Игорь Ля ШНУРЕНКО

ТЕАТР-ДЖИХАД


        Митин журнал.

            Самиздат.
            Вып. 42 (ноябрь-декабрь 1991).
            Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович.
            С.50-73.




    9

              Вечер в этом городе по-настоящему чувствуешь только в одиночестве. Они передают друг другу свои взгляды, касания, они получают что-то взамен, им это необходимо, чтобы не чувствовать, как течет время. Ты же то цедишь время по капле, то убыстряешь его ход, включаясь в общий хоровод.
              Третий вечер подряд я сидел в подвале Домжура и смотрел в стену напротив. Стена ничуть не изменилась за это время, да и я был все тот же.
              Три дня назад снова дали свет, и еще не прошел пик рассказов о том, кто и как жил все это время.
              Журналисты были, разумеется, наиболее красноречивы. Теперь они могли пить пиво и громко смеяться. Но только наверху, а в подвале, куда одиночек ввинчивала лестница, их истории гасил равнодушный камень.
              Если долго глядишь на стену, видишь, как она вибрирует, как берет она звук и успокаивающе ласкает воздух в ответ.
              Они знают друг друга давно - воздух и его граница, камень и его господь, между ними давно соглашение.
              Соглашение далось с трудом, возможно, это лишь договор о перемирии. Иногда Господь выхватывает бич и стегает застывшее море. Море запоминает это и наращивает кристаллическую решетку.
              Когда мир будет камень, кто будет помнить о воздухе? Только камень.
              Иногда они любят друг друга, тоскуют, страдают друг без друга.
              Нужды ли им мы?
              Из дыры в стене появились двое, еще двое, трое. Бар заполнился голосами, гулом языка, шумом прибоя.
              Миндалеглазый бородач полоскал язык в коньяке и приговаривал в стиле рэп:
              - ...и вот они говорят: сиди и не рыпайся. А мне-то что, я сижу себе, час, другой, потом пришла девица и принесла чай с сухариками, я спрашиваю, что вам от меня нужно, а она молчит, как будто немая, да только не немая она, когда я заснул, я потом как бы заснул, притворился, что кемарю, она снова зашла и с каким-то не поймешь, я глаза открыть боялся, мужиком или бабой, все шепталась... Абдул, Абдул, больше я ничего не понял. Короче, арабы. Кормили хорошо, все время. Чернослив, кофе, мясо, овощи. Всю жизнь бы так ел. Даже поправился , вон животик отрастил. Все свежее. И больше ничего не делал, только ел да спал. Зачем они меня взяли, так и не понял. А как свет дали, так мне трояк в зубы на такси, и вперед: вы свободны, на чистом русском языке. Как хочешь, так и понимай.
              - А второй кто был?
              - Да я его и не видел. Сначала мне глаза завязали, а потом, когда он пришел, я их не открывал - боялся. Зарезали бы в момент.
              - Оружие у них было?
              - Да было, я уверен, и оружие. Без оружия кто на такое пойдет. А-а, Рифат, садись к нам, стул свободный, - миндалеглазый привстал и пожал руку солидному мужчине в тройке.
              Арабы. Значит, они брали заложников. Выходит, у них был какой-то план. Нет, неубедительно. Непонятная цель. Чего они хотят достичь? Что им нужно? Власть над городом? Или это демонстрация силы? А может быть, у меня началась паранойя?
