зима в моей жизни / 24.02.2006
- Татьяна Щербина
Зимняя балладаНе нравится мне эта зима. Не нравится зловещее начало года: газовая война с Украиной, морозы ударили больно, Иран зашкалил, палестинцы проголосовали за террор, на холмы Грузии легла ночная мгла, и ее президент указал пальцем на князя наставшей тьмы, российских правозащитников скрутили в бараний рог, а уж что сделали с солдатом... Про солдата можно бы не упоминать: не он первый, не он последний, новобранцев, почивших в бозе без всяких боев, — сотни в год. Но эта история, которую повело по телеэкранам, с первой репликой-осечкой министра: «ничего серьезного не произошло», обернувшейся показательной поркой военачальников, с садизмом «дедов», в котором звучит крещендо, — тоже имеет зловещий привкус. Все перечисленное, плюс уже забытую январскую порцию новостей типа окровавленного ножа в синагоге, роднит одно: земное вещество и существо переходит из жидкого, твердого и газообразного состояния — в жесткое.
Жесткость не оставляет надежд на розовеющие с рассветом перистые облака, распеленывающиеся из почек зеленые листики, на тишь да гладь синего моря и всякое такое — мирное, доброе, романтическое. То есть солнце, конечно, будет всходить, но как солдат заступает на караул, и листочки прорежутся — как режутся острые зубки, море будет ждать, но с оскалом гигантского зверя, зараженного бешенством. Жесткость — это когда вода стоит стеной до неба, а твердь ломается, становясь решетом.
Вот как мне не нравится эта зима. Жесткость — ломкое состояние материи. Пересушенной, отмороженной. Сухой прагматизм, в одночасье осознанный как высшая ценность, немигающие глаза вершителей судеб, стертые в порошок слова политкорректного лексикона, подсоленные соолдатскими остротами. При сверхнизком градусе общественной атмосферы люди тоже ломаются. Как оно раньше: в Америке в барах, в Европе в кафе, в России на кухнях — болтали до утра, дым обволакивал общей пеленой, и все чувствовали себя такими близкими, словно сообща приманивали светлое будущее. И вот, никто не переносит дыма — организмы мутировали и разваливаются по частям, если их не накачивать тренажерами и диетами.
Ломкость возникает и по другим причинам. Оттого что перекалили катастрофами. Стихийные, техногенные и террористические свились в один смерч и кружат над головой, раздумывая, куда бы обрушиться в следующий раз. Ужас перемежается с усталостью, и как усталость металла разламывает его посередке, так она ломает и человечество. Одна половина утомилась, замерзла, иссохла. Другая, наоборот, свежа и горяча. Оттого, что вкусила свежей горячей крови и уже не остановится. Если четыре-пять лет назад эксперты сказали бы, что записные убийцы будут избраны на демократических выборах — Братья-мусульмане в Египте, ХАМАС в Палестине, — над ними посмеялись бы. Представителей этих двух организаций ликвидировали точечными ударами, сажали в тюрьму, объявляли в розыск. И — никаких переговоров с террористами! А тут такой конфуз. С удивлением узнала от Путина, что Россия никогда не признавала Хамас террористической организацией. Какой тогда — национально-освободительной? И есть ли разница? Гитлеровские штурмовики тоже освобождали свою нацию от морального гнета поражения в Первой мировой войне, и большевики пришли дать волю униженным и оскорбленным, а сегодня дети, рождающиеся с третьей рукой — автоматом, — просто считают ее частью анатомического строения.
Газовая война — термин, родившийся этой зимой и обещающий жить дальше. Еще вчера никто не понял бы, что он значит (что-то вроде газовой атаки Аум-Синрикё в токийском метро?). Слово «газ» до сих пор ассоциировалось исключительно со словом «бытовой», а тут: отключили, поморозили, включили, реванш за антиоранжевый провал с трофейными тремя миллиардами долларов. Газопровод в Грузию злоумышленно взорван, в Чечне газ утек в озеро, Европа ищет альтернативный газ. Неожиданно Газ стал символом России. России советского образца: которая не хотела, чтоб ее любили, хотела — чтоб боялись. Это и есть, в народном понимании, «сильная» Россия. Тут, как по сценарию, в котором «беда не приходит одна», оранжевая власть сама себя высекла, учинив скандал с отставкой правительства. А Ющенко... да тот ли это симпатяга Ющенко, которого мы знали до диоксиновой маски на лице? Увидела рядом две фотографии — вроде как разные люди. В любом случае, Украине — не оранжево, цвет под вопросом, а наш победитель на белом коне, в которого вырос пони Вадик, всех кладет на лопатки. Знаем, что кладет, а как и зачем — покрыто мраком неизвестности. Космосу, кстати, астрономы стали задавать того же свойства вопрос: что это за темная материя, заполонившая всё, кто напускает темную энергию, как выглядят всепоглощающие черные дыры? И — ракета к Плутону, который, как известно, бог подземного царства, мрака, смерти. На Земле же Саакашвили ругается по-черному. Значит, он не отмороженный, высушенный, усталый и перекаленный, а свежий и горячий. Я намекаю не на громкие грузинские убийства этих лет, а на некую горячечность, бесноватость, не свойственную президентам в мирные времена. Тут же — Чавес, Моралес, Ахмадинеджад — эдакие непримиримые. Ахмадинеджад пообещал спасти Грузию и дал ей газ.
