Вавилон: Вестник молодой литературы. Вып. 4 (20). - М.: АРГО-РИСК, 1996. Обложка Анны Акиньшиной и Ильи Васильева. ISBN 5-900506-46-0 c.72-73 /рубрика "Прощание с Вавилоном"/

* * *

Оттого ли, что были мы узнаны
розоватой тоской куполов,
показался и неба обузою
свод для наших безумных голов?

Может быть, это только иллюзия? -
Колокольная музыка уз,
что до боли пространство заузили,
загустевшее очерком уст.

Оттого ль, что к желаемой пристани
нас лишь буря смогла приписать?
Оттого ли, что слепы, но пристальны
ожидающие небеса...




* * *

Но в белый день не мне, не Вам
снега залаженно кивали -
так охлаждал больной январь
затылки душ и наковален.

В сугробах нежилась листва,
явившись к холоду с повинной.
Но как листве, ни мне, ни Вам
нельзя сгореть наполовину.

Мятежно множили ветра
попытки видимых идиллий:
прохожих строили в отряд
и уводили, уводили...

От одиночества легка,
едва-едва береза тлела.
Лизали землю облака,
иль это небо обмелело?

И в черном сумраке квартир,
И в белом сумраке кварталов
на то, чтоб счеты с ним свести,
недомоганья не хватало.




* * *

В час, когда солнце садится на корточки,
чтобы добрать земляники и прочих
ягод, становится все неразборчивей
шепот и глуше, как с возрастом - почерк.

Почерк ведь тоже звучит - все отрывистей,
резче, и буква бежит предыдущей
буквы. И ветер в гривастой игривости
никнет и - шепотом - глуше и гуще.

Буква пугается буквы и качества
слова, когда прикасаются разные,
и замарает, и вытравит начисто
разум податливый жесткими фразами. -

Жуткая жесткость ножа... И удушливый
запах акации кра́дется в форточку.
Почерк и шепот всё мельче и глуше
в час, когда солнце садится на корточки

и торопливо и нервно набрасывает
будней каракули, меря шагами
камеру вечера. Но - понапрасну:
считывает, комкает и сжигает.




* * *

И тьмы темниц, и тьма бессилья,
и математики туман -
в них заплутали дни босые,
и самого себя впотьмах

отыщешь вряд ли ты, как будто
бы - нищ, и свет твой не мерцал... -
Как оставлять следы обутым
на нежном лезвии творца?

Как будто нищенство - обуза,
как будто смертность затяжной
зимы когда-нибудь пропустит
в поля, не виданные мной,

в поля нехоженые - мимо
подачек, милостынь и льгот.
Мы - не из пригорода мира,
мы сами - пригород его.

Сквозь сгустки верст и розни розги -
пусти! - сквозь лопнувший висок, -
в свой дом на дальнем перекрестке,
от времени наискосок.




"Вавилон", вып.4:                
Следующий материал