              Если и так, то давненько.
              Я вышел на Невский. Солнце послало свой пронзительно одинокий луч и поменяло полюса зарядов. Минус на плюс, печаль на радость, огонь на воду.
              Я шел вдоль Фонтанки и смотрел на черную воду.
              Она была неподвижной, но внутри нее, кажется, что-то происходило. Кажется, менялась структура, кажется, что-то решалось. Я подошел к воде ближе. Она неподвижно кипела, она не в силах была выносить какое-то страшное напряжение.
              Я отпрянул.
              По крайнем мере, я в своей крепости, внутри цитадели. Они могут меня убить, но весь их террор не произведет на меня никакого впечатления. Ведь это все ради меня, рассчитано на меня.
              Они ждут, что я среагирую, что я сделаю неверный шаг. У них все рассчитано, но они не учли одного.
              Они не учли того, что я, в сущности, давно смирился со смертью.
              Я не боюсь жить, не боюсь умереть. Я многое пережил, но мне нечего вспомнить. Ничто в этом мире по-настоящему не стало моим.
              И, в отличие от того одинокого луча, я не меняю полюса зарядов. Я живу, избывая переполняющую меня пустоту. Живу, чтобы наполнить пустотой все вокруг, что все приравнять себе.
              Я должен увидеть как можно больше, я стремлюсь увидеть, запечатлеть все.
              И в тот счастливый момент, когда моя камера будет двигаться вместе со мной, когда я буду кричать от переполняющей меня боли, когда я буду смотреть прямо на солнце, меня пронзит одинокий дротик - лучик, мой последний пожар, моя смерть. Я хочу умереть в движении, чтобы не глядеть Ему в холодные, снежные очи. Кажется, я их помню.
              Со мной погибнет все остальное. Это я знаю наверняка.
              Такой смерти для себя я хочу.
              Я шел обратно, и свинцовые свои воды Фонтанка двигала мне вослед.
              Я вернулся в нижний бар и застал сенсацию.
              ФРУНЗЕНСКИЙ СГОРЕЛ!
              Какой-то вор остался во Фрунзенском универмаге после закрытия и ночью наполнил добром свой мешок. Когда он выходил через окно второго этажа, сработала сигнализация. Он вернулся и попытался уйти через крышу, но увидел, что милиция все перекрыла. Тогда он поджег магазин и спрятался.
              Из дыма в дым бежали осунувшиеся милиционеры.
              Кто-то из них под утро сменил напарника и вот теперь из уютной дежурки попал в это подобие ада.
              Кто-то выполнял свою работу с удовольствием.
              Они искали, искали троцкиста, незадачливого осквернителя святынь.
              А он стоял тут же, на первом этаже, хотел выскочить, растяпа.
              Тут его и взяли.
              Лицом смугл, от природы застенчив, он не думал, что окажется в центре внимания, что бригада "600 секунд" будет дергать его за рукава, заглядывать в глаза.
              Он не знал, что отвечать, как доказать свой цинизм, он уклонялся, заслонял глаза рукой.
              Уже дома, сидя в пушистом халате возле телевизора, я смаковал эту сцену, пока не раздался возглас: "Уберите камеру! Я гражданин Кувейта!", и перед жителями осажденного города во всем своем великолепии не предстал Л.Д.Шнуренко, оуновец и иракский шпион.


