мобильный телефон в моей жизни / 2.03.2005

• Дмитрий Кузьмин

          Прежде я всегда ездил автостопом вдвоем. Это гораздо приятней и веселее само по себе, хоть и чревато конфликтами, когда один из двоих на четвертом часу голосования объявляет, что силы его иссякли и пора топать на вокзал; так в первую же поездку мы ужасно поругались во Фрайбурге, опаздывая на поезд Страсбур—Париж (сдуру мы заранее забронировали на него билеты), и в конце концов пришлось-таки отправиться на поклон железнодорожному транспорту, однако ближайший скорый вез только до приграничного германского городка, откуда ты взял за какие-то совершенно безумные деньги такси через границу, а на границе оказалась пробка, а уже в самом Страсбуре немецкий таксист запутался в сложных многоуровневых развязках и завез нас в другой конец города, и наотрез отказался везти дальше, поскольку показать дорогу мы не могли, а вместо этого высадил нас у подвернувшегося полицейского участка, куда мы тут же поволокли его на предмет возврата денег, и улыбчивый французский офицер, выслушав сперва водителя по-немецки, а потом тебя по-английски, обернулся ко мне и поинтересовался, не намерен ли я обратиться к нему по-испански, а затем разъяснил нам, что по правилам Евросоюза таксист, едущий в соседнее государство, обязан доставить пассажира в требуемый населенный пункт и не обязан разыскивать в этом населенном пункте определенное место, и мы, расстроенные, обреченно вышли в лучах заката на парижскую трассу у какого-то хитроумного, неудобного для остановки виража, где нас и подобрал минут через пятнадцать прекрасный дяденька, оказавшийся ветераном автостопа, и отвез в свой Реймс, и привел к себе домой, в небольшой четырехэтажный домик в центре города (повторяя все время: «We are not rich but easy going»), и накормил ужином, и оставил ночевать, и долго уговаривал погостить несколько дней, съездить с ним на экскурсию в родной для него (и Артюра Рембо) Шарлевиль-Мезьер, а потом достал откуда-то пожелтевшую вырезку из газеты начала 70-х, выходившей в Абиджане, столице Берега Слоновой Кости, и замечательно называвшейся «Fraternite Matin»: на блеклой фотографии вполне узнавался он сам, а в заметке говорилось, что разные люди путешествуют по-разному, и вот студент парижской Ecole Normale давеча прибыл в наш замечательный город автостопом, — и я, удивившись, спросил: как же это можно — автостопом пересечь Сахару, кому там голосовать — верблюдам, что ли? — а мсье Мишель, слегка будто бы даже обидевшись за великую пустыню, ответил, что через Сахару идут отличные шоссе, по которым ездят армейские грузовики, — и поутру мы отправились на экскурсию на завод шампанского, разместившийся в нескольких непритязательных беленьких домиках с пластиковой облицовкой, поставленных, как оказалось, в аккурат над гигантскими подвалами средневекового аббатства, разрушенного во время Великой Французской революции, где и зреет вино, где и провел нас двоих, рассказывая по-английски, миловидный мальчик-немец, перебравшийся в Реймс из Кельна ради любви к шампанскому и Франции, — после чего пришла пора добираться-таки до Парижа, но вывезший нас из Реймса молодой человек был чем-то сильно взволнован, вел машину кое-как и в конце концов на пункте оплаты проезда (ведь во Франции хайвэи платные) врезался в хвост предыдущей машