ПОЧЕМУ АВТОР НЕ СТАЛ ПИСАТЬ ЭТИ РАССКАЗЫ

        Во-первых, автор очень ленив. Он с подозрением относится к процессу письма. Сидишь, водишь по чему-то белому какой-то палкой, и смех и грех. Автора всегда больше забавляли другие процессы – например, питание и совокупление. Тут уж автор не ленив вовсе. Пишет же автор, дабы потрафить таким свойствам своей натуры, как алчность и тщеславие. Потрафить получается редко, ну да ладно. Из лени природной автор и делал в основном стихи, то есть тексты, которые почти не требуют "тайпинга".
        Второе соображение – это врожденная стеснительность. Не всё же, на самом деле, написать можно. Есть же такие вещи, как пошлость, глупость и откровенная бычка. За такое может стать стыдно. А стыд – это худшее воспоминание детства. По большому счету ниженеизложенное бумаге доверять бы не стоило, а с другой стороны, где-то оно уже существует, и всю беду от него не избавишь. Вот нашелся вроде разумный выход.
        Соображение третье. Проза обычно похожа на поезд или другой какой наземный транспорт. То бишь маршрут навязан читателю директивно, чуть ли не сверху, и ему, бедному, остается только расслабиться и пытаться получать удовольствие. Однако есть еще такси, метро, самолет и личный автомобиль. В этих случаях можно выбирать маршрут, или хотя бы не видеть, где едешь. Вот и хотелось бы мне, в меру сил своих, слегка расширить территорию читателя, его, с позволения сказать, свободу выбора.
        Теперь правила игры. Перед вами начала и концы сколь угодно длинных историй. Где точки, там пусто. Там может оказаться все, что угодно, по вашему выбору, потому что
        В СЕРЕДИНЕ НИЧЕГО НЕТ!

СЫРЬЕВАЯ ТРИЛОГИЯ

1. Донбасские балабасы

        Агыз всякий раз после выстрела слышал хруст, когда попадал. Теперь все были мертвы, и он опустил руку с пистолетом. Из-под стола вышел черный, как смоль, Буратино. Агыз вскинул руку и щелкнул, плечом слыша звяк осечки.
        – Что, – спросил Буратино, – хочешь услышать деревянный стук?

• • • • • • • • • • • •

        – Молодец, чурка... Можешь жука съесть. – Иосиф Никитич улыбнулся, как самовар. Словно отражением улыбнулся.
        Агыз положил на стол оранжевый шлем с лампой. Все знали, как Иосиф Никитич любил насекомых, оттого молчали. Была Агызу оказана невиданная, уникальная, изуверская честь. Жук, цокая, побежал по полировке в сторону бойца. Агыз поймал и, зажмурившись, сунул в рот. К полной губе Агыза прилипла твердая жучья нога, длиной в мизинец. Солнце взошло в Агызовом животе, и стал Агыз Иосифом Никитичем, и Пешка Фролов стал Иосифом Никитичем, и мама Агыза стала Иосифом Никитичем, и Наташа Случанко стала Иосифом Никитичем. В кожаном салоне сосал Иосиф Никитич другому себе уд, причмокивал и постанывал.

2. Украденный террикон

        Виктор Львович стоял, прислонившись к спинке кожаного огромного кресла, на фоне пятиметрового окна, за которым лежал неровный бархатный раскат от черничного чизкейка к кавалерийскому индиго. В правом нижнем углу картинки яблоками жили два жирных белых огня, и наискось от них тянулась вниз ритмичная цепь огоньков тщедушных, желтых. Приемник "Ригонда", древний, как Херсонес, шептал на пустой частоте. В спине Виктора Львовича шли длинные прохладные белые змейки. Иногда он начинал дышать прерывисто. Тогда волны дрожи катились внутри него, и отраженное в стекле лицо выражало чрезмерное трудное счастье.
        Вдруг он обернулся, ткнул пальцем в выключатель на столе, осветив богатейший, почти европейский кабинет, выставил недалеко вперед руки. Посмотрел сначала в одну ладонь, потом в другую, и наконец нечеловечески громко и визгливо заорал: "Спиздили!"

