Деревья в моей жизни / 7.03.2007

• Ольга Мартынова
  О гинкго

  I

  Mне подарили дерево, но из этого ничего не получилось.

  Точнее, мне подарили зернышко, из которого должно было вырасти дерево, но из этого ничего не получилось.

  Двое моих знакомых писателей побывали в Веймаре. Один получал там премию, а другой был в жюри и премию ему присуждал. Поэт-получатель привез мне в подарок настоящее зернышко настоящего гинкго. А поэт-присудитель — шоколадные конфеты в виде листьев все того же гинкго.

  В Веймаре гинкго считается своего рода тотемным деревом, потому что Гете про него писал: Fühlst Du nicht an meinen Liedern, / dass ich Eins und doppelt bin? — в смысле, чувствуешь ли ты, слушая мои песни, что я в тебя влюблен? Это потому что жесткие веерообразные листья гинкго как бы раздвоены посередине, т. е. Гете имеет в виду: чувствуешь ли ты, что влюбленные превращаются в одно существо, что я один и в то же время удвоен тобой? Тайный советник любил ботанику и женщин. С другой стороны, Франкфурт (на Майне, естественно) тоже претендует на гинкго (поскольку претендует на Гете), и везти его во Франкфурт — как приезжать в Тулу со своим самоваром, в Афины со своей совой и в Петербург со своими стихами. К двухсотлетнему юбилею Гете здесь высадили целую аллею гинкго, они светятся осенними ночами, поскольку отталкивают лунное золото, отличаясь этим от всех других деревьев, ночью темных и поглощающих свет. А в музее Гете можно купить кулон из позолоченного листочка. Не говоря уже о конфетах. Я их и сама иногда дарю знакомым писателям.

  II

  У деревьев — одна общая душа, точнее, у каждого вида деревьев одна общая. Есть душа берез, душа тополей, душа араукарий. Она — в каждом кусочке коры и в каждой ветке, в каждой сережке и во всем сережкином пухе. Гинкго одноудвоенные, те много всякого помнят. Динозавров, например. Когда динозавры начали вымирать, гинкго покинули Европу. Оказались поумнее иных животных. Пока мы тут в Европе (не)известно чем занимались, китайские поэты воспевали гинкго, дошагавшее до них. За много столетий до Гете. В Европу гинкго вернули научные экспедиции века Просвещения, как раз на радость тайному советнику. И европейские ботаники дали ему дополнительное имя: Билоба, тоже в смысле, что раздвоен.

  III

  Вырастить это дерево непросто. Я и название-то его с первого раза не могу написать без ошибок. Несмотря на подробную инструкцию (зернышко надо протереть чуть ли не до дыр наждачной бумагой, а потом вымачивать, а потом высаживать), я уверена, что у меня ничего такого не получилось бы, в лучшем случае вырос бы одуванчик. Я отдала зернышко на воспитание друзьям. Если у них получится, мое гинкго будет рассказывать их араукарии о динозаврах. А их араукария будет жаловаться моему гинкго на Германа Гессе, который ни за что ни про что обидел ни в чем не повинную елочку со странно симметричными ветками: она у него вынуждена олицетворять мещанский уют, воскресные посещения церкви, мелочную порядочность и здоровый образ жизни. Она-то тут причем? Ее вообще привезли из Южной Америки.

  ...Вот так они будут разговаривать, доставая из запасов своей видовой памяти разные истории. Если, конечно, зернышко прорастет.

  IV

  ...А еще в детстве в одном молдаванском саду у одной старой сливы было дупло. В нем жило огромное и ужасное насекомое. Никто не решался его оттуда достать — оно смотрело страшными глазами и шевелило страшными конечностями. Так я и не знаю до сих пор, было ли это действительно большое насекомое или черт какой-нибудь древесный не очень крупный.