть ее об скамейку.) Ну и тварь эта Люси. Видела ее тут в прачечной. Опять целый тюк приперла. Уж больно выпендривается она. Без конца барахло настирывает. Во-во, кому она голову-то дурит. А знаете, ее муж в училище ходит. Ага. Небось, думает, из него что-нибудь путное выйдет. На сутенера, может, и выучится. Зачем. Все равно ж на Люси ни у кого не встанет. Да ей просто людей позлить надо, верно говорю. Вот я, например, стираю одежду, когда это требуется, но я же так себя не веду. (Приподняла ягодицу, смачно пернула и вздохнула.) Смех. Смотри, Ада улыбается. По-моему, она чокнутая, поэтому улыбается все время. Точно чокнутая. У нее в голове сидят люди и разговаривают с ней. Вызвать бы санитаров да сдать ее. Смешок. Да, а то опасно же, когда чокнутая просто так ходит. Оттаскал бы ее кто-нибудь хорошенько. Может, мне Генри послать, у него нормально с этим делом. Смех. У нее где-нибудь деньги отложены, верно говорю. Знаю я таких. Ага. У нее муженек-то деловой был, так что не бойся - без пособия перебьется как-нибудь. Вон, гляди - сидит сама себе улыбается. Мне б столько денег, сколько у нее, я б тут сейчас не сидела. (С ноги снимается струп, изучается под разными углами зрения, затем смахивается щелчком.)


* * *

ЧТО ЗНАЧИТ СОУС ПАРШИВЫЙ? ЧТО ГОВОРЮ, ТО И ЗНАЧИТ, СОУС ПАРШИВЫЙ. ТЫ ЧТО, ПО-АНГЛИЙСКИ НЕ ПОНИМАЕШЬ? ПАРШИВЫЙ И ВСЕ. ПАРШИВЫЙ. ДА ЧТО ТЫ ПОНИМАЕШЬ В СОУСЕ? ХА, ЧТО Я ПОНИМАЮ? Я ПОНИМАЮ, ЧТО ЭТО ДРЯНЬ, А НЕ СОУС. ЧЕСНОКА МАЛО. НЕТ, ЧЕСНОКА ДОСТАТОЧНО. ЧЕСНОКА СКОЛЬКО ОБЫЧНО. ЧЕСНОКА И ГВОЗДИКИ СКОЛЬКО ОБЫЧНО А ЕМУ ЧЕСНОКА МАЛО. КРЕТИН СРАНЫЙ. НОРМАЛЬНЫЙ СОУС. И НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ, ЧТО ОН ПАРШИВЫЙ. ЭТО КТО КРЕТИН СРАНЫЙ. А? КТО? ТЫ СЕЙЧАС У МЕНЯ ПО МОРДЕ ПОЛУЧИШЬ ЗА КРЕТИНА. ДАЖЕ СОУС НЕ МОЖЕТ СДЕЛАТЬ. СЛУШАЙ, ЗАТКНИСЬ И ЕШЬ, А? МНЕ СОУС НЕ НРАВИТСЯ, БРОСАЯ ВИЛКУ НА СТОЛ И ЗАМАХИВАЯСЬ НА МЭРИ. ИРЛАНДСКИЙ СОУС, БЛЯ. ЧЕСНОКА ВООБЩЕ НЕТУ. НЕТУ ЧЕСНОКА. малыш ральфи взял макаронину и уронил ее на пол. джоуи поднял ее с пола и положил ему на тарелку. ральфи бросил на пол еще одну макаронину и джоуи поднял ее. НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ ЧТО ЧЕСНОКА МАЛО. Я ЛЮБЛЮ КОГДА СОУС С ЧЕСНОКОМ. ТАК ЧТО ЗАТКНИСЬ, А ТО Я ТЕБЕ ПО БАШКЕ ТРЕСНУ. ААА, ДА ЧТО ТЫ ПОНИМАЕШЬ, А? НУ, ЧТО ТЫ ПОНИМАЕШЬ? малыш ральфи взял пригоршню макарон и швырнул их в лицо джоуи. джоуи завопил ну хватит и стукнул ральфи по руке. ральфи завопил и швырнул ему в лицо еще одну пригоршню макарон. джоуи швырнул в ральфи пригоршню... ДАЙ МНЕ ЕЩЕ ТЕФТЕЛЮ. Я НЕ МОГУ МАКАРОНЫ ЕСТЬ. НЕ МОГУ ЕСТЬ, НЕ МОГУ ЕСТЬ. ТЫ ЧТО КОРОЛЬ, ЧТО ЛИ? ЕСТЬ ОН НЕ МОЖЕТ. ДАЙ МНЕ ЕЩЕ ТЕФТЕЛЮ И КОНЧАЙ ГУНДЕТЬ. ТЫ ЧТО САМ НЕ МОЖЕШЬ ТЕФТЕЛЮ ВЗЯТЬ, ЧТО ЛИ? ЧТО ЗНАЧИТ САМ ВЗЯТЬ? ДАЙ МНЕ ЕЩЕ ТЕФТЕЛЮ А ТО Я ТЕБЯ СЕЙЧАС ПО НОГЕ ТРЕСНУ. ОНА ВСКОЧИЛА, ВЫУДИЛА ИЗ КАСТРЮЛИ ЕЩЕ ТЕФТЕЛЮ И ШВЫРНУЛА ЕЕ НА ТАРЕЛКУ ВИННИ. МОЖЕТ ХОТЬ ТЕФТЕЛЮ СЪЕМ. ДАЖЕ СОУС НЕ МОЖЕТ СДЕЛАТЬ.


* * *

Когда Труляля впервые отдалась, ей было пятнадцать. Никакого увлечения не было. Так, забава. Тусовалась у Грека с соседскими ребятами. Делать нечего. Сидеть, трепаться. Пить кофе. Стрелять сигареты. Скучища смертная. Она сказала да. В парке. 3 или 4 пары устроились под деревьями на траве. На самом деле, она и да не сказала. Она вообще ничего не говорила. Тони, Винни или кто-то еще сказали все за нее. Потом все встретились на выходе. Ухмыльнулись друг дружке. Мальчики кидали понты. Девочки шли впереди и разговаривали. Они хихикали и нагоняли туману. Труляля пожимала плечами. Отдаваться так отдаваться. Чего говниться-то? Она часто ходила в парк. От желающих не было отбоя. Остальные девчонки тоже были совсем не прочь, но фокусничали. Любили динамить. И похихикивать. Труляля дурака не валяла. Динамо никто не любит. Или давай или не давай. Вот и все. К тому же у нее были большие сиськи. Она была сложена как женщина. А не как пигалица какая-нибудь. На нее спрос был. Но к концу того лета она и сама стала фокусничать. Хотя и по-другому. Она не завлекала парней. Это без толку. И денег никаких. Некоторые девчонки мешались ей, так она их быстро на место поставила. Если какой-нибудь девчонке нравился парень или ей зачем-либо хотелось его заполучить, в дело вмешивалась Труляля. Она тащилась от этого. Девчонки ненавидели ее. Ну и что. Кому они нужны. У парней есть то, чего она хочет. Особенно когда примут. Или грабанут кого-нибудь. Ей всегда что-нибудь перепадало. Они водили ее в кино. Покупали ей сигареты. Угощали пирогом в ПИЦЦЕРИИ. Пьянчуг было как собак нерезаных. Во время войны у всех были деньги. Побережье кишело пьяными моряками. А базы, понятно, кишели солдатней. А с этих всегда можно было стрясти не меньше двух баков. А то и больше. Так что Труляля всегда имела свой куш. Никаких фокусов. Все проще простого. Парням кайф, а ей несколько баков. Если не было комнаты, куда можно пойти, всегда имелся подвал. Один засаживал ей, а другие пристраивались по бокам. Иногда по несколько часов подряд. Но она получала, чего хотела. От нее требовалось только расставлять ноги. Тоже клево. Иногда. А нет, так нет. Неважно. Лежишь себе на спине. Или стоишь, опершись о помойный контейнер. Все лучше, чем работать. Да и кайф. Хотя и недолго. Но время не стоит на месте. Парни выросли. Их уже не устраивали несколько баков, которые они имели на пьянчугах. Зачем ждать, пока он вырубится. Успев уже почти все бабки профукать. Нужно брать их по дороге на Базу. Каждую ночь они толпами вываливались из "Уиллис", бара через улицу от Грека. Ребята поджидали их по пути обратно на базу или в порт. Солдатню обычно не трогали. На ней особенно не поживишься. А моряки всегда при деньгах. Тем, которые слишком здоровые или слишком трезвые, давали кирпичом по башке. Если попадался с виду хилый, тогда один держал его и другой (другие) шмонали. Несколько раз орудовали на стоянке на 57 улице. Это было клево. У забора темно, ничего не видно. Мочили до тех пор, пока у самих руки не уставали. Здорово. Потом пивка с пирогом. И Труляля. Она всегда была под рукой. Постепенно ребята наживали опыт. Становились разборчивее. И сильнее. Они научились обходиться без кирпичей. Шатались по барам и высматривали, у кого бумажник. Когда человек выходил, его оприходовали. Иногда наводку давала Труляля. Она могла вывести клиента за дверь. А то и довести до стоянки. Работа была отлажена. Все покупали себе новую одежду. Труляля прилично одевалась. Раз в несколько дней надевала чистый свитер. Они не знали забот. Они по морякам работали. Моряки приходят, уходят, кому какое дело. Всем насрать. А куда им столько бабок? Ну, подумаешь, пару синяков получат. Это еще что, их ведь вообще убить могли. От солдатни держались подальше. Обычно. Все делали с умом и никто не встревал. Но Труляля перестало хватать ее мизерной доли. Пора было самой зарабатывать. Вместо того чтобы спать с двумя и брать с них несколько баков, решила она, можно спать с одним и обирать его по максимуму. Пьянчуги на нее все время пялились. На сиськи глазели. Но с ними без толку связываться. Нужно найти какого-нибудь лоха побогаче. А бродяга со сраной трешкой в кармане ей на что. Такого фуфла не нужно. Она сидела у Грека и поджидала.

Перевод Кирилла Медведева