Митин журнал. Вып. 50 (лето 1993). Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович. С.22-33.

Из книги "МОСКВА-ПАРИЖ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ"




Поднимаюсь по лестнице

Это зал с колоннами четверорукий,
Где по стенам то свекла, то маленький морковка,
Где шевелится в клюве беззубом старенькой птички ребенок,
Уплывающий в стеклах старинных дверей на востоке Египта.

Раздраженной походкой и пахнущий голым
                                                                                растрепанным зноем
Входит накрашенный врач и сверкает пальцами строго.
И снова стенка расправила ноги больные. Вздохнули старухи
И темной толпой побежали, подол поднимая.




* * *

В полупустом кинотеатре
Какой-то музыкант поет.
И бродит изредка прохожий
По мраморной зашарканной плите.

Играют юноши с восторгом в автоматы,
Щебечут за трибуной контролеры,
Бегут с экрана призрачные воры,
Плечом размахивая крылатым.

И я, пророк, на кожаном диване
Сижу в толпе, и грудь рассечена.
И черные в нее летят и лают птицы,
Где тень размахивает перьями во мраке.




Столовая на Каменноостровском

В прихожей толстое за кассой что-то шевелится,
Пустая лампочка в углу, где падает лицо.
Волной проходит чей-то сонный запах,
А та - в глаза плащом дохнула и ушла.

Пустые столики. И нет преград. Коньяк трепещет
В стакане, проницающем сквозь стены.
И голый нос над вилкой нависает
И падает, как коршун, встречу мясу.




* * *

Когда ворона, пролетая надо мной,
Разинет толстый рот и что-то важно скажет
И дальше кинется, задумавшись, проворная
И, размечтавшись, воспарит над крышей,

Мне видится прекрасный темный глаз
В том крике, в том молчании и взлете.
Глядит он, ласково кивая мне рукой,
И бровь величественно темную вздымает.




* * *

В долгом саду, меж статуй и старинных деревьев,
Где по веткам, как птица, бежит воробей,
Я тоже ходил, меж деревьев старинных шатаясь,
Сердце свое пронося над прекрасной травой.

Греет в затылок тяжелое майское солнце.
Падал ребенок, криком терзая миры.
И повсюду собака лицо наклоняла вплотную,
Красною пастью душу пугая мою.




Сижу в "Гроте"

Когда с похмелья веселый, некурящий
За стойкой парень бегает и пляшет,
А в лице его и падает и бьется
Какой-то луч, как древняя страница -

Я пью коктейли, зажав в кармане бакса,
Ложусь на жесткий пол, кудахтаю, как птица,
Но рядом бледная на выкате соседка
Топорщит шубу во все стороны надменно...




* * *

Гляжу в окно, где облако провисло
Над грядкою любимых огурцов.
Как будто стая бешеных баранов
Несется вдаль и бьет крылом.

Сосед потерянный меж грядок рыщет
В коммунистической покуда серой кепке.
Чуть рот раскроет - побежали звери,
Как в словарях безумца Данта.

И ветер западный гуляет меж кустами,
Ерошит перья хлопотных сорок.
И Петербурга будто не бывало
Ни в снах, ни наяву кромешным строем.

Петербург, 1992





Из книги "КАРАВАН ИЗ ШАНХАЯ"




* * *

Когда беснуется в лесу автомобиль,
И дерева бегут к нему горячим строем -
Дорога вспыхивает тяжело,
Как некая безродная комета.

Вот вырвался в поля, осенний, одинокий,
Как листик желтый, оторванный от ветки,
Несется вдаль с протяжным тонким криком,
Блуждает между облак с темным ликом.

И вдруг - исчез. Растерянные птицы,
И мы выходим меж деревьев в поле.
Взмахнет лучом темнеющий возница -
И даль осенняя прогнется больно.




* * *

Лето прошло. Полудохлые ходят под окнами тучи.
Где-то цыганы прошли, завывая, потом полегли и уснули.
Порхает по стеклам последняя тусклая муха.
Рассказывает, что-то о смерти, да неразборчиво, трудно.

Грядки все посерели, со всеми на них мужиками.
Расползаются, падают, полные спелой картошки с морковкой.
И осень гуляет по склонам загадочной буквой
И бьет хвостом в небеса, уходящие в небо.




* * *

Комар завис над бездной хлопнувшей ладони
И бьется, словно сердце в уголке миров.
И, окруженный жизнью, воздухом и писком,
Гляжу во тьму.

Тот глаз, как виноград роскошный и прозрачный,
Лежит ли до сих пор в долине черной?
Ушла ли ночью торопливая рука,
Где тени плачут?

В пустой кровати и немного как бы странной
Не слышно шепота, погасли крики.
И только рот железный раскрывает
Седой комар над ухом.

Пушкинские Горы, 1992





Из книги "ЗАЧАРОВАННЫЙ ПРУССАК"




* * *

Кошачий профиль кирхи надо мной летит.
Мелькнет в глазу машина, хлопая крылами -
И побежал по стенам светлый паразит
В своей прекрасной зыбкой раме.

Сверкает ночь искрой прозрачной диаманта.
Раскосый дождь, крича, над Пруссией пошел.
И снова мы: вокзал, собор, могила Канта,
Где, ослепительный, брожу я нагишом.




* * *

1.

Когда трепещет в воздухе зима
И холодом на окна прыгает и дышит,
И черные бегут в снегу вприпрыжку человеки,
И глазом друг на друга огненным глядят -

Мы пьем воскресный час, летим сквозь стены,
Как полупьяные под вольным пальцем стрелы,
И боги топают ногой, смеются, скачут
В ушах натянутых по космосу и чутких.

2.

Куда-то падает смешная голова,
И что-то в небесах непостижимо рвется.
Протянешь руку - зашатались домы,
И с каждым шагом исчезают боги.

Уже зима. Повысыпали дети
На сладостный мороз. И зябнут ветки
Засыпанных дерев. И пахнет сладко
Над черепицею летающее солнце.

Кенигсберг, декабрь 1991




"Митин журнал", вып.50:                      
Следующий материал