• • • • • • • • • • • •

        Марья Автандиловна раскладывала яблочки на больничной тумбочке за номером 312 возле постели директора.
        – Глядишь, через денек отойду я, – слабо тянул Виктор Львович.
        – Непременно, а через недельку в теннис играть станете.
        – Нет, милая, не туда отойду, к нему я отойду скоро.
        – Грех, молчите сейчас же, – Марья Автандиловна сама испугалась своей строгости.
        – И то правда. Он-то не отходил никуда, и не крал его никто. Потому что нет такой технической возможности, и мотива нет для кражи этой. Это мы с вами отошли, это нас с вами украли. Вас украли, меня, Настеньку мою, Сережу Беженца... А он там остался, не нужен и недвижим. Вот я к нему и вернусь...
        С тумбочки упал плод и покатился по дощатому нечистому полу.

3. Мятный торф

        Олег Маркович Торф частенько чавкал. Это избавляло его от понятного, плоского, как каток, одиночества. Иногда Олег Маркович чавкал, даже когда не ел, над пятилитровой банкой как над резонатором.

• • • • • • • • • • • •

        Смолк симфонический оркестр за спиной Олега Марковича, и гром аплодисментов прокатился по залу ресторана. Олег Маркович поправил бабочку и покраснел. Оленька бежала к нему с невиданным букетом синих гладиолусов. Олег Маркович закрыл глаза и, чтобы обрести покой, представил на миг, что вновь за окном крупный, подвижный, освещенный снег, Этажерка, потолки лепные, в углу елка. Что все вокруг дача и печурка, и что из огня печурки тянется к нему Оленькина рука с цветами.

АБЗАЦЫ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА

4. Тевтонский пистон

        Годовалый Пилюта легко летал с отцовской стрелой, вцепившись новыми зубками в древко. На излете разжимал младенец оскал и кубарем спешил в подлесок, искать ползком по запаху плотный, мокрый, чужой, пористый гриб.

• • • • • • • • • • • •

        Плыл по Ягве сосновый плот, на нем поверх лапника окоченела яловая корова с немалым душком. На корове стояло ведро с глядящей в промежность щукой. Варя стояла голая над ведром, на коровьих боках, играла визг на пилютиной дудке.
        "Лучше не глядеть," – думал Пилюта и знай низал на ивовый прут вражьи погремушки.

5. Встретиться с императрицей

        На заднем дворе усадьбы, подле семи отдельных мраморных ног, жарил Ермолай на углях жирного хозяйского мопса.

• • • • • • • • • • • •

        Сквозь решетку сыростью вонял Петербург. Толстые желтые листы заворачивались внутрь под нарукавником.
        "Я... я... я...!" – похохатывал на дыбе Ермолай, и по высунутому синему его языку мышью ходила в узорных туфельках императрица. Семя примочило порты, и в дальнем углу плыла на одной ноге белесая, блохастая цапля.

6. Круглый выстрел

        Круглый, мохнатый охотничий выстрел; нарисованный смытой гуашью, голос невидимого возницы, лишенные эха капли. Стрекоза хотела присесть на странно сухой шар, венчавший деревянный столбик перилец купальни, но отчего-то не стала. Стеклистой крупой висела в воздухе особенная сырая тишина. Пахло тиной. Вся зелень обрела запах сирени, и лишь антрацитовая вода непрестанно вспыхивала салатовым или желтым. Костя нагнулся к воде, чтобы не видеть ничего яркого, и подумал так, чтобы мысль осталась одна: "Придет Оля, а завтра уеду..." Оля появилась из-за камышей в изумрудном платье с бордовой отделкой, с белой пронзительной антоновкой в руке.
        – Завтра я в Петербург, а после сразу на фронт, – сказал Костя.
        – Ну и что? – Оля откусила сразу половину яблока, а остаток бросила на самую середину пруда. Раздался лишенный всякого эха плеск.

• • • • • • • • • • • •

        – Вечером здесь будут красные, – сказал Костя. – Твой папа хочет поджечь усадьбу.
        – Ну и что? – Ольга некоторое время искала глазами яблоко. Не найдя, легко отломила сухой деревянный шар от столбика перил, откусила от него половину, а остаток бросила на самую середину пруда. Раздался лишенный всякого эха плеск.

РАССКАЗЫ О ЖИВОТНЫХ

7. Отринутый крот

        За спиной Принца лоснился и тек холодный, влажный яблоневый цветок. Видны были полупрозрачные, зеленоватые, уходящие во все стороны нити его запаха.
        – Я вся дрожу от любопытства, – зашептала Дюймовочка в сложенные перед лицом ладони.
        – Сначала ты должна узнать одну тайну, – шепотом произнес Эльф.
        – Тайну?
        – Да, и тайна эта состоит в том, что для самой страшной, поглощающей двоих близости достаточно вот этого...
        Принц присел на колено и протянул к Дюймовочке руку ладонью вперед. Повинуясь проснувшемуся инстинкту, Дюймовочка ответила тем же.
        – Осторожно! – предупредил Принц, – между ладонями должна оставаться прослойка воздуха, как в конденсаторе.

• • • • • • • • • • • •

        – Ведь ты же знаешь, что я никогда бы не смогла тебе изменить...
        – Конечно, ведь существа, созданные игрой света, такие, как мы с тобой, не способны изменить или разлюбить. Если с нами происходит такое, мы просто исчезаем.
        – Значит, все нормально?
        – Все даже лучше, чем могло бы быть...
        Эльф и Дюймовочка склонились над кроваткой своего младенца. В травяной колыбельке лежал черненький и бархатный, совершенно слепой кротенок.

8. Звездный час кота Отсоса

        Сережа первый раз поцеловал Наташеньку в губы, и тут ей на колени прыгнул кот. Наташа сразу отстранилась и, делая вид, что ничего секунду назад не произошло, принялась гладить кота, приговаривая:
        – Красавец, серый, толстый. А как такого красавца зовут?
        – Отсос, – ответил Сережа.
        – Как?
        – Отсос.
        Наташа покраснела и разъярилась так, что казалось, будто алая кожа двигается отдельно от ее черепа. Она ударила Сережу по щеке, плюнула ему в бескозырку и выбежала во двор.

• • • • • • • • • • • •

        – Равнение налево! – разнеслась над палубой команда.
        Матрос срочной службы Остапчук шептал скороговоркой в затылок старослужащему Евреенко: "... Пробоина была здоровенная, подлодка на брюхо легла, и тогда старпом как заорет: "Кота тащите!" Принесли этого кота, вставили ему в рот коктейльную трубку. Начал кот сосать и всю воду из подлодки высосал, даже ту, что в умывальниках была. Они потом так до самой Одессы и не мылись".
        – Равнение на середину! – прогрохотало над крейсером. – От имени всего Черноморского флота России. За мужество и отвагу, проявленные при спасении экипажа подлодки "Жмеринка", орденом Красной звезды третьей степени награждается кот Отсос!
        И грянуло дружное троекратное "Ура!"

9. Плачущий плющ

        Вера Андреевна посещала юг. Первым, что бросилось ей там в глаза, была стена, сплошь, без единого просвета, увитая плотным темно-зеленым плющом. Оттого взяла она с собой ветку такого растения, в память о мясистой жаркой духоте южных зеленоватых ночей.
        Дома посадила Вера Андреевна плющ в банку и решила ждать, пока не даст он нитяных беленьких корешков, а к вечеру воду из банки нашла на полу. Подтерев все тряпкой, Вера Андреевна возобновила запас воды в банке и легла в одинокую постель, греть оную крупным, полосатым от загара телом.

• • • • • • • • • • • •

        Остап Иосифович провел Вере Андреевне квадратной грубой подушкой пальца по пушистой и широкой верхней губе, после чего аккуратно поцеловал женщину в плечо.
        – Вот ужас какой, – зашептала Вера Андреевна. – Как воды ни налью, вся на полу, и корешков седьмой месяц как нету...
        – Дура, – ответил Остап Иосифович, слегка отстранившись, – это же плачущий плющ.

