зима в моей жизни / 24.02.2006

• Ксения Щербино
  Метель

  Иду по городу и думаю, что самое время — даже снег, снег выпал! — случиться чуду. В доме напротив горит только одно окно, там кто-то играет джаз. И вот мы крадемся по улице — я и это тягучее, фортепианное, джазовое чудище, я шаг, оно полшага, я полшага, оно шаг. Кто кого? Чуда не случается. Впрочем, все спокойно. Все хорошо даже. Размечаю будущее на даты, до которых нужно дожить. Новый год — день рождения — еще чей-нибудь день рождения — день святого Валентина. Вот и вся зима.

  Снилась лошадка, запертая в хрустальный шар. Вокруг метель, белым-бело, неуютно, а она тычется носом в ладонь, протянутую сквозь. Лошадка красная, как елочная игрушка. Кажется, я сейчас разобьюсь. Я маленькая, мне лет пять, у меня снова темные волосы и птичьи глаза-бусины. Мы с папой играем в самолет, он меня кружит, кричит — буууу, буууу. Лошадка захлебывается метелью, встает на дыбы, знаю, так бывает только в сказках, но вот бы ей крылья. Лошадка дышит тяжело, бок у нее горячий, мягкий. Метет, метет так страшно, что я жмурюсь. Хрустальный шар бьется, у лошадки появились крылышки, она улетела, я проснулась.

  Я не разбилась, сломался чайник. Бедный белый пластмассовый рыцарь. Кто-то снова отдал жизнь за меня.

  Еще подумалось — я боюсь за одного человека. Я же очень за него боюсь. Жизнь, она хрупкая, особенно когда все вокруг замерзло. Отогреть кого-то своим дыханием. Как диковинного яркогрудого зверька. Чтобы радовался и кусался.

  Как ты живешь, такой непроизносимый, спрашиваю. Он берет мой экзаменационный листок, читает, смеется — у тебя, что ли, лучше. Открываю ему страшный секрет: я живу инкогнито. Детская логика, фыркает он, пойдем пить кофе. Кофе зимой невозможен, слишком черный, слишком горячий. Разбавляю молоком — молоко белое, значит, зимнее, значит, реальность вновь целостна. Кофе заперт в белизну.

  Одержимость. Это всегда происходит одинаково. Почему-то всегда зимой. То ли обостряется чувство собственной беспомощности — особенно когда холодно и метель, а она часто, то ли просто мерзну. Воздух чистый, четкий, ощущаемый изнутри как некая округлость, которую проглатываешь и долго-долго держишь во рту. Он подтаивает, щекочется, как неуклюжее животное. Мне смешно.

  Биография выворачивается наизнанку, как перчатка, — а с изнанки петли крупнее, значит, и события значительнее, а снег идет. Снег, он же все заметает, как бы ты ни пытался удержать случайную ускользающую близость. Снова тяжело дышать.

  Ты, говорю, на два дня и десять лет старше того человека, которого я люблю. Это дает мне какие-то привилегии? — спрашивает он.

  Там далеко-далеко кто-то разлил молоко. Несамостоятельное животное, я не умею бороться с метелью. Лапки разъезжаются, хвостик тоже. Я ничего не умею удерживать, все бьется, падает из рук, стирается из памяти.

  И я крашу волосы в белый, чтобы непременно похожей на снежную королеву, которой никогда не бывает ни страшно, ни больно. При ее дворе у кого-то есть смешная должность — подметатель метели. Подойти к нему и сказать — отпусти лошадку.