    10

              Твоя жизнь может измениться.
              Ты можешь попасть под машину, умереть, оказаться в другой стране, например, в Израиле.
              Ты можешь пойти в Эрмитаж не зная, что тебя изнасилуют перед закрытием возле камбоджийского урода.
              Ты можешь заснуть под утро в канаве, а наутро познать Бога.
              Твоя позиция может измениться - и тогда ты назовешь своим иное. Иное теперь. К смене позиции невозможно подготовиться, потому что невозможно знать заранее.
              Христианский Бог говорит, что дает это знание, но это знание Апокалипсиса.
              Для него твоя теперешняя позиция не представляет ценности - он ждет тебя в жизни вечной.
              Скажу по секрету - тебе этой жизни не видать.
              Ты никогда не увидишь своего христианского Бога.
              Так говорил мне в КПЗ некто Л.Д.Шнуренко, подозреваемый в поджоге Фрунзенского Универмага и в шпионаже в пользу Ирака.
              Твоя позиция - вот что представляет ценность для тебя. В этом твоя последняя человечность, твоя всеохватывающая человечность, твой исламский гуманизм.
              Ты должен поклоняться Кубу.
              Хочешь ли ты избавиться от ряда своих способностей?
              От способностей прощать оскорбления святыни, от способностей проходить сквозь?
              От способностей нестись вперед как нейтрино - нигде не останавливаясь?
              Хочешь ли ты получить позицию, прописку, право?
              Ты волен, и эта воля - вылететь из окна ногами вперед.
              Забудь о человеческом образе бога. Его позиция не меняется.
              Если хочешь его представить, подумай о совершенно черном кубе.
              Подумай, если не хочешь захлебнуться в собственном дерьме, не хочешь умереть на помойке.
              Ты должен подумать о Кубе, теперь твои мысли будут о Кубе.
              Знаешь ли ты, каково быть иракским шпионом в стране язычников, продолжал Л.Д.Шнуренко.
              Шпион, всегда шпион. Нет ничего бессмысленнее, безнадежнее.
              Иначе было в Кувейте, в стране арабов. Я минировал нефтехранилища, составлял списки, печатал фальшивые деньги. И когда они вошли туда, наши танки, мы провозгласили Кувейт независимой, свободной республикой. Теперь уже никогда мне не бывать министром. Как сладко было притворяться лояльным, притворяться во имя ислама!
              И вот теперь я здесь, в вашей гяурской тюрьме.
              - Зачем ты поджег универмаг? - спросил я.
              - Россия не должна достаться Христу. Пусть она лучше исчезнет, станет пустыней. Христиане все хотят уравнять, зверей и предметы сделать людьми. Это никогда не произойдет.
              Каждому определено свое место, такова воля Аллаха.
              Если России суждено стать пустыней, она станет пустыней. Пространством для новых арабов, для быстроногих верблюдиц.
              Мы не допустим всемирного Израиля. В борьбу вступили ангелы света, и я один из них. Посланцы пророка, мы погибнем в борьбе, но неминуемо окажемся в раю.
              Я говорю это тебе, потому что ты наш. Если ты расскажешь об этом, ты погибнешь.
              Стрела уже выпущена, она летит вперед.
              Я хочу, чтобы ты знал: никто в этом мире не равен тебе.
              Ты один, ты единствен, и у тебя есть свое место.
              Я убивал, предавал, вредил, я знаю яды, умею подбрасывать ложные свидетельства. Это подлинно мусульманское искусство, искусство орнамента.
              Я предупредил тебя, хрипло сказал Л.Д.Шнуренко.
              По-настоящему меня зовут Дауд.
              А зачем вам женщина, Дауд?
              Женщина нечиста. Никто лучше нее не сумеет войти к неверным, понять их, заслужить их доверие. Она искусна в танце, она может петь. Я - раб Аллаха, Гадаф - раб Аллаха. Я - слуга Гадафа, она - рабыня Гадафа.
              Она русская?
              Для тебя да. Она стрела, клинок, молния, луч. Она свет Аллаха.
              Ты будешь сидеть в тюрьме, Дауд.
              Он грязно засмеялся, выругался по-арабски.
              Меня спасет Гадаф, ответил он. Я в руках Аллаха. Я дам тебе совет, неверный. Взмах железных ножниц. Несколько капель крови, отброшенная в сторону кеска - и ты слуга Аллаха. Тебе уже уготовано место. Тебя ждет Гадаф. Здесь никому до тебя нет дела. Здесь ты нуль, никто, пустое место. Всю жизнь из-под тебя выбивали стулья, от тебя живого отбирали куски. Ты рассеян по миру, тебя нет. Вас миллионы, и вы никогда не увидите своего Бога.
              У меня нет Бога, Дауд, - прошептал я.
              Аллах велик. Он найдет тебе место среди стрел в своем колчане. Он вылечит твои раны, даст тебе прекрасных жен. Он даст тебе бесконечность беззвездных ночей, сладкую пустоту наслаждения.
              Сражаясь до конца, ты узнаешь Его.
              Дауд рассмеялся, потрепав меня по коленке.
              А теперь я хочу спать. Приходи еще.
              Я убрал диктофон, и пришел в себя, когда покинул Кресты.
              Фигляр, теперь он кувейтец Дауд. Кто он на самом деле? Кто такая Анюта?
              Совершенно очевидно, что они ничего не боятся. Они что-то задумали, это надо предотвратить. Анюта, я хочу быть с тобой. Я помню изгибы твоего тела, твой запах, твое дыхание. Я не устану повторять твое имя. Анюта?



