все люди – поэты
строчка глотка
строчка чирканья спички о коробок
удается не каждому
но тем не менее –
тем более что
за всю свою жизнь
человек создает
строки четыре-три
и редко у кого получается танка –
написанные десять строк
ничего не показывают и не подтверждают
ведь есть лишь движение букв по листу
заполняющее пустое пространство
жизни

8/13/86

А.Л.

а когда-то раньше (когда-то до меня), то есть до того, как я ходил по этим блюзово-голубым и темно-фиолетовым роковым-роковым, а иногда в межсезонье просто цвета папиросного дыма набережным, бьющим в уши стуком твоих же (своих же) шагов и бросающим только их отражение в покрытую листопадно-мазутной радужной пленкой и ждущую первого ледка воду над этой отчасти драммашинносинкопированной, а отчасти органно-органоло-органической линией крыш звучали, как тарелки, купола и кресты, как скрещенные палочки барабанщика перед началом вещи, делающие раз-два-три – отправная точка, в принципе уже средоточье и смысл и цель всей темы (в смысле можно уже не играть – всё понятно) – перекрестья, ложащиеся в лучах не данного зрительно, а только лишь на слух в звяканье форточек и окон трамваев санкт-петербургского солнца на перекрестки, но чаще всего не совпадая с ними, но напоминая о себе строгим перекрещеньем трамвайных проводов в низком небе, которое на самом деле есть кажимость, поскольку по крайней мере с двух углов существуют четверть-круглые повороты слева направо (или справа налево), а внизу, почти на уровне (обычно трудно сказать – выше или ниже) асфальта стрелки, в которые при небольшой тяге к болезненным ощущениям или при большой рассеянности взгляда, слуха и шага можно вставить ногу и ждать подходящего трамвая, который своим дребезжащим видом, автоматическим щелчком привносит в жизнь некое понимание, а уж потом понимание об электричестве, автоматике и еще чем-то (что уже забыл и не сразу вспомнишь, когда ощутил эту острую боль, а скорее тупое чувство свободы, то есть свободного выбора из двух вариантов: остаться стоять в ботинке в этом стальном зажиме или оставить ботинок присутствовать там в одиночестве (поскольку есть ощущение, что это возможно) и на глазах у всех пешеходов стремглав почавкать по только что выпавшему и естественно, то бишь искусственно под шинами автомобилей растаявшему снегу по проезжей части на тротуар, где одностороннее движение всех пешеходов представляет собой вереница старушек, идущих к храму (собору, церкве), но на тебя они всяко не обратят никакого внимания, будь ты хоть без сапог, без одного, без ног, поскольку в перекрестье их взглядов – нищие, попрошайки, убогие, юродивые и иже с ними да порой только что отреставрированный на средства епархии крест, который можно увидеть сквозь провода, потом остатки листвы и мнимую вечность веток, потом какую-то дымку, а потом еще что-то вроде папиросного дыма, или наоборот – ведь это он перед глазами и уже в глазах, и трешь их перчаткой, от чего делается еще больнее (то ли от прикосновения грубой шерсти, то ли от присущего ей от рожденья в кармане запаха), а затем уже пальцем (таким же пропахшим), и в этих движениях пальца и глаза слева направо и справа налево глаз находит приют в двух или трех (или четырех, поскольку слезы делают картинку не совсем четкой, кадр по краям размыт) спутниковых параболических антеннах, в их белизне, безмолвности и слепоте, не говоря уже об их идеально круглой (правда, только в одной проекции) форме, которая, конечно, при данном ракурсе не дана в своей абсолютности, но подразумеваема, что даже больше, чем нужно, или меньше, поскольку вижу на свежем снегу след с дырой на подошве (то есть я почему-то на шаг отступил).