Ольга ЗОНДБЕРГ

Москва


        Вавилон: Вестник молодой литературы.

            Вып. 4 (20). - М.: АРГО-РИСК, 1996.
            Обложка Анны Акиньшиной и Ильи Васильева.
            ISBN 5-900506-46-0
            c.66-70
            /рубрика "Снова в Вавилоне"/



    БАЛЛАДА О БАЛАНДЕ

        О.Т.

    - В праведных вижу я вас трудах,
    Дайте воды глоток,
    Мне непонятен реки во льдах
    Неодолимый ток.
    - В праведных видишь ты нас трудах,
    Мы навсегда в трудах,
    Скоро вернется реки во льдах
    Преодоленный страх.
    - Люди звенящие, но в домах
    Каждая речь - обет,
    Мне непонятен души впотьмах
    Непринужденный свет.
    - В праведных видишь ты нас трудах,
    Даже когда нас нет,
    Да убоится души во льдах
    Заговоренный свет.
    - Люди, вы знаете, я босой,
    Знаете, мой покой
    Вроде баланды - живая соль,
    Соль и вода с мукой.
    - В праведных видишь ты нас трудах...


    * * *

    Тайного света огня и льда,
    Дерева и смолы
    Не замечали уже когда
    Были еще малы.

    Небу вдогонку - мечта детей -
    Чтение всех подряд
    Слов, сочетание всех частей,

    Символы не горят.


    * * *

    Пройти по краю аллеи Керн
    Однажды вечером,
                                    в свой черед
    Оплакать классику и модерн,
    Заговорить -
                            как дитя орет
    Очередное "зиг хайль ура"
    С горячей кровью,
                                    что́ твой ростби́ф.
    Пройти не вдоль, а путем ребра,
    В лепешку страха
                                    себя разбив.


    * * *

    Сухие коренья отравленных ведьминых трав
    В позоре подзола у заводи оцепенелой,
    Где некогда, прозу морального права поправ,
    Сестрица Аленушка братца Иванушку съела,
    Посланница ужаса, морок на месте пустом,
    О стену зеленый горох, о порог чечевица.
    Аленушку-ведьму поймали и били кнутом.
    Слеза живописца упала в ладонь очевидца.
    Литые младенцы ходили во тьму по грибы,
    Карабкались с ветки на ветку, безжалостно плача.
    Не пей из дырявых следов ни воды, ни судьбы,
    Иначе козленочком станешь, до неба доскачешь,
    Да там и убьешься. Коса золотая блеснет
    Сестрицы Аленушки, будь она трижды неладна,
    Герой обернется ребенком и сразу уснет,
    А зверь подземельный очнется - беги, Ариадна.


    * * *

    Мало пустоты, и нельзя так
    Быстро появиться вовне -
    Девять целых восемь десятых,
    С камнем и пером наравне.
    Их недостижимости жгучей
    Радоваться в сердце... смотри -
    Это вдохновенье на случай
    Ветреной погоды внутри.


    ВОЙНА

    В "Обувь"-магазине русалка
    Кислую состроила мину.
    Кладбище. Мягкая посадка.
    Первое время. Тихо-мирно.
    Плыли бы Летою желанной,
    Только засыпаны истоки.
    Здравствуй, солдатик оловянный,
    Бывший стеклянный, жаростойкий.


    * * *

    Гимнастика по радио, как раньше,
    но голос не наигран, глуховат,
    и нету в нем ни бодрости, ни фальши,
    ни прежних вдохновений и бравад -
    прыжки, наклоны, руки, ноги, выдох,
    передохните, бег на месте, вбок
    одно плечо, движенья круговые
    всем туловищем, выпрямитесь, вдох.
    Устал ли голос, веки он поднимет
    как раньше - анатомия одна,
    но пятки вместе, угол между ними -
    и разошлись невольно времена.


    * * *

    И от надуманной вины,
    и оттого, что дни длинны,
    а дневный свет оболган,

    глаза следами пленены,
    и слепы ими, и полны,
    и счастливы надолго.

    Так помяни, моя строка,
    пыльцу живого мотылька
    чужой мечты заветной -

    свирель волшебная легка,
    но ходит с палочкой рука
    тяжелой эстафетной.


    ПАМЯТИ ОДНОГО ЖИТЕЛЯ АМЕРИКИ

    Алый, темно-зеленый, черный кардигановый костюм-двойка.
    Кто его наденет - никогда не выйдет из элегантного возраста.
    В Аризоне лето, выходной день,
    Дети идут с родителями в церковь.
    Радостно быть маленьким, уметь читать и скрывать это.
    Хочется жить долго.
    Он жил долго и умер в один прекрасный день
    В окружении большой семьи, как полагается
    В старых и слишком новых хороших романах.
    Там его еще помнят через пятнадцать лет
    (такие пятнадцать лет), здесь его уже знают -
    Всё, как видите, гладко,
    Блестят подпалины на изнанке жизни,
    И голос говорит: сегодня начало недели,
    Только начало, и можно на время забыть
    Это и это, и линии вашей руки,
    Неоднозначные, как ай-кью трехзначный.


    * * *

    белые медведи в берлогу шли
    потерял дорогу один гризли

    пожалейте мишку на севере
    посадите мишку на дерево

    приютите мишку на тополе
    или на березоньке во поле

    пожалейте прямо сейчас его
    будет жить он долго и счастливо


    * * *

    через тысячу лет никто не поймет, что значит
    "очень плохо, садись, два балла" (ребенок плачет,
    а они не поймут, при чем это здесь два балла), -
    непонятно, но можно проще: берешь лекало
    и обводишь себе центоны витиеватым,
    не садись-два-балла-манером (ребенок матом,
    к восхищенью других детей, но отрадно всё же),
    через тысячу лет никак не мороз по коже
    проберет, а прикосновенье тепла былого -
    непонятно и сладко вымолвить слово в слово.


    Из "ЭТЮДОВ ДЛЯ СМИРЕННИКОВ"

    РАССКАЖИ

        В.Т.

              Посадил дед кепку в торговый ряд, и себя под кепку, и тень его выросла большая. Вокруг сидят мышка, кошка, бабушка - вся артель.
              Втайне наблюдаю за ним с утра. Мимо, понукая своя волы, люди перевозят мешки добра. Лица у людей неподдельно злы, но вернемся к деду: в торговый ряд посадил он кепку, и сам сидит.
              Расскажи-ка, дедушка, всё подряд - кто, не отрываясь, за кем следит?
              И во сне, как маленькому, кому на углу цветочницу подарить?
              Дедушка помалкивает. Ему ничего не хочется говорить.


    ЖАЛОБНАЯ БАЛЛАДА О НЕИНТЕРЕСНЫХ ВРЕМЕНАХ

        Упадок, где твой Рим?

            А.Величанский

              В сухую погоду воздух над нами выжжен, а после дождя одиночен и неподвижен. От некуда-себя-деть мы себя зачем-то, куда-нибудь, кое-как - и вопрос исчерпан (мы всех победили в этом нелегком стиле и всё головы́ наклоном себе простили). Мы все безутешно рады, вольны безвольно, мы все человеконовости-на-сегодня, воробышки мы серьезные, тли-аскеты. О нас не поют битлы, не пищат дискеты.
              Как правило, беспокойному нужно море, а тихому - тихий омут хотя бы. Горе тому, кто лишен названья, не смысла даже; о ком ничего единственного не скажешь - он как бы размыт и смотрит одновременно отчаянно, строго, ласково и смиренно.


    ДВЕ ЛЕСТНИЦЫ

    О том, как шли навстречу друг другу два солдатика -
    один с войны, а другой на войну,
    и поравнялись они возле домика обыкновенного,
    и вошли тайком, и забрались в погреб,
    и съели-выпили чуть ли не всё.
    А тут домовой проснулся и запер их
    из вредности.
    Говорит один солдатик другому:
    "Без лестницы нам отсюда не выбраться".
    И другой с ним соглашается.
    А в это время
    пролетал над домиком добрый ангел.
    И видит ангел: сидят два солдатика в погребе
    сытые, пьяные, тихие, грустные и друг с другом согласные.
    Пожалел он их и ниспослал им две лестницы настоящие.
    Выбрались солдатики из погреба,
    плюнули на войну всякую
    и пошли просто.
    Прошли они немного,
    и вдруг один солдатик подумал:
    "А отчего к нам две лестницы упали чудесным образом?
    Ведь и одной было бы достаточно..."
    И спросил он об этом другого солдатика,
    а тот постарше был и поумнее,
    и ответил он так: "А затем,
    чтобы мы быстрее оттуда выбрались".


    "Вавилон", вып.4:                
    Следующий материал               




Вернуться на главную страницу Вернуться на страницу
"Журналы, альманахи..."
"Вавилон", вып.4 Ольга Зондберг


Copyright © 1998 Ольга Зондберг
Copyright © 1998 Союз молодых литераторов "Вавилон"
E-mail: info@vavilon.ru