    11

              - Бред какой-то, - произнес шеф и отложил текст в сторону. - Нашелся иракский шпион. Алла Зуева наводила справки на Пряжке, он там частый гость. Доктора сначала были в восторге, начинали писать диссертации - знаешь, вроде "интересные особенности протекания маниакально-депрессивного психоза в условиях преимущественно гипертимического окружения".
              - Гипертимического?
              - Да, это новое словечко. Да вот ее материал, она даже из энциклопедии выписала. "Гипертимичные формы психопатии - характеризуются неизменно повышенным настроением, неустойчивостью стремлений и интересов, повышенной общительностью, отвлекаемостью и поверхностностью мышления. Больные постоянно деятельны, но малопродуктивны, подвижны, суетливы, говорливы, легки на обещания, редко выполняемые; им свойствен постоянный, но поверхностный оптимизм ("солнечные натуры"), повышенная потребность в общении с людьми, с которыми они очень легко сходятся и становятся друзьями".
              - В таком случае мы со всех сторон окружены гипертимиками.
              - Это и называется фоном, - продолжил шеф. - Сейчас, чтобы сохранить разум, нужны или крепкие нервы, или рыбья кровь. Так вот, этот Л.Д.Шнуренко - гениальный симулянт. Для него сумасшествие - это l'art pour l'art. Сегодня он шизофреник, слышащий голоса - он верит галлюцинациям, выполняет приказы неведомых существ, совершая опасные действия - поджоги, покушения на убийства, самоубийства.
              - Самоубийства?
              - Да, он очень искусен в этом. В истории его болезни 26 попыток самоубийства. Он использовал газ, воду, прыжки из окна, петлю, огнестрельное оружие. Пытался резать вены тупой бритвой "Нева". Бритва сломалась. На следующий день он параноик, борец за правду, за святое дело пророка. Через неделю - впадает в депрессию, проходит еще время - и он начинает вести себя театрально-истерично.
              - Может быть, он все время стремится быть на виду?
              - Иногда да, иногда, наоборот, прячется в глухие уголки Псковской области.
              - Но всему этому должно быть объяснение?
              - Доктора давно отказались от него. Они перестали его лечить - ведь их лекарства он подсыпает в чай своим гостям. Впрочем, последний доктор сказал, что в жизни не видел человека более нормального, чем Л.Д.Шнуренко.
              - Хорошо, - продолжал недоумевать я, - в таком случае почему его не могла завербовать иракская разведка?
              - Да иди ты в жопу со своей иракской разведкой! - последовал ответ.