ДОМЫСЛЫ О ПРОМЫСЛАХ

10. Адское сусло

        Посреди высокой, дубового бруса мансарды медленно вращалось вертикальное, стянутое цепями деревянное колесо, утонув в полу по самую ось. Вдоль южного торца крыши стояли многочисленные стеллажи грубых, в свиную кожу переплетенных книг. На возвышение между колесом и библиотекой, над неудобной, черного лака низкой конторкой склонился Якоб. Мастер Иоганн вошел через скрытую за колесом дверцу и, подойдя к Якобу сзади, положил ему на плечо рыхлую, тяжелую, в неприятных паутинках лопнувших сосудов ладонь. Якоб перепуганно обернулся, не разгибаясь, как исхудавший щенок.
        – Ну как, – осведомился мастер, – в состоянии ли вы привести мои дела в порядок, молодой человек?
        – Думаю, да, вот только смущают чудовищные дыры в бухгалтерии. Дыры такой величины, что возникнуть они могли только с вашего ведома.
        – Ты гадаешь, куда к чертовой матери проваливается треть нашего продукта? Так тут все очень просто. Третью часть сваренного мной пива я отправляю ко двору Его Величества Князя Тьмы, в обмен на кое-какие ингредиенты, входящие в состав пивного сусла.

• • • • • • • • • • • •

        – Спасибо огромное за экскурсию, Остап Игнатович, – сказал Володя Суслин, – замечательно устроено у вас производство. Вопрос в другом: подхожу ли вам я?
        – Отчего ж не подходишь... Вот, посмотри лучше, как живое пиво кипит. Серёня, открой-ка котел.
        Гигантская полированная крышка котла поехала вправо, открывая бурлящую желтовато-бурую глубь. Густой пивной кумар пополз по стерильному кафельно-никелевому залу.
        – Значит, Владимир Семенович, – медленно, раздумчиво произнес Остап Игнатович, – скажи мне, Владимир Семенович, как в школе тебя дразнили.
        – Зачем это? – Володя покраснел.
        – Говори, а то на работу не возьму!
        – Ну, Сусло.
        – А раз сусло, так иди в пиво! – Остап Игнатович, обнаружив редкую силу, перебросил Володю в котел, через низкие никелевые перильца. Тяжелый маслянистый всплеск, и огромная крышка котла беззвучно вернулась на место.

11. Абсолютный мент

        – Задание тебе, Женя, будет самое необычное. Тут вот список отдельных районов Москвы. В этих районах за последние семь лет не случилось ни одного преступления. Это заметили статистики. А ты, значит, должен разобраться.
        – Так это ж хорошо, что не было преступлений.
        – Хорошо, да непонятно. А все непонятное может оказаться рано или поздно опасным.

• • • • • • • • • • • •

        – И что же было дальше?
        – Ну нас вызвали троих. Меня, Клаву Житомирскую и Катю Павианиху. Олег отвез на дачу. Мы когда к дому по дорожке шли, всё спорили, кто клиент – братва или профессор какой. Очень хорошая была дача и какая-то интеллигентная...
        – Перейдем непосредственно к событиям.
        – В общем, я как раз с толстым была, когда они стали Клаве бутылку двух литровую кока-колы запихивать.
        – Куда запихивать?
        – Куда-куда – в жопу!
        – И запихнули?
        – Ну да, целиком, а Катю посадили на перевернутый кран и воду включили горячую. А чтоб не слезла, на ноги прицепили по двухпудовой гире.
        – А почему вас не тронули?
        – Наверное, потому, что я от страха обделалась.
        – По-большому или по-маленькому?
        – И так, и так...
        – А потом что было?
        – А потом он вошел.
        – Кто он?
        – Милиционер. Высокий такой, красивый. Представился: "Старшина Степанов". И вся братва выстроилась в очередь, и он им наручники одел.
        – Как так в очередь?
        – Ну, как в магазине.
        – Интересно. А что еще необычного вы заметили?
        – Когда он девочек освободил, у них сразу прошло все. Все травмы, ожоги. И бутылка наружу вылезла чистая, как будто не там побывала.
        – И все?
        – Нет. К нам еще девственность вернулась. Ко всем троим.

12. Необычный печник

        Прохор Кубышкин умел сложить печь так, что на всю зиму для протопки хватало шести полешек. Чтобы в такой печи стряпать, к примеру, рогалики, муки вовсе не было нужно. Дети на таких печах зачинались только желанные, крепкие и вовсе без писка, а дым не имел запаха и напрочь губил комаров и тараканов по всему хозяйству. Учить своему ремеслу Прохор отчего-то никого не хотел. И в своей хате печи не имел, хотя зимой любопытные мужики видели над трубою его белый бальзамический дым.

