Старый дом умирал, причем умирал до обидного несамобытно. Так в 17 году умирали дворянские старосветские усадьбы. Хозяева внезапно – чего только не бывает на свете – ринулись (о, предки, предки – длиннобородый Моисей, Сарра, дедушка Абрам, он же Мойша) – искать счастия на чужой стороне.
        Все это принужает меня к выражениям столь же осторожным, сколь старомодным...
        Почему я чувствую, что люблю, мучительно, безумно люблю этот тысячелетний городок, доживающий дни свои в безнадежном склерозе, присыпанный белой песчаной пылью?
        Как медленны движения твоих обитателей, как бархатно ночное небо, на которое смотрит здесь – но зато неотрывно – городской придурок, ожидая пришествия инопланетян!
        И ощущение вины... Да. Я была несправедлива к нему, древнему малышу, затерянному в безбрежном пространстве полей. Именно здесь история забывает о том, что она история, и, не размениваясь на мелочь отдельных событий, вершит единое событие непроизвольного бытия. Небо дышит, солнышко греет, дождь идет... Много ли человеку нужно.