Философ

        Проезжала красная кавалерия. Кавалеристы ехали строем по нашей улице и пели какую-то новую песню – я сначала помнил слова, а теперь забыл. Бабы и дети кидались под копыта коней, приветствуя красных конников. Отдельно от всех, рядом со строем, ехал на белом коне удивительно картинный кавалерист с русым чубом. На него все обращали внимание, подталкивали друг друга, показывали пальцами. "Фильм снимают, что ли?" – подумал я. Но нигде никакой аппаратуры не было видно. Так перед закатом они проехали нашу деревню и скрылись в облаке пыли, оставив в наших сердцах красивое воспоминание.
        А вечером этого же дня со всей своей пронзительной остротой передо мною встал извечный русский вопрос: "Как дальше жить?" Ко мне зашел мой приятель, и я ему выложил свои сомнения. Ответа, конечно, он не знал, но зато знал, где живет философ...
        Мы постучали. Нам открыл кавалерист с русым чубом.

        Сначала мы плыли по озеру. Потом мы плыли по узкой протоке – вроде Сиверсова канала на Ильмене. Потом шли пешком по дороге, обсаженной тополями. Потом шли по переулку между домами, на фасадах которых вместо окон были полки с книгами. Незаметно переулок перешел в анфиладу комнат с такими же книжными полками по стенкам. Потом начались комнаты с картинами – мы оказались в Эрмитаже. Картины были знаменитые, но я не помню названий, потому что останавливаться было некогда. Потом пошли комнаты с разными раковинами из алюминия. Потом мы бежали через множество жилых комнат – и в каждой комнате обязательно был стол, на котором лежали то столовый нож, то вилка, то ложка. Я на бегу пытался сообразить, что могли означать все эти ножи, вилки и ложки, но так и не успел сообразить, потому что за нами гнались жильцы этих комнат. Где-то я вырвался вперед и бежал уже один. Наконец я оказался в огромном зале, уставленном раскладушками. В другом конце этого зала у дверей, через которые мне во что бы то ни стало нужно было прорваться, стоял на коленях человек с бритой, как у мусульманина, головой и делал вид, что молится. Когда я подбежал к нему, он быстро поднялся с колен и загородил мне проход.
        – Разрешите пройти, – сказал я, еле переводя дух, но как можно вежливее.
        – Ты у меня сейчас пройдешь! – прорычал бритый.
        – Напрасно вы заняли такую аррогантную позицию, – сказал я ему спокойно.
        Бритый открыл рот, но не нашелся что ответить. Я осторожно обошел его и уже из-за дверей язвительно сказал:
        – Надо знать иностранные слова, балбес.
        А по ту сторону дверей все было не так, как по эту. Там была уже какая-то совсем другая действительность.

        Я медленно шел по дороге. Слева был лес, справа – поле. Сначала меня обогнал студенческий строительный отряд в одинаковых зеленых штанах и куртках. На спинах у них белой краской было написано: "Дети неба". Они с песней прошли вперед, подняв целое облако пыли. Следом за ними меня обогнали ехавшие верхом на лошадях охотник и охотница. Я успел расслышать, как охотница сказала:
        – Стоило родиться среди звезд, чтобы потом пойти в наемники!..
        А я завидовал даже наемникам. Меня лично впереди ждало издевательство над моим человеческим достоинством. Поэтому я старался идти как можно медленнее, чтобы прийти как можно позже.

        Не правда ли, странное положение должен был занимать я, если мог видеть только чьи-то босые ноги – несколько пар ног – и множество лягушек, увертывавшихся от них? Шла игра под названием "Лягушки и ноги" – не такая уж безобидная, как может показаться на первый взгляд. По правилам этой игры ноги могут давить лягушек только в пределах площадки размером 5 х 5 м, и если лягушка перепрыгивает через границу площадки, она считается выбывшей из игры. Лягушки, со своей стороны, могут кусать ноги, и если какая-либо пара ног переступает границу площадки, она также считается выбывшей. Игра продолжается до тех пор, пока на площадке не останутся либо одни ноги, либо одни лягушки. Правила справедливые, но дело в том, что у лягушек от природы нет зубов и их укусы не причиняли ногам никакого вреда. Поэтому все лягушки стремились выбыть из игры, но удавалось это лишь единицам.
        Мне было непередаваемо неприятно следить за этой игрой, но я ничего не мог поделать – я сам в ней участвовал в качестве зрителя, поскольку не захотел быть ни "ногами", ни "лягушкой". Я тоже подчинялся правилам, по которым зрители должны висеть вниз головой до тех пор, пока игра не кончится. А когда висишь вниз головой, глаза закрыть очень трудно.
        В эту игру у нас играют с незапамятных времен.

        Развернул я утром газету, как всегда, и увидел свой портрет. Что за черт! Можно было бы подумать, что просто похожий человек, если бы не подпись: "А.Г.Гаврилов – особо опасный преступник".
        Я сразу же позвонил в редакцию газеты и говорю:
        – Вы напечатали мой портрет, но это какое-то недоразумение.
        Меня прервали.
        – А-а, сами объявились. Отлично. Сидите дома и ждите, за вами скоро приедут.
        И повесили трубку. После этого, конечно, глупо было уходить из дому – могли бы подумать, что скрываюсь. Так я прождал до вечера. А вечером приходит ко мне какой-то человек и говорит:
        – Вы победили в конкурсе "Дисциплина и нервы". Мы ста человекам разослали газеты с их портретами, и все, кроме вас, сбежали.
        После этого я вообще не читаю газет.

        – Бабушка, а правда, что Ужасный Тиран мог убить любого человека, когда хотел?
        – Правда, внучек.
        – Как же вы жили?
        – А нас было как тараканов. Вон я их убиваю, убиваю, а что толку?