• • • • • • • • • • • •

        Степан и Митрич вышибли дверь в хату Прохора, и пьяный кураж оставил их в ту же минуту. Посреди комнаты стояла неземной красоты изразцовая, в серебряных и бронзовых завитках, просто царская печь. В ней пылал веселый умный огонь, а в огне этом, сотканная из всполохов, искр и случайных темнот, пьяновато лыбилась ряшка Прохора Кубышкина.

13. Просека или пасека

        Через всю тайгу, от Ебурга до Камчатки, проходит совершенно прямая просека. Шириной она в восемь километров, и в одиннадцати местах преграждают ее кордоны, похожие на пограничные, ныне заброшенные. Ржавеет там сквозь густой иван-чай колючая проволока и торчат косые пулеметные вышки. Иногда в силосных обрезках бараков заводятся муравьи – промышляющие золотом и пушниной банды; иногда можно найти в прогнившем гараже вездеход невесть кем загрызенной экспедиции, а на восьмом посту, говорят, даже расчищен военный аэродром, с которого взлетают каждые семь часов кем-то реставрированные, зубастые, в драконах и тузах Аэрокобры.

• • • • • • • • • • • •

        Прошло три дня с тех пор, как исчезли за спиной руины последнего кордона. Шумный трицикл-бигфут со всем снаряженьем Сергей бросил, когда увидел жующую вершину сосны морду Евражки. И вот, наконец, первая ворсистая и синяя с прозеленью северная фиалка величиной с экскаватор, и в ней долгожданная пчела. Сергей улыбнулся и положил базуку на плечо. Не зря он пер эту дрянь на себе столько километров. Взрыв разнес венчик цветка, и насекомое отлетело в сторону метров на пятнадцать, из раздробленных хитиновых полостей вытекал отвратительный, похожий на гной студень. Остро запахло иным. Сергей не стал ждать, пока пчела умрет. На это могли уйти сутки. Он выстрелил еще раз. Пчелиная нога, все еще сокращаясь, рухнула на землю в пяти метрах от него. Он осторожно и с трудом поднял ее. Вокруг первого членика крепилось широкое алюминиевое кольцо, на котором значилось: "Колхоз "Право на Труд"; ордена Трудового Красного знамени образцовая пасека имени студента Бобкова, улей 407 РП20767".

НОВЫЕ ВЕТРЫ

14. Лихой коннект

        Голубой аккуратный "Пассат" очень по-женски ткнулся носом в искрящийся, свежий, пушистый сугроб. Женя быстро, по-птичьи выпрыгнула из салона и побежала скорей через отрезок мороза в промытый остекленный подъезд.
        Дома, даже не сняв шубки и сапог, она торопится к компьютеру. Темная комната, в углу переливается елка с зеленой гирляндой и шарами. Очень крупный план: курсор на значке "Аутлук Экспресс", видны пикселы. Освещенное монитором лицо Женечки, она всплескивает ладошками: "Наконец-то!" Читает письмо, водя пальчиком по монитору; закрывает глаза, прижимает ладонь к губам, шепчет: "Милый, милый, милый!" Выдыхает и, наконец, выбегает из комнаты. Хлопает входная дверь.

