Митин журнал. Вып. 53 (1996 г.). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.10-15.

ВМЕСТО ПОСВЯЩЕНИЯ

Meine Seele, ein Saitenspiel...

Nietzsche

Когда в венце из роз, в чужой стране...
- В венце из роз, ты говоришь? -

                                                  Послушай,
есть темнота, какой не снилось мне,
где шелестят невидимые души:

"Восстав в венце из роз, прозришь сквозь мрак
не гаснущее светоговоренье,
не молнии стекающий зигзаг,
но трепеты без смысла и значенья,

воздушными восьмерками, тщетой,
спиралями змеящегося пепла;
пока не стало памятью Ничто,
не обернулось прахом, не ослепло".

1996


* * *

О, что осталось после стольких лет!
не наверху, в пылающей лазори,
а в широте, где узнаванья нет,
вскипающей, как гибельное море

зеленых дней. На языке чужом
о чем щебечешь ты, забыв о сроке
свидания, что в щебете твоем,
сгорающем, как пламя на востоке

мне, если ты давно сошла в аид
к слепым теням, забывшим снов бестенность,
и прошлое невидимо, и стыд
не проникает в смерти постепенность.

1993 Провиденс




СТАНСЫ МОСКОВСКОМУ УНИВЕРСИТЕТУ

I

Пока цветут каштаны и свистят
пернатые легчайшие виденья,
пока еще не сбилось на закат
сознания погибельное зренье;
одетый пестрым парком, как живой
кольчугою, чудовищем бесплодным,
весь сгорбленный, из пены лип литой
воздвигся замок мрачным земноводным.

II

Прощай, ампирный призрак! немота
твоих громовых шпилей мне понятна, -
Империи тяжелая тщета
и юности горячечные пятна
на огненных щеках. И ты, прощай,
душа, переменившая одежду;
тебя еще зовет загробный рай,
где медь и туберозы, только между

III

Сухим огнем валторн и бытием
еще, как мускул, ноет узнаванье.
Ты помнишь горький мед, что мы вдвоем
с тобой делили. Слабое дыханье
меж жаром и мерцаньем бытия
еще дрожит. Прощай, прощай навеки!
Ты гаснешь в майском воздухе. Хвоя́
(не хво́я, нет!) как тень легла на веки.

IV

И вот на сломе памяти моей
чудовищного сумрака двоенье.
Как бы поднявший солнце скарабей -
прорывы башен, снов овеществленье.
Его мне не забыть и не заклясть
заветным словом: будущее - стало,
и лишь небытие имеет власть
над музыкою адского металла.

1992


* * *

Сжимается, как время, меж ветвей
слепое сердце, душный пар вдыхая.
Не видно солнца. Жесткие листы,
что ящерицы, кожею своей
среди растений тусклых отливая,
как будто не стыдятся наготы

Адамовой. Я стал твоим перстом
и музыкой. Не в тлеющей лампаде
Ты масло жизни отмеряешь мне,
а в ровном трепетании твоем,
в испарине, в крови, в летучем яде,
в шагреневом огне.

1993 Потакет


* * *

Et fides apostolica - звезда -
manebit per aeterna - воздух полн,
и в зелени искрятся города
из пенистых венецианских волн.

Как будто дожем брошено кольцо
и протрубил тритона тинный рог
в час обрученья с морем, и в лицо
дохнул адриатический восток.

Ты не избудешь тления, пока,
где темное палаццо за спиной -
ключи сжимает ржавая рука,
и воздух дышит прелью водяной.

1992


ВОЗЛЕ КАФЫ

Д.Р.

Как струн заржавелых - Италии строй
мне чудится в мерном движенье
волны бирюзовой, в лазури морской
мерцающей, в сердцебиенье

пространства. Напрасно к иным берегам
душа это марево мира,
представшее вдруг ослепленным глазам,
ревнует как бы из эфира

горящего. Тщетно! Под солнцем живых
жестки и зелены оливы,
и йод голубеет на скалах морских
в изломе дневной перспективы.

1993 Крым


РИМСКАЯ ЗИМА

М.Ш.

I.

Средь пальм и пиний, в ржавой желтизне
домов, под нашепт обморочной музы
змеенье улиц кажется вдвойне
улыбкою изменчивой медузы,

которою навек запечатлен
и пестрый гул подземного движенья,
и гомон толп, как вплавленное в сон
удушливое головокруженье.

II.

Когда, глядя из окна, распахнутого вовнутрь,
сквозь узкие металлические ребра внешней рамы
на плеск воды в серой чаше фонтана,
на черные камни площади Марии-Сошедшей-с-Гор
на палатку газетчика,
на проносящиеся под окном мотоциклы
и огневые хлопки петард,
ты - в рассеченном пламени,
обернувшись,
встречаешь не стопку одежды и дымные тени,
но смотрящие прямо в твои
расширенные зрачки подруги,
с желтым отблеском,
словно в них дрогнул туман Адриатики,
словно, вспомнив внезапно,
как вблизи, у щеки
трепетали три душных наречья,
ты - сквозь обморок сомкнутых сил -
читаешь по очерку губ ее:
"Твоя комната блещет.
В ней неузко и дышится," -

Что ж,
каждый себе выбирает пространство
сообразно росту грядущего,
и если рука упирается в стену,
тто к чему сожалеть,
что еще непрозрачны,
рассекая друг друга, тела?

Январь 1995


* * *

В зелено-розовых и синих
пространствах выпростав крыло,
растет и множится в пустынях,
каких еще не обожгло
сухим огнем -
            в предсветной тьме им
нагая сонь камней легка,
пока над лондонским Орфеем
текут часы. Ни ветерка,

ни даже снега. Пой, что хочешь.
Холодный рог примерз к руке,
и дивных слов не набормочешь
на полумертвом языке.

Лишь неподвижная Венера
колеблет тонкий пламень свой
там, где синеет полусфера
ночей, идущих над землей.

1995