Мне было бы страшно, если бы от Путина меня спасал Ахмадинеджад. Но на дворе зима, все хотят поскорее сделать, закончить, выбрать, чтобы хоть что-то грело в этой жизни. Белый конь Вадик почернел от холода и топчет копытами правозащитников. Съеживается на морозце до размеров пони. Министр обороны, он же вице-премьер и альтер-эго, — второй раз подряд попадает в неприятное положение. То его сын задавил рядовую гражданку (о чем разгласил интернет), то рядовой искалечен до полусмерти — тут уже целая телеэпопея. По собственному почину телевидение ничего не разглашает, так что, очевидно, во мраке неизвестности идет подковерная борьба. А Путин теперь совсем как Сталин: помог рядовому герою-мученику, одобрил один фильм («9 рота»), указал на внутренних врагов и иностранных шпионов. Поверить в то, что в 2008-м отец нации просто повернется и уйдет, — невозможно. А сколь плачевно заканчиваются выборы у несамостоятельных народов, мы видим на примере Палестины, — напомнил в своей передаче В.Соловьев. Россия, по последним опросам, за выборы не держится и многопартийную систему считает для себя ненужной. Зачем же тогда телеканал «Россия» показывает «В круге первом»? Параллели возникают отчетливо, 49-ый год смотрится не далеким пещерным веком, а румяным двойником нашего бледного от подстерегающих ужасов времени. Сериал тоже бледный: ряд аккуратных картинок и ноль эмоций. Оно какое-то все холодное — новое русское кино: по Акунину, Булгакову, Солженицыну. Усталое, засушенное, замерзшее.
Россия, конечно, не форпост, не место проведения Армагеддона, не добрый волшебник, но и далеко не самый злой — непредсказуемый, оттого опасный для себя и для других. Россия умеет так встрять в какой-нибудь локальный инцидент, вроде убийства Фердинанда в Сараево, что разражается мировая война, монархии рушатся, а взрывной волной накрывает именно ее. Потому что в России легко созревает жесткость, а соответственно, ломкость. Сейчас бы — мягкого, гибкого, умиротворяющего, сейчас бы — доброго волшебника, хотя бы как папа Иоанн Павел II, но — увы. Некоторое время назад я заметила, что катастрофы, как частные, так и общие, происходят тогда, когда аккумулируются или пересекаются много разных факторов. Для начала Первой мировой войны надо было, чтоб сошлись: вызревшее движение бомбистов, не очень большого ума правители, морально устаревший абсолютизм, запировавшиеся королевские дворы, мода на марксизм, новые условия жизни — электричество, телефон, поезда, автомобили — и, конечно, чтоб все действующие лица пришли к этому моменту с жестким настроем.
Нет больше места, куда хотелось бы убежать. Высокое напряжение настигло даже такой райский уголок, как Таиланд. Я была там в конце 2003-го, когда еще не произошло ни одного теракта, не вылупился птичий грипп и никто не подозревал о возможности цунами. В эпицентре напряжения, на Ближнем Востоке, который до последних недель старался быть членом мирового сообщества, хотя бы делал вид, что старается, победило жесткое состояние вещества. Иран и Палестина отвергли предлагаемый им мир, решившись на свою войну.
Глобальная катастрофа обживает пространство уже пять лет, обращая на себя внимание отдельными всполохами, и всё казалось, что ее удастся «замотать» отвлекающими маневрами. Иракскую операцию, безумную с точки зрения здравого смысла, можно ведь рассмотреть и как магическую: отвести удар от Америки, создав в далекой иракской пустыне пожар, к которому стянутся все силы зла, да в нем и сгорят, вернее, долго будут гореть, сосредоточив свою ненависть исключительно на этом клочке земли. Ну еще Афганистан — можно сказать, традиционное поле битвы. В Соединенных Штатах, действительно, терактов больше не было. Но супостаты, возможно, тоже следовали магической логике и «метили» разные территории: где сегодня помечено — завтра будет завоевано. Утешала мысль, что все это — экстремисты, а не государства, государства же, даже сочувствовавшие террористам и финансировавшие их, формально и публично их осуждали. Это и считалось главным — чтоб формально и публично все оставались если не друзьями, то партнерами. И вдруг государство Иран отбросило дипломатический прикид. Сейчас государства как снимут маски одно за одним, так принимай, не принимай резолюции ООН — не поможет. Воевать на всех фронтах нереально, смириться — тоже.
В декабре я купила иранский коврик. Принесла в дом кусочек Персии, хомейнистически мутировавшей, теперь жду от него подсказок. Момент, когда все «сойдется», этой зимой резко приблизился. Потому она мне и не нравится.