• • • • • • • • • • • •

        Холодный, бесчеловечный зеленовато-синий вечер. На краю голого снежного поля заброшенный город. Не горит ни одно окно, стекла выбиты, оборванные провода уходят в сугробы. На переднем плане автобус, смятый посередине словно огромным кулаком. Нас сносит вправо, туда, где к полуруинам вплотную подступает лес. Неожиданно, противоестественно жилая строительная бытовка. Из-за грязного стекла бьет желтый сорокаваттный электрический свет. Рядом мрачные, грубые, черные ели. Из-за них появляется человек. Он бредет по пояс в снегу, шатаясь... Это женщина. В конце концов мы узнаём Женю, но в каком виде! Волосы смерзлись сосульками, бледное измученное лицо все в царапинах. Одного сапога на ней нет, чулки в дырах, юбка связана узлом между ног, лисья шуба, грязная и свалявшаяся, разорвана на спине, вероятно, медвежьей лапой.
        Женя стучится в дверь бытовки. Ждет. Нет реакции. Стучится снова. Снова ждет. Падает от усталости и отчаянья на колени, стучится опять. Слезы замерзают у нее на щеках. Наконец дверь открывается. На пороге стоит кургузый мужчина в ватнике, семейных трусах и кирзовых сапогах. На его морщинистом несвежем лице трехдневная щетина. По осанке видно, что он не трезв.
        – Что, нарисовалась, блядина, – говорит он – и размашисто бьет Женю ладонью по щеке.

15. Неведомая плоть

        – Я собрал Вас, молодые люди, чтобы сообщить приятнейшее известие... – произнес Федя Родионов, сидя на белом, очень старом рояле и болтая ногами. – К нам едет Эй Джей.
        Кроме Федора в комнате были Алик Григорьев и Эллочка Жукова. Алик одеждой и лицом более всего напоминал Дэвида Боуи, только прическу носил иную: низкое, по самые плечи каре. Эллочка была высокой и очень бледной красавицей – бледной, несмотря на сверкающий за окнами ялтинский июль. Она улыбалась одними губами и все время молчала. Федя держал в углу рта толстенную сигару; ростом чуть ли не карлик, он имел боксерскую фигуру и глуповатое лицо пасторального пастушка.
        – Не слышу бурной радости! Повторяю по буквам: Эй Джей.
        – Кто таков? – Алик картинно сел в оконный проем.
        – Поразительная темнота. Эй Джей – порнокороль из Марракеша. Трижды менял пол. Прожил год в аквариуме с самкой павиана, питаясь одними змеями. В прошлом году объявил, что готов заплатить два миллиона долларов за действительно новое для себя сексуальное переживание. Я послал ему приглашение. Он будет здесь через три дня. Ты займешься охраной, а Элла подготовит гостиницу.

• • • • • • • • • • • •

        Федя отсчитал пять пачек по десять тысяч и подвинул их к Алику, а три пачки бросил сидящей на диване Эллочке.
        – Кто-нибудь в обиде?
        Эллочка молча покрутила головой и вышла из комнаты. За окном завелся ее автомобиль.
        – Какая уж тут обида. Я верну тебе деньги, если расскажешь, что ты ему показал.
        – Идет, – ухмыльнулся хищнически Федя и бросил Аликовы пятьдесят тысяч обратно в мешок. – Пошли.
        В спальне Федя достал из ящика стола особенную вычурную трубку с янтарным мундштуком и, не торопясь, набил ее табаком. Закурил, снял ботинки и носки, присел на диван. Федя глубоко затянулся, но не просто выпустил дым, а сделал это, одновременно совершая множество очень точных и сложных движений губами и языком. В воздухе поплыли дымные буквы и сложились в слова: "Неведомая плоть". Пятки у Феди были волосатыми.
        – Бля! – Алик тряхнул волосами, обнажив на секунду беличье заостренное сверху ухо. – Моя ты прелесть.

16. Куриная лепота

        – Тут такое дело, барин, курица снесла... Бабка говорит, давай его поломаем да продадим от греха, а мне жалко, красота-то какая. Дай, думаю, барину отнесу. Может, нам со старухой пара рубликов перепадет...
        – Ух, Сёмка! – отвечал Георгий Михалыч. – На, возьми три рубля. И если еще раз твоя курица снесет такое, – он поднял вертикально в пальцах золотое, финифтью отделанное яйцо с клеймом Фаберже, – будут не рублики, а батоги.

• • • • • • • • • • • •

        Лидочка, трехлетняя внучка профессора Казанского университета Геннадия Петровича Стукалова, взяла банку из-под монпансье, полную посылочных гвоздей, вышла во двор, где бродили на жаре оплывшие волглые куры, и стала кидать гвозди птицам, как пшено, приговаривая: "Цып! Цып! Цып!" Куры сначала, обманутые привычным зовом, бросились к Лиде, но тут же, разочарованные, вернулись назад к навозной куче. Убедившись в тщетности своих стараний, Лидочка захныкала, поставила банку на землю и побежала в дом. Там она прыгнула на колени к деду, уткнулась в его рубашку, спросила.
        – Деда, а почему курочки не едят гвоздики?
        – Наука не допускает, – ответил профессор.

