Небо было сурово-сиреневое. Пахло аэропортом. Чулковский сидел на лавочке, читал еженедельник. Из людей больше никого не было. Из зверей – грязно-белый облезлый кот. Кот сидел на ворохе листьев: больной или побитый. На Чулковского не смотрел, а смотрел куда-то внутрь себя, как художник или покойник. Чулковский испугался. Спрятался в газету. В мозгу зашевелились глупые фантастические мысленки: "А вдруг этот кот – злой дух? Или просто бешеный? Царапнет – и сорок уколов". А уколы ему, Чулковскому, человеку со слабым сердцем, – смерть. Чулковский осторожно повернул кисть – посмотреть, который час, – десять тридцать – светились цифры на табло. "Пора идти", – подумал Чулковский, но встать не мог. Боялся пошевелиться. Принялся читать давно известную статью, глупую и амбициозную: "Проблема положительного героя в современной литературе". Чулковский читал механически, бессмысленно шевеля губами. "Многие литераторы, – писал автор статьи, – злоупотребляют фантастическими элементами и эротическими моментами", – прочитал Чулковский неожиданно вслух. Прочитал – опомнился, вскинул глаза – кот смотрел прямо на него, осмысленно и строго. "Кис-кис", – робко сказал Чулковский. "Дурак", – сказал кот просто, будто прочитал в толковом словаре, и Чулковскому показалось, что за этим последует пространное определение сказанного слова, но кот встал на ноги, повернулся и заковылял в сторону пруда.
        Правая задняя лапа висела плетью. Небо было сурово-сиреневым.