    12

              Нашей любви нет места под этим небом без воздуха. Мы как астронавты - выходим за дверь, и уже в открытом космосе.
              В безвоздушном пространстве не распространяются звуки. Поэтому мы в этом городе похожи на рыб - шевелим, шевелим губами, а толку мало. Навстречу нам плывут троллейбусы, шевеля жабрами-дверями, они спокойнее нас, у них нет языка - нечему зудеть.
              Впрочем, какие мы к черту рыбы? Нас не оторвать от земли, мы не в состоянии величественно плавать между домами, охотиться на более мелкую рыбешку, удирать от более крупной. Мы - скорее океанские белые черви, создавшие своеобразную цивилизацию.
              Откачавшие воздух и пока не пустившие вместо него воду.
              Мы думаем, что бог был таким же белым червячком, только очень добрым, этаким шлангом, этаким Христом.
              Господи, пусти скорее воду! - молят наши водоросли, наши интеллектуалы. - Ты очень добрый червячок, ты нас жалеешь, но нам очень хочется увидеть драгоценные камни в кристально чистой воде.
              Нам кажется, мы знаем нашего бога. Он обо всем нам рассказал, извиваясь на кресте. За нас извивался. Он хотел связать, повязать нас своей историей. Сейчас нас связывает первая программа центрального телевидения. Благодаря ей мы убеждаемся вновь и вновь, что все люди одинаковы. Нашей любви нет места под этим небом без воздуха.
              В РАМКАХ ПРЕДСТОЯЩЕЙ ПОЕЗДКИ ПО СТРАНЕ ПРЕЗИДЕНТ ПОСЕТИТ ЛЕНИНГРАД.
              Я листал газеты, дожидаясь шефа. "Смена", "Известия", "Набат", "Протестант". Много их сейчас развелось. Сотней рук щупают пульс умирающего. Вишну щупает, Шива танцует. Каждый журналист мечтает написать последний репортаж о том самом. Они не подозревают, что то самое уже началось, и они успеют не только написать об этом, но и пропить гонорар.
              ЭТО БУДЕТ РАБОЧИЙ ВИЗИТ, В ХОДЕ КОТОРОГО ПРЕЗИДЕНТ ВСТРЕТИТСЯ С ТРУДЯЩИМИСЯ, СВЕРИТ С НАРОДОМ ШАГ РЕФОРМ.
              Шеф забавный человек. Учился сначала на гинеколога, потом на учителя географии, потом на режиссера самодеятельного театра. Это в Институте Культуры есть такая специальность. Был контролером, инкассатором, руководителем туристической группы. Любит заниматься подделкой документов, хотя бы и ради удовольствия. Один из его излюбленных журналистских приемов - фабрикация письма в редакцию или памфлета, в котором тот или иной деятель нападал бы на свое руководство или на воображаемых соперников. После каждой такой публикации начинается буря протестов, звонков, опровержений. Люди обвиняют друг друга в самых тяжких грехах, вспоминают самое грязное, несут в редакцию любой компромат. Остается только выплескивать время от времени это на страницы газеты, скажем, под заголовком "дискуссионный клуб". И так до нового скандала. Помню, прошлой осенью появились "Признания старого эколога", в котором руководитель одного экологического бюро был обвинен в связях с КГБ. Через некоторое время появился ответ под заголовком "Я - агент КГБ?", в котором утверждалось, что автор предыдущей публикации под видом природоохранной деятельности создал клуб гомосексуалистов. Спустя некоторое время появился ответ старого эколога с протоколами, полученными им от мнимых сотрудников КГБ. Излишне утверждать, что все эти документы были подделаны одним и тем же человеком, а именно моим шефом.
              Телефонный звонок. Поднимаю трубку, шеф на проводе.
              - Приезжай ко мне, дело срочное, - говорит он.
              Дома он был один: жена ушла за продуктами. Наступали сумерки, но было еще светло. Я заметил на письменном столе шефа большой черный конверт, сделанный из материи, на нем был нарисован белый восьмиконечный крест с надписью:
              СИМ ПОБЕДИШИ.
              Помню, была также наклеена бумажная иконочка Архангела Михаила; по-видимому, все это имело заклинательный характер.
              Шеф трижды перекрестился перед большой иконой Смоленской Божьей Матери, открыл конверт и вынул прочно переплетенную кожей тетрадь.
              Как я узнал потом, конверт и переплет тетради были изготовлены в переплетной мастерской по соседству с нашей типографией под непосредственным наблюдением шефа, который приносил-уносил тетрадь, боясь ее исчезновения. Крест и надпись на конверте были сделаны краской по указанию его жены-тувинки.
              - Дауд исчез из больницы, - сообщил я ему.
