* * *

Я пью каждый день пиво, водку, коньяк, мартини.
Мне мешает жить один человек, его имя Владимир.
Иногда его имя бывает Тамара, Муслим, Красно Солнышко, Тень-на-плетень.
Мне кажется, именно из-за этого я пью каждый день.
Я пью каждый день под закусь азота,
                                      под гимны Молдовы и Польши.
Людей по имени Владимир становится всё больше.
Из юдоли пустынных дорог они пьют ледяную воду.
Используя зонт вместо зонда, делают мне погоду.
Смотрят в моё окно, когда я переодеваюсь или люблю.
Их тьма в каждый ясный день, и именно поэтому я пью.
Но, конечно, не так каждый день, чтобы петь и блевать.
Я практически трезвая ложусь в кровать,
читаю про Гарри Поттера и отхожу ко сну.
Владимир лезет на сосну,
что над моим окном, и начинает пить.
Больше, чем просто его, мне хочется его убить.
Зуммер моих позывных "изыди" ползёт к нему по сосне.
Человек по имени Владимир, истекая кровью, пульсирует во мне.
На лбу расцветает роса, в нём становится тихо и муторно.
Владимир падает. Наступает утро.

* * *

Так на вершине увяданья
сидит ворона без яиц
уже и даже без птенцов уже.
Проходит мимо маленькая жизнь
и через форточку уходит в зданье.
Сосед шумит косою в неглиже.
В чём растворилась ты, душа моя?
Всё – сосны, совесть, осы – всё не так, как нужно.
А тут ещё суббота и, возможно, грянет гость.
И белка вопреки всему на ветке гложет кость –
таков у здешней белки ужин.
Всё книги врут, что белка песенки поёт...
Придет Владимир и её убьёт.

* * *

Владимир поутру проснулся,
достал спасительную флягу
и успокоился на время,
и стал смотреть в окно вселенной,
где всё тепло и поднебесно,
где много рыбы и свирелей,
и позабыл, что там, над миром,
где храм спасателя Мазая,
взывает зайчик неучтённый
и самолёт опять разбился...

Владимир вдругорядь проснулся,
достал спасительную флягу
и снова сделался здоровым,
и стал смотреть в окно вселенной,
где льют дожди, и пахнет рыбой,
и на дуде сосед играет.
И вспомнил песенку про зайцев
из заповедника Христова,
про душ их стоптанных спасенье
из пят мозолистым Мазаем.
И потому бывает утро,
Владимир, и окно, и фляга,
и самолёт опять взлетает...

* * *

Он мечтал о глубоком чёрном плаще,
но был низкого роста, ему не везло.
От первого брака из всех вещей
ему досталось весло.

Жизнь его шла своим чередом.
По утрам ел тво́рог и прочий кальций.
Каждый раз, приходя в незнакомый дом,
снимал сапоги и отпечатки пальцев.

Он был щедр. Каждой новой своей подруге
дарил по талону в зубной кабинет.
Уважал закон и всегда мыл руки,
выходя по малой нужде в интернет.

Он всегда носил в нагрудном кармане
контрольный пакет акций протеста.
На него даже раз обратила внимание
кампания "Идущие в одно место".

Когда он сумел затащить в постель
двух сутенёров и начальницу ЖЭКа,
пред ним открылась великая цель:
найти в себе диа-ген человека.

Он искал его в древних сакральных рыбах,
в школьном пособии по биологии,
собрал коллекцию чешуйчаторылых,
ставил опыты над дурноголовоногими.

С Паспарту в штанине колесил по миру.
Вступил в Гринпис завзятым исламистом.
Написал два тома "Войны Эмира"
о судьбе одного арабского экстремиста.

В каких только точках он не горячился...
Батрачил, таскал мешки под глазами.
Когда на шахте обвал случился,
лично ассистировал при обрезании.

И вот он достиг больших рубежей,
но ему говорили кто и где попало:
"Мадам, Ваша дочь не ловит мышей
и в искусстве фэншуй понимает мало".

И когда он понял, что эти кто-то
знают о тараканах его и циррозе,
его обуяла гетерозигота,
и он почил в каком-то обозе.

Мимо мелькали дали и даты.
Красные дивы хороводы водили.
И он позабыл всё, чем был когда-то.
Проснулся, потянулся – и стал Владимир.

* * *

Женщины любят китов за покатые сильные спины,
за гладить их на рассвете. За длинный хитовый ус.
За то, что всегда на плаву. За стильные фрачные сплины.
За языком поцелуя долгий солёный вкус.

Женщины любят кротов за то, что, не зря, не имут
несовершенств, неряшеств, за минимализм телес.
За их самоуглублённость, за близость к земле родимой,
и как они её роют. За шкурный к ним интерес.

Женщины любят козлов за их внутри колокольчик,
синий степной колокольчик, дикий тамбовский вой.
За горных бород лавины, где так запросто кончишь –
рожки протянешь, ножки – с собою, мой друг, с собой.

Женщины любят котов за первородную негу,
за их под вибриссами риса жёлтую муть Хуанхэ.
Я тоже всё это любила, но он был моим коллегой,
ел макароны с луком и говорил "г`э".