ДРУГИЕ МЕСТА

17. Муравьиный король

        – Так вот, дети, не все муравейники одинаковы, – рассказывал Виталий Егорович, сидя на замшелой поваленной сосне. – Бывает так, что капелька феромона, отмечающего муравьиную королеву, попадает на обычного рабочего муравья. Тогда муравьи прогоняют свою мать, и брат их занимает ее место. Такой муравейник, конечно, обречен на смерть, но один сезон он еще способен простоять. Жизнь в нем удивительно меняется. Лишенные необходимости заботиться о потомстве, муравьи переключают свои силы на строительство: ведь рабочий муравей работает не по принуждению, а потому что иначе не может. В результате потерявшей практический смысл деятельности этих безумных строителей возникают удивительные по форме муравейники. Они очень редки. Я в своей жизни видел только два. Один напоминал высокий сапог с идеально круглым сквозным отверстием в голенище, другой походил на метровую сидящую на земле осу с ракетной установкой между крыльев и двумя пулеметами около жвал.

• • • • • • • • • • • •

        – Мальчики, что это? – Аня была удивлена и едва ли не испугана.
        – Это муравейник. – Вадим любил насекомых.
        Дима достал видеокамеру.
        – Погоди... – Аня сняла через голову черное обтягивающее платье, оставшись совсем голой, и надела огромные, похожие на стрекозиные глаза очки. – Теперь снимай...
        Дима снимал. Медленно, походкой манекенщицы Аня пошла в сторону муравейника. Встала на четвереньки, провела языком по шершавой его поверхности. Улыбнулась, разжевывая муравьев. Встала в полный рост, сжала бедра и несколько минут мастурбировала, закинув голову вверх. Наконец, глядя через очки на вершины елей, широко раздвинув в две стороны колени, Аня села на муравейник.

18. Сейбуцу Суу, или Ико, Неко, Кумико

        Огромная шутиха с мечом на конце ударила змея в низ живота. Змей не ожидал от поединщика такой подлости и заплакал, скорее от обиды, чем от боли. Из разорванного живота дракона ползли наружу окровавленные внутренности. От запаха крови змей пришел в знакомое возбуждение. Он уже понял, что сейчас будет, и заплакал сильней, теперь еще и от страха. Голова его потянулась к животу, он ничего не мог сделать, инстинкт был сильней. Наконец челюсти его сомкнулись на собственных кровавых кишках, и тут же в мозгу взорвался, побеждая боль, морозный шар эйфории. "Уроборос сраный" – успел подумать змей, теряя сознание.

• • • • • • • • • • • •

        – Просто поразительно много блядей вокруг, – произнесла Лидочка. – Такое чувство, что у всех вместо головы гениталии. Нет бы книжку по истории прочесть. Читают всякое говно. Я бы тех, кто это пишет, сажала.
        – Знаешь, – ответил Юра, – среди моих друзей тоже нет никого, кто сколько-нибудь заботился бы о душе. Все разговоры только на тему "кто кому куда заправил", ну или "чем проникнулся". Я так счастлив, что встретил тебя.
        – Я только хочу тебе сказать одну вещь. Девственность это сокровище. И я не хочу выбрасывать на свалку бриллиант. Ни в каком случае, ты понимаешь?
        Юра протянул Лидочке нож, встал на колени на столик кафе, сбросив на пол посуду, стянул брюки, трусы и сказал: "Режь!"

19.Армированные ганглии

        Молли, прислонившись к ржавой клепаной опоре, смотрела на Ридру Вонг с удивлением и едва ли не со страхом. Ридра положила на землю карманное зеркальце, а на него пять круглых стальных шариков. Действовала она осторожно, ветра не было, и шарики стояли на стекле, не пытаясь убежать. Удостоверившись в стабильности конструкции, Ридра вскочила, пнула зеркало с шариками ногой, выхватила крошечный никелированный пистолет и выстрелила туда, где на краю плоской длинной крыши ангара сидело рядком шестьсот тридцать восемь голубей. Полетели перья, и четыреста птиц ссыпались на землю, пораженные единственной пулей.
        – Господи, сколько смерти. – Молли закрыла лицо ладонями.
        – Зато какая удача! – Ридра сдула дымок с отверстия ствола.
        – Но зачем тебе столько мертвых птиц?
        – Нельзя быть такой меркантильной с удачей, – ответила Ридра.

• • • • • • • • • • • •

        Молли забралась в большую стеклянную сферу и устроилась там, обхватив колени руками. "Давайте, мальчики!" – шепотом произнесла она. Рон и Кали завинтили тяжелый люк на верху сферы, опустили забрала шлемов. Рон повернул рубильник, и серая стальная стена поехала вверх. За ней был открытый космос. Мужчины толкнули сферу, она медленно прокатилась по полу и наконец выпала в пустоту. Сфера удалялась, вращаясь, Молли внутри нежно улыбалась и махала рукой. Кали плакал и не мог вытереть слез, потому что был в скафандре.
        "Что вы творите, уроды!" – прогремел в наушниках голос Ридры Вонг. Она стояла в дверях шлюза, ее шикарный малиновый с зелеными вставками скафандр изумительно подчеркивал фигуру. Мужчины подошли к ней и обняли с двух сторон.
        – Не кипятись, капитан, – сказал Рон. – На обратном пути заберем, куда она с орбиты денется.
        – Она умрет! – закричала Ридра, и тут же очень тихо спросила: – Вы что, ее больше не любите?
        – Обожаем, – ответил Кали. – Это была ее идея, ей просто очень понравилось ощущение, когда ты ее воскрешала. Ей захотелось еще раз.

20. Гоночный черт

        Очень забавно прокатиться на мотоциклах по стерне июльской безлунной украинской ночью. Скачет вместе и отдельно от тебя освещение, плывут в ароматной тьме далекие черные посадки. Изобильные звезды неподвижны и сусально декоративны. От этого возникает что-то. В нем утренняя (с какого перепугу?) ярость погони и очевидный (лампа же настольная, прыгает только...) сладчайший теплый уют. Толик поотстал намеренно от товарищей в гонке. Он был юноша мечтательный, и ему хотелось сейчас одинокого полета через все это безобразие. Дабы усугубить порыв, он левой рукой вытащил из кармана коньячную фляжку, в ней оказался настоянный на терновых ягодах яблочный самогон; сделал длинный глоток. В этот момент он и пропустил кочку. Оба колеса унеслись вправо. В лицо прыгнула земля, показалось, что кто-то с жутким нажимом провел по ноге очень большим рашпилем. Толик открыл глаза, проверил, целы ли кости, мотоцикл лежал рядом. От досады Толик пнул его правой ногой в седло, мотоцикл заскулил. Толик встал на колени и подполз к мотоциклу. Тут все вокруг сделалось стеклистым и текучим, словно состоящим из струй, а на месте мотоцикла обнаружился хилый зеленый чертенок. На его ноге случился открытый перелом, возле самого копыта.
        – Зачем ты меня пинаешь, хозяин, я же тебя хорошо катал, добей лучше, я без ноги не жилец.
        Страшное чувство жалости и стыда охватило Толика. Он обнял чертенка за тонкую зеленую шею. Внутри все свело от неудобства за самого себя.
        – Что ты, малыш, перестань, я тебя вылечу.

• • • • • • • • • • • •

        – Вот что, Сережа, – произнес Толик, картинно выливая рюмку в ведро с помоями. – Все видят, я спора не хотел, но пускай себе случится. Берем завтра наших чертей и едем вокруг геоида, по широте Винницы. Уступаем всякому искушению, будь то юбка, дурь какая или красивый трамвай. Пускай черти грехи считают. А тому, кто первым на этом месте снова окажется, пятьдесят процентов к сумме очков. Пусть тому достанутся и земля, и тугрики, и Ольга. Согласен?
        – А чего такого, макогоном по тыкве только больше не бей.
        – Уроды чертовы! – Ольга швырнула бутылку о стену, понимая, что, возможно, долго не увидит своих кавалеров.