              - Дауд? Какой Дауд? Брось ты это, пустое, сейчас увидишь нечто особенное, заключающее в себе разгадку многих тайн.
              Он повлек меня в спальню, в углу которой стоял огромный деревянный сундук, окованный металлом, который открылся с жалобным звуком.
              - Смотри! Вот они, загадочные предметы, которые служат паролями: ручки и перстни с секретом, булавки, половинки железных рублей. Я собирал их много лет, и только теперь пришла пора открыться. Смотри - вот вензель императрицы Анны Федоровны - здесь треугольник, здесь еще один. Вот пятиконечный орден Почетного Легиона - посредством этого знака воины Кагала готовили Армагеддон. Приглядись внимательно к этим галошам - видишь знак ? Это Красный Двойной Треугольник - самый страшный из всех треугольников. Они всех нас в это обули. Знают, знают, что сыро у нас, хлюпает под ногами - и приспособили.
              - Этак вы предложите мне Протоколы Сионских мудрецов, издание двенадцатое, переработанное и дополненное?
              - А если и так, милейший, если и так? Вот она - Хартия Царства Антихристова! - вспомнил он наконец о тетради и хлопнул ею по сундуку. - Се дневник Грядущего Сына Беззакония!
              - Оглянитесь внимательней по сторонам. Какие сундуки, какие масоны, какие тайные протоколы! На дворе конец тысячелетия, уж и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая согрела. Если раньше и был какой-то смысл в пророчествах, то теперь они просто смешны. Те, кого хотели предупредить, уже давно все поняли и попрятались по щелям, а остальным хоть кол на голове теши.
              - Но погоди, милейший, а как же существование дьявола? Ведь он же являет себя в образе богохульном...
              - О небеса и обитающие на них, веселитесь! Еще один Серафим Саровский нашелся, - прервал я шефа раздраженно.
              - Не замай святые имена великомучеников, - воскликнул шеф страстно и перекрестился. - Да, многажды предупреждения получали истинно верующие. Это и сновидения митрополита Филарета, и преподобного Серафима Саровского свидетельства, и энциклики Пия Х. А Ибсен, Достоевский, Мережковский! И вот теперь, - размахивал он тетрадью, - мы подлинную запись небесного голоса имеем. Сказал он мне: напиши: отныне блаженны мертвые умирающие в Господе; и успокоятся они от трудов своих, и дела их идут вослед за ними. А ты находишься прямо под дьявольским наваждением. Ведь самая большая хитрость сатаны заключается в том, чтобы заставить людей не только отрицать влияние его на дела мира сего, но и существование его. Я показал тебе, как везде появляется уже знак Грядущего Антихриста, как везде ощущается близкое пришествие царствия его. Теперь возьми эти бесценные свидетельства, последнюю адекватную запись шума множества вод и голоса как бы гуслистов, играющих на гуслях своих.
              - Что за гуслисты? - переспросил я опасливо и шеф, вдохновленный моим незнанием первоисточника, продолжил:
              - Они поют как-бы новую песнь перед престолом и перед четырьмя животными и старцами, и никто не сможет научиться сей песни, кроме ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы он ни пошел. Возьми это последнее приношение Христа, этого подлинного Ходатая нового завета! Возьми это подлинное руководство к достижению святости!
              И он всучил мне в руки свою фальшивку.
              - Но ведь тут что ни слово, то ложь.
              - Возможно, - согласился шеф, - но ведь сила Божия в немощи человеческой совершается. Вспомни Валаамову ослицу - тоже пророчила, а чем я хуже? Веры нашей ради может Бог превращать собачьи кости в чудотворные мощи, может он и лжеца заставить вещать правду.
              - Хорошо, но я тут при чем?
              - Ты, главное, возьми, - деловито сказал шеф и под локоток повлек меня обратно в кабинет. - Обработай, посмотри, нет ли ошибок. Сделаем серию публикаций номеров на пятнадцать. Заголовок, скажем "Сорок два месяца Зверя". Или сам придумай, если не понравится.
              А по радио голос развязный, безразличный прямо в мозг впечатывал
              СЕГОДНЯ В ДЕСЯТЬ ЧАСОВ УТРА САМОЛЕТ ПРЕЗИДЕНТА ВЗЯЛ КУРС НА ПУЛКОВО.

    "Митин журнал", выпуск 42:
    Следующий материал

            Продолжение
            повести Игоря Ля Шнуренко





Вернуться на главную страницу Вернуться на страницу
"Журналы, альманахи..."
"Митин журнал", вып.42

Copyright © 1998 Игорь Шнуренко
Copyright © 1998 "Митин журнал"
Copyright © 1998 Союз молодых литераторов "Вавилон"
E-mail: info@vavilon.ru