Говорят иногда с досадой, как о чем-то несерьезном: "Ну, знаете ли, это спор о словах". Или наоборот примирительно: "Не в словах дело". Возможно, в таких высказываниях есть резон, но, думается, что и в споре о словах заключен большой и важный смысл и что нередко дело как раз в них.
        Не потому ли о словах спорят все: академики, дипломаты, милиционеры, юристы, супруги.
        Не потому ли время от времени, как пожары в засуху, разгораются дискуссии о поэтической речи.
        И, уж конечно, поэтому изо дня в день в "баталии" вступают редакторы. Спорить о словах – их работа.
        О существе этой работы рассказывает Нора Галь в своей книге "Слово живое и мертвое" (М., "Книга", 1972).
        Имя автора известно по переводам многих западных писателей. Оно поставлено, в частности, на титуле русских изданий "Маленького принца" Экзюпери. О том, как переводилась эта мудрая и трогательная сказка есть несколько страниц и в ее книге. Композиционно они в качестве личного опыта переводчика как бы итожат размышления автора над его редакторской практикой.
        Практика эта и побудила к обеспокоенному разговору о словах живых и мертвых, об отношении к бесценному нашему достоянию – русскому языку.
        "...Утрачивают краски, забываются, выпадают из обихода образные полнозвучные нестандартные слова..." "Общий обиходный каш словарь становится год от году бедней, ограниченней. Всюду одни и те же наскучившие штампы". Такие и подобные им нерадостные мысли то и дело сопровождают многочисленные примеры уродования русской речи, приводимые в книге.
        Это "постылые штампы" и "настырные слова-паразиты" того убогого языка, который автор называет канцеляритом ("серость, однообразие, стертость... скудный словарь, слова сухие, казенные"); злоупотребление словами иноязычными и буквализмы в переводах; условные "алгебраические значки" вместо слова точного и образного; смысловые и стилистические ошибки, идущие от небрежного обращения с языком.
        Спор, который обычно ведет редактор с писателем, переводчиком, вынесен на страницы книги, чтобы еще раз привлечь внимание к упомянутым явлениям, ибо они, подобно промышленным отходам, загрязняющим реки, грозят замутить, отравить наш язык.
        И здесь автор, выступая в духе боевой публицистики, не жалеет эмоций: "Люди добрые! Давайте будем аккуратны, бережны и осмотрительны! Поостережемся "вводить в язык" такое, что его портит и за что потом приходится краснеть!.. Да, язык живет и меняется, но нельзя допускать чтобы он менялся к худшему. Не пристало человеку быть рабом стихии. Его долг – спасать от мертвечины все, что ему дорого. Быть рачительным хозяином языка, не дать живой воде его уйти понапрасну в песок". Но есть у книги и другая, конкретная цель.
        Спор ведь становится плодотворным тогда, когда предлагаются иные решения. Насыщая свои страницы отрицательными примерами, Н. Галь не ограничивается выражением чувств, но всякий раз стремится предложить способы избежать зла, показать, как можно выразиться проще, живее, правильнее.
        Здесь разговор уже становится профессиональным, обращенным прежде всего к молодому собрату – литератору, редактору, переводчику. Однако это не мешает ему быть поучительным для всех пишущих и читающих.
        "Если угодно, – замечает автор, – это отчасти даже справочник, наглядное (но, конечно, отнюдь не всеобъемлющее!) пособие. Допустим, я говорю: в любой статье, заметке, даже в ученом труде, стократ – в художественной прозе почти всегда всякое иностранное слово можно, нужно и полезно заменить русским, а отглагольное существительное – глаголом. Кое-кто возражает: это, мол, не нужно и ничуть не лучше. Или: это очень трудно, подчас невозможно. Что ж, вот перед вами на каждый случай энное количество примеров. Смотрите, сравнивайте и судите сами".
        И действительно, когда перед вами не только общие рассуждения, но и частные случаи умелого владения языком, – вы ощущаете явную заинтересованность: невольно ловишь себя на том, что пытаешься, не дожидаясь автора, переделать неудачное по-своему, чтобы тут же ревниво сравнить с тем, как у него. Такая "самодеятельность" в ходе чтения, думается, лучше всего доказывает практическую полезность книги.
        Следуя за автором по кочкам и ухабам стиля, вдоль унылых словесных коридоров "канцелярита отечественного и буквализма переводческого", читатель нет-нет да и улыбнется: какими только каверзами не мстит за себя небрежное обращение со словом.
        "Целуя ее в шею и теряя при этом голову..." "Спрятал голову в ладони, стараясь взять себя в руки". "Громко вскрикнула она, онемев от страха". "Пыль наводняла улицы..."
        Смешно? И в то же время еще один запоминающийся урок внимательного отношения к словам и их сочетаниям...
        Возможно, иной читатель скажет: суть спора ясна. Но все же, видимо, он скорее касается художественной литературы? А вне её – не все ли равно, как написать? Смысл-то не изменится – было б понятно. Зачем тратить время на поиск каких-то свежих, "живых" слов, лучших оборотов?
        Почему же – не все равно?
        Канцелярит, злоупотребление терминологией и иностранными словами не только делают написанное тусклым и скучным, но ведут к привычности, а затем и к выхолащиванию смысла. Всякий тяжелый запутанный оборот затрудняет понимание. Неточное, засушенное, мертвое слово искажает или убивает образ, лишь приблизительно выражает понятие. Незаметно слово отрывается от реальности, перестает верно отражать картину мира, теряет одну из главных своих рабочих нагрузок.
        "Слово есть первичный метод познания", – писал Валерий Брюсов. Выполнит ли оно свою великую познавательную роль, увеличит и упрочит ли гармоничность нашего отношения к миру и зависит от того – живое это слово или мертвое.
        Вновь задуматься об этом, ощутить необходимость творческого владения богатствами родного языка и побуждает по-хорошему пристрастная, запальчивая книга Норы Галь.