Митин журнал. Вып. 51 (весна 1994). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.3-10.

Стихи о русской речи

О, домовитая ласточка!
О, милосизая птичка!

Птичка, влажно ль в Америке нёбо? Здесь сухо, светло.
Аз суворовским шагом ступаю Ахиллу на пятки.
Развеваются прядки Фортуны. В походном порядке
с ней играю не в прятки, и это отрадно зело.

Сам заранее понял я, пробные саги сложив, -
ломозубый предлог и опальная кровь винограда
мне аукались в долг, а засим откликаться не надо,
соловьиным кобзоном штурмуя навзрыд падежи.

Поневоле анапестом вывихнет руку строка,
если ящики, двор, тупиковая ветка пространства, -
клювотворная вотчина осени и языка, -
первоопыта блин - суть анапесты певчего царства.

И, признав эту местность, поскольку алкал здесь не раз,
заповедным глотком искушая числитель, приятель,
возлюбив Мнемозину, ея же сослав в знаменатель,
как в почетный аид, состоящий из женщин и фраз.

Слушай: дробью пресытясь, ты накрепко будешь иной,
бо забьет те гортань пух-перо или мергель-суглинок.
Стань же, птичко, вещами разлычными. Замертво пой
то зерном неподвижным, то пулей, спешащей в затылок.




* * *

Прости мне, бабочка, наперсница души,
о энтелехия, летающая всюду, -
тот, кто витийствовал в столь варварской глуши,
тот легок был, как ты, а я уже не буду.

Здесь, Капитолия и форума вовне,
позвав капустницу Мариной или Светой,
карманы вывернув, - ни слова о вине! -
стою, расстроенный, с потухшей сигаретой.

А крови красный гул волнует пиэрид,
сиреной кажется, что слух ночной смущает;
с акцентом греческим комар вокруг звенит
и жить торопится, и тоже исчезает.

Не зря в собрании один екклесисаст
"Все - суета, - сказал, - что рифмой не спасется,
но за молчание никто вам не воздаст,
а слово бедное и так не отзовется..."




* * *

Гостиница, не знавшая ножа
и открывалки, помнится, стакана...
Я встал и вынул спички из кармана;
открыл и выпил. Ночь была нежна,
проста, как твари Мурка или Жучка...
Разбилась лужа, тормознула тачка, -
тонула жизнь, как некая княжна.

Я верил - Бог живет не по углам
гнилой цивилизации; не надо
ни чешую, ни когти зоосада
перемещать в одну из мелодрам,
земную жизнь пройдя до половины,
чтоб на путях русскоязычной глины
заведомо отчаялся Абрам!

Вот почему необратим портрет
и столь ревнива краденая фраза.
Открыв букварь фасетчатого глаза,
прочтем, что нам белеет просто свет.
Так это - жизнь? Я жил ее другою,
черней, подробней, с бритвою тупою,
с портвейном, ленкой, пачкой сигарет...




* * *

В России ветрено, в Израиле темно,
но, постепенно холодея,
прекрасно в нас влюбленное вино
провинциального орфея.

Ни денег выручить, ни жажды утолить.
Да ладно, говорю, не надо!
Глухую дудочку в колене преломить
я обещал тебе, Эллада.

И спьяну выполнил сей варварский обет -
ни слога более, ни звука.
Тяжеле бабочки и выше пирамид
А.П.Квятковского наука.

Зачем же слышится мне песенка одна,
когда из верного стакана
спешит амфибия домашнего вина
резвиться в сердце меломана?

В кошачьем дворике студеною порой
стакан за лавочкой припрячу...
Ни слова более. Эвтерпа, я не твой.
Прощай! Я ни о чем не плачу.




* * *

Что за кружево песенки, нотной соли,
мусикийского полога колыханье...
Ударенье сделай на первой доле
и больное горло стеснят рыданья.

Как полки сдавались земные звуки.
Где твоя победа, дифтонг-заика?
Выйдет из окопа, поднимет руки,
и возьмет в полон его Эвридика.

Переспелым громом щекочет память,
черной книгой или щенячьей славой.
Здесь бы и остаться, да как заставить
виршеплета нежной дышать отравой?

Расслоенье сердца - вот закавыка
и причина тварного прозябанья;
бремя вещих снов твоих, Эвридика,
пепел зряшного света, тире, мерцанья...

То-то глаз цепляется за пространство
и глотает наживку в виде короткой
юбки. Трудно, знать, ему постоянство
тех, кто легкой походкой спешит за водкой.

- Удаляйся, дева, козьей тропою,
раз никто не держит тебя, подруга,
эхо взгляда чувствуя за спиною
и внимая песням иного круга.




Отрывок

Быть рассыпаемся, петь побеждаем пока.
Но, откликаясь на доброе имя бумага,
жизнь открывается азбукой грековаряга,
что построеньем речей повторил паука.

Если часы ожиданья отпраздновал ты,
зорко косясь на фамильные дебри пракрита,
значит не мне через тихую розу Изида,
пела Изида под левой рукой темноты:

"Есть еще рыба с жемчужиной смерти внутри.
Есть еще клинопись резать столы и клеенки.
Есть еще дельный совет - остудив перепонки,
медленный, медленный воин, на месте замри!"

"Есть еще повод застыть в изголовье Зимы -
галки, омела, гараж, неприступные крыши,
где заблудилась душа, у которой взаймы
ноту возьмешь, если завтра получится выше".




"Митин журнал", вып.51:                      
Следующий материал