Из цикла "ГУРЗУФ"
*
Ау, шалун, укравший Азиопу!
Ау-ау... Но каждому по вере.
Проходит август уст, идет тиберий
дождей. Куда ж нам плыть - к Синопу?
К синопу снов, да не сойти на берег.
В полоне волн тебе сверкать и меркнуть,
руно овцы, отбившейся от стада,
где море четное, в отличие от ветра,
делимо на два, на два, без остатка,
как всё, где верховодит бог прибоя.
О, эти сны, траншеи и окопы
пустынные! О, это поле воя
и брызг! Куда ж нам плыть - к синопу
тщеты, перебирая плавниками
мерцающие водоросли туч?
Вот путь, где говорит лишь камень,
поет петух и предается ключ.
*
Там, где время стоит во хмелю,
обхвативши остывшее древо,
оглянись: ты живешь за семью
золотыми печатями неба
в кривоногом поселке о трех головах -
обольщенья, вины и забвенья,
в голом, гулком раю, на словах,
на развалинах стихотворенья,
где скала, в рот набравши воды,
в лунной пене сидит по-турецки -
от морской до небесной звезды
ей невмочь в эту ночь разговеться,
оглянись: ты живешь, где коса
то и дело находит на камень
и, к утру проступая, роса
превращается в кровь под ногами,
там, где время стоит во хмелю,
обхвативши остывшее древо,
там, где море пригрело змею
побережья - косичку Эреба.
*
Говорливых надежд утихают раскаты,
безъязыкая явь моросит,
оставляя белесый курсив.
Говорят лишь утраты.
Да и то - не о том. Лишь круги
на воде, где - как войско Мамая -
дождь прошел, напевая
мир, написанный от руки.
1992
СНЫ БОГОМОЛА
1
Каплоухие сны, отлетевшие души,
две ладони забелены,
две свечи. Ты повенчан с обеими.
Журавлям по дороге на Южный
Крест обещаны битвы с пигмеями.
Спесь страниц. Танец крови.
Взгляд младенца, глядящего на
мир насупленных кровель.
Сна
похрустывает вязанка,
выворачивается наизнанку
ночь. Вдали
намечается пятый угол:
в виде машущих крыльями пугал
возвращаются журавли.
Каплоухий мешок
с ног отряхивает снежок.
2
Я докурю на балконе,
спи. Тебе снятся левкои
и счастьем гудящая самка,
как дымчато-сизый графин,
лежащий в траве, но осанку
хранящий, пока парафин,
отягощая брюшко,
жгучий, течет сквозь ушко.
Выгнулась в виде яти
и, с хрипловатым смешком,
пяткой раздвинув репей,
вдруг отсекает не глядя
голову льнущего к ней
лакомки-богомола:
тот, конвульсивно еще смеясь
и оседая, зеленый, голый,
встречает свой звездный час.
Она целует его в уста
и, выползая из-под куста,
оглядывается: небосвод тихий,
только на тонком нерве
вокруг Юдифи
вращается небольшая
мигающая звезда
Олоферна.
Спи, моя милая. Свет, наверно,
тебе мешает.
3
Золотой, серебристый, воздушный,
южный, дикий, сухой колорит.
Птица мечется в крыльях ей чуждых
и, теряя сознанье, парит.
Отражаясь в осеннем лимане,
небо в буклях стоит. Без погон
путь бежит от себя.
Привлекает вниманье
торопливо задернутый фон:
выбор веры, судьбы и оружья,
положенья и времени лиц;
богомол, одинокий хорунжий,
в хороводе змеиных колец.
Разжимаются пальцев фаланги
узловатые, сыплется медь,
и сплетаются две лесбиянки
длинноногие - жизнь и смерть.
1992
