В моей жизни : выпуск 12. Еда : Александр Бараш

Александр Бараш
Ночь. Темный длинный коридор родительской квартиры. Рука тянется к заветной дверце — оттуда «свет в конце туннеля», в буквальном смысле. Цель, ломтик счастья, на второй полке слева... Но тут из дальней комнаты за спиной раздается голос матери: «Саша, остановись!» Вот она, модель отношений с едой в моей жизни. Голос матери стал, уже очень давно, внутренним голосом — глуше и не обязательно требующим немедленной реакции (а, скажем, завтра или с новой недели...). Все остальное — на том же месте. То, что вместо «докторской» — кошерная индюшатина или свининка из «русского» магазина, — не отменяет оргиастичности момента, когда оно оказывается на языке... и наслаждение взрывается в голове... причем безо всякой рефлексии, как в самом похожем из других контактов.

В раннем детстве был еще один паллиатив рая, райского сада. Как тому и следует быть, грех «включен в пакет». В квартире у бабушки, за стеклом в буфете среди просто хрусталя и фаянса, в самом центре поблескивала-перемигивала открытая, роскошно-мутного полупрозрачного стекла, чаша, на пухлой, как у дореволюционных красавиц, ножке. В этой чаше, многоцветными камнями в горстях у сказочной принцессы, лежали дорогие шоколадные конфеты. Главная сладко-мучительная тонкость заключалась не в преодолении одной из десяти заповедей, хотя оттенок был... Но, в общем, если б просто прямо попросил — то, скорее всего, и так бы дали... Ну, и что за интерес? — Главная острота скрывалась в том, что тащить эти трюфеля и мармелад-в-шоколаде надо было, во-первых, незаметно (то есть «кино и немцы», «подвиг разведчика»), а во-вторых — расхищать арсенал соблазна нужно было очень постепенно, не больше, чем по одному бесовскому заряду в фантике за раз... конусовидная ли это бомба пепельного цвета (трюфель) или блестяще-черный брикет горлового спазма в яркой фольге (шоколад с начинкой). Все операции завершались успешно и возмездие никогда не наступило, — если считать, что время для него автоматически завершилось с календарным детством. Так или иначе, а потом, через несколько лет, выяснилось, что снижение уровня конфет в вазочке — естественно, не проходило незамеченным. — Бабушка скрупулезно следила за чистотой и порядком в квартире, и изменение необходимых линий, соотношений форм в важнейшей репрезентативной части интерьера, за стеклом буфета в гостиной, — чуть ли не с самого начала моей квазидиверсионной активности было зафиксировано любящим противником.. Она, как я с ощущением проигрыша в шахматы узнал гораздо позже, — тихо, не говоря ни слова, подсыпала понемногу конфет, для диверсанта, в свою вазочку.

Самое сильное ощущение, связанное с едой в последнее время, это непреходящее удивление от того, насколько прямое физиологическое, почти брутальное удовольствие получаешь — когда ест твой ребенок. В своем роде откровение — сродни сценам из красочных документальных фильмов про дикую природу в Африке. Что-то узнаешь, пардон, «про жизнь» — и при этом глядя в зеркало...А что, собственно, происходит? Эпос безоговорочного, с гулом, как в гигантской трубе, приобщения к всеобщему — через родительский инстинкт. А проводник к этому всеобщему — родовое, семейное... Присыпанный землей, чтоб не сказать золой, «секретик» из той самой фольги.

еда в моей жизни / 6.10.2005