Александр СКИДАН

В повторном чтении


      Митин журнал.

          Вып. 55 (осень 1997 г.).
          Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович.
          С.10-14.





Все тексты включены автором (с некоторыми изменениями)
в одноименную книгу (М.: АРГО-РИСК, 1998).




    * * *

    Красный мост. Солнце
    опрокидывается в Китай.
    На челе скалы - экзема душных цветов.
    Для других это будет почему-то Шотландия
    (у каждого путешественника своя
    мифология смерти).

    В бетонированном туннеле детские голоса.

    Японец снимает японку видеокамерой; она
    несколько смущена, ровно настолько, насколько знает -
                                              другой вторгается в интимную
    сцену. Другой? Другое.

    Тени в заброшенном бункере
                                                        присели на корточки;
    сигареты, стволы в потолок. Трассы
    орудийных платформ.

    Помедли у этой пинии; вот рука, вот
    безымянное пение чуждых пальцев.
    Мотоциклист (шлем, черная куртка - колючая
    музыкальная рыба), спешившись, звенит колокольцами.

    Отслоившись от темноты,
    прокаженный,
    он движется со смотровой площадки
    вниз, к тихоокеанской воде.

    Ты там уже был. Что ты видел,
    глотая ртом пустоту? Golden Gate Bridge
    красного цвета, город,
    раскрытой раковиной белеющий в темноте.
    Холмы. Жемчужную нитку
    автомобильных огней; зеркальный шар солнца -
    кровь

    отверзающий океанос.


    ЧЕРНЫЕ САДЫ

    Руки́ гипсовый слепок тенью
    фетиша промелькнет в повторном
    чтении; еще одна ночь, какая по счету?
    Как долго длилось повествование
    с тайной целью отсрочить смерть?

    Как можно вожделеть к метонимии
    самого себя?

    Детский и безрассудный опыт
    любовников, поверяющих темноте
    пыль имен. Безымянный лепет;
    всесожжение, сон. Дароносица,
    чей рот полураскрыт,
    подобно ртутной
    тяжести, прольется сухим
    прикосновением - в самое себя.

    Вот когда
    произносят: псюхе,
    скиталица нежная... Но ты уже спишь...
    Телу гостья и спутница, ты уходишь
    в края блеклые; там ряды
    кресел над пропастью и огромный
    экран рядом с известной тебе скалой.
    Во сне никогда не бывает солнца.

    Изо рта, уже нисколько не женского,
    вместе с хрипом, напоминающим
    агонию мумии, повисает
    стекловидная нить слюны. На устах моих

    она будет сладка как мед, но во чреве
    горька - как мужское семя.

    Черные сады Гесперид.


    * * *

    Распада меланхолический страж,
    в руинах парка
    он размыкал колени безумию: слюною склеить
    шквал веретена, вереска пугливое стойло.

    Пыль междометия. Воды вежды. Пить.
    Искус - желать. Жжения в венах,запястьях
    перебродивших вина, запрокинутых.

    Механический менуэт, сомнамбулическая пантомима
    с разрушенным предметом в руках.

    Мнимая тень

    стрижа,
    дхармы беспроволочный телеграф, ключей связка,
                                                                                        климат, черное
    успение солнца.

    Принцепс из гамлетовой табакерки, в висок, в пах.
    (Мгновение, в коем сущность ночи
    близится, как иная ночь,

    здесь сокровенное, только миг, свет отсиявший.)


    * * *

    Зимы копыто, ты, и коптское письмо,
    вся в скорлупе птицеголовой
    рука, что под стеклом разбужена
    водить и выводить экзему мельхиора
    с ковша - нет, не Медведицы - сиделки
    в осоке охристой с бинтами воскресенья.

    Он с греческого переправил ил
    в низовья Нила. Буквицы и птицы.
    И поднялись как ивиковый клин,
    и вспенили страницу словаря
    несуществующего. И восстал из мертвых
    не оперившийся еще Гермес.

    В коленах рода нет ему склоненья;
    он третий лишний взгляд не отведет
    от дельты той, где сигмы локтевой сустав,
    пронзен тупой, как наконечник, болью,
    где коченеет тень равновеликой,
                                                отброшенной
    от псалмопевца с цитрой,
    с повязкой траурной в раздвоенную ночь.

    Он отпустил колки и наколол
    ее ложесна, что зернились вчуже,
    в расселину сетчатки. Петь так петь в снегу.
    И он ослеп.
    Бог пятками сверкал.
    Исполненный очей все тот же кочет:
    китайский - лунный - високосный - мозг.

    Гермафродита заячья губа
    не дура, "Бавель", шепчет, "Бавель".
    Смешалось все; у голоса плюсна проклюнулась,
    и в междуречье щиколоток
    теснимая толпой менад впадает речь -
    в столпотворении теснимых знаков

    на верстаке верстальщика: он правит,
    как костоправ, свою судьбу.
                                                    Въезжают
    всадники на глинобитный двор,
    шукают первенца, семью берут за жабры,
    и жгут костры, и вот уже в воде
    танцорами привстали в море Мертвом на стременах.

    Не что-то, а ничто, морской прибой
    нас гложет как толченое стекло,
    что теплится Невы, как на рассвете,
    когда картонки собирает бомж в обмотках легких,
    с харкотиной, расцветшею в петлице дикой.
    Набравшему воды в тимпаны рта

    ни зеркальце тогда не подноси,
    ни спичку, милая.


    "Митин журнал", вып.55:                      
    Следующий материал                     





Вернуться на главную страницу Вернуться на страницу
"Журналы, альманахи..."
"Митин журнал", вып.55 Александр Скидан

Copyright © 1998 Александр Скидан
Copyright © 1998 "Митин журнал"
Copyright © 1998 Союз молодых литераторов "Вавилон"
E-mail: info@vavilon.ru