Вавилон: Вестник молодой литературы. Вып. 2 (18). - М.: АРГО-РИСК, 1993. Обложка Олега Пащенко. ISBN 5-900506-06-1 c.18-20.

1985

И было миру нисколько лет,
и он нас знал наизусть.
У слова услышанного был цвет,
у произносимого - вкус,

и лес собором звучал для нас,
и снег шел вверх, а не вниз,
и голос был у пальцев и глаз,
и в прикосновении - смысл,

и каждая мелочь была как речь,
а речь была - как оркестр,
и даже под ношей хватало плеч,
а на земле - небес,

и бабочкой встречной могла обжечь
любовь на версте любой.
И все это можно было беречь
и всюду нести с собой.




Последняя Ева

1

Тебе ли - всю бледность и каменность статуй,
живой и нежнейшей из жен!
С заплаканным ликом, в рубашке измятой
за кухонным встанешь ножом.

И так же бездумно - как ровно он дышит! -
с ним рядом опустишься ты.
И сон в червоточинах ночи неслышно
свои раскрывает цветы.

И пальцы слабеют, и валится набок
плечо, и бледнеет заря,
когда выползает из съеденных яблок
змеиная мудрость твоя.

2

Я первой узнаю, что будет несчастье, -
мне выдаст дыханьем земля.
И я прошепчу в пустоту: возвращайся,
но ты не услышишь меня.

И в день, когда солнце на небе погаснет
и кончится в кранах вода,
в беспомощный глаз, воспаленный и красный,
закату забьется звезда.

Ее попытаются вынуть руками.
И станет острей и слышней,
как нежно и медленно всё истекает,
слабея в улыбке своей.

Искусаны губы, и с яблоком райским
и лезвием, сжатым в руке,
в стекле отражусь и скажу тебе: здравствуй,
и ты обернешься ко мне.

3

(для чтения тихим голосом)

Кончается ночь. И устала светить
звезда над оградою райского сада.
И сторож уходит. Но больше - ни взгляда,
и больше не надо сюда приходить.

Травой зарастают тропинки в саду.
Все яблоки съедены. Эта эпоха
подходит к концу. Здесь по-прежнему плохо,
но я все равно никуда не иду.

Прохожий не помнит дороги назад.
В раю поджигают опавшие листья...
И ангел задумчиво перышки чистит,
и ветер боится влетать в этот сад.

Такая на свете стоит тишина,
что слышно, как ветви расти перестали,
как в ходиках пыльных застыли детали
и к окнам подходит и смотрит зима.

Так что же ты медлишь - иди без меня
до следующих суток, тепла и ночлега,
иди и не бойся ни первого снега,
ни нового утра, ни судного дня.




* * *

Страшно ее на руках держать,
хрупкую ото сна.
"Ради любви ничего не жаль," -
тихо произнесла.

Входит - без стука, никто не ждал,
пальцы ее в крови.
"Ради любви ничего не жаль,
разве - самой любви".

Страшно с такою - а не мешай,
слушай, молчи в ответ:
"Ради любви ничего не жаль,
да ничего и нет".

Страшно? Не бойся, больней ужаль,
вспомни и назови:
ради любви ничего не жаль,
кроме другой любви.

Вспомни, как ты от нее бежал.
Ветер бродил в золе...
Кроме любви - ничего не жаль
было ей на Земле.




* * *

А что рука не выпускает руку -
еще не всё. Начало лишь. Прости,
мы только приросли пока друг к другу,
а надо - чтоб друг в друга проросли,
чтоб нас, теченьем поднята со дна,
одна и та же память бередила,
чтоб в нас одно предчувствие бродило,
как в близнецах сиамских - кровь одна.




* * *

Знай, сверчок, свой шесток.

Пословица

И ничего-то не случается,
нигде не прозвенит бедой,
когда внезапно обрывается
сверчок, придавленный звездой.

Мне говорили, что полезнее
душе - паренье в синеве...
О, сколько безобидных лезвий
лежит в траве!

И горло безотчетно целится
на блеск родной.
Предназначенье. Это ценится
там, за звездой.

И - напряженный взгляд пожизненный
того сверчка, когда видна
между столпившимися жизнями
в траве звезда.




"Вавилон", вып.2:                
Следующий материал