В майский день, накануне дня Победы, едва черно-бархатные липы развесили легкий зеленый дым над решеткой Летнего сада, в Неву приплыло несколько прекрасных кораблей.
        Крейсера, эсминцы, даже парусник.
        Но ни один из них не пленил меня так, как подводная лодка, чье совершенное дельфинье тело улеглось напротив Сада, и казалось, ее темно-серая дуга всегда была здесь и уже не исчезнет.
        Ее плоская высокая рубка была как грифельная доска, выставленная посреди вод, будто для неких школяров. Но их не было, не было и учителя, летящего по воде Державина, торопящегося начертать на ней свою грифельную оду. И все же, благодаря ей, Нева бежала уже "рекой времен" или той "водой проточной", у которой всегда находятся ученики.
        Эта доска торчала посреди Невы, как вызов, дня три, а потом воды зарубцевались в том месте, где она росла.
        Как и на воздухе не остается шрамов, где только что вдыхала его чья-то душа.