Деревья в моей жизни / 7.03.2007

• Ганна Яновская
  Пейзаж с проявляющимся деревом

  Неплохая часть моего дошкольного детства прошла в старом странном доме, в квартире на первом этаже (но на высоте второго). Двор тогда был огромным замкнутым пространством с лавочками, сараем, погребом, там же ребята играли в футбол, теряя мяч в глубоких окнах подвального этажа; по дому вился дикий виноград, а вокруг бомбоубежища росли вишни. При большом желании в бомбоубежище можно было заглянуть сквозь решетку и увидеть скобы-ступеньки, ведущие вниз. На деревьях иногда обитали белки, питающиеся вишневыми косточками.

  Так выглядела внушительная часть моего жизненного пространства, не считая более отдаленных «сада» и «того двора».

  В нашем дворе было что-то. Во второй половине весны на асфальте вдруг оказывались рассыпанными мелкие продолговатые красные колбаски, похожие на ягоды. Их хотелось собирать и сделать из них что-то красивое и хорошее (что именно, я кажется, так тогда и не додумалась). Потом к ним добавлялись желто-сине-зеленые сережки побольше. После дождя от этого всего в воздухе стоял великолепный запах, свежий и горький.

  А еще пахли жесткие и липкие оранжевые почки, которые тоже откуда-то сыпались на землю вместе с сережками. Если взять такую в руку, потом долго липнет и пахнет тоже горько, только чуть теплее — похоже одновременно на табак и гречневую кашу.

  А иногда так же ниоткуда возникали длинные гроздья мелких зеленых горошин — естественно, лучшего игрушечного гороха не придумать...

  А еще иногда под ногами появлялись блестящие листья с большим узлом на черенке. В узлах сидело что-то мелкое, серо-белое и крахмалистое — наверное, тля. Я не могла точно сказать, с какого дерева падают такие листья.

  Однажды я спросила, кажется, у старшего брата об этих листьях. А может, и еще о чем-то из того, что я описала. Он подвел меня к толстому дереву, которое росло посреди двора само по себе, выворотив корнями пласты асфальта. И сказал, что это — тополь и листья с сережками берутся от него.

  В общем-то, я сейчас понимаю, почему тогда его не замечала. Тополь не дает такой тени, как большинство деревьев. У него тень не широкая и развесистая, а длинная и довольно узкая.

  Я посмотрела вверх и ничего толком не увидела. Все было высоко, вдалеке поблескивали листья, ветки прижимались друг к другу, и где на этом дереве растет горох, было абсолютно неясно. Так же неясно было, каким образом на это дерево можно взобраться — как-никак, в книжках пишут, что по деревьям принято лазить. Толстые продольные ребра коры не давали никакой возможности опереться рукой или ногой.

  Так же точно невозможно было разобрать, где на дереве пух — ведь из зеленых горошин уже совсем под конец весны начинает лететь пух. Мне в детстве это явление нравилось, и я не могла понять, почему пух не используют, например, чтобы делать нитки — он же вата ватой. Мальчишки развлекались поджиганием пуховых куч, мне это казалось чем-то неправильным — несправедливым, что ли. Когда воздух наполняется летающими предметами — снегом, листьями, пушинками, — как-то понятнее становится наполненность атмосферы. Ведь у того, кто не побывал в безвоздушном пространстве, где-то в глубине души все равно остается понимание воздуха как «пустоты», «ничего». И вот к этой пустоте, как краситель в биохимическом эксперименте, кто-то подмешивает мелкие хлопья — и они оседают на дно медленно, тормозя по дороге.

  Те тополя, которые я видела и могла рассмотреть, в основном не осыпались загадочными предметами и не пушили. Например, те, которые растут по проспекту, которым я девять лет ходила в школу. По одну сторону дороги, вдоль ограды стадиона, — ряд высоких и мощных (издалека, правда, все равно похожих на прутья гигантского веника). По другую, вдоль проезжей части, тополя попадались кое-где, маленькие и чахлые.

  Не так давно я наблюдала пуховую бурю возле одной из донецких шахт. Воздух кишел пухом, траву было еле видно из-под белого покрова, каждый шаг поднимал маленькие вихри под ногами. Тишина и безлюдность буднего полдня усиливали нереальность картины. И — я тоже не заметила тогда тополей. При том, что точно помню кругленькие клены, под которыми лежал густой пух. На земле белое, легкое и мягкое, должно быть, уравновешивало незримое присутствие черного, тяжелого и твердого под ней. Волшебство не пропало, все-таки больше всего изменяют пространство невидимые деревья!

  Народная поэзия придает тополям некое символическое значение, но связанное больше с высотой и стройностью; в тополь во многих сюжетах превращаются молодые красивые женщины. Длинное, узкое дерево на ровной местности видно издалека. А городской тополь тоже может быть в некотором роде символом. Деревом, которое придает нешироким ходам каменных лабиринтов особый оттенок, может, даже смысл, и при этом не выставляет себя вблизи напоказ. Исчезающим элементом пейзажа, проявляющимся на расстоянии. Наверное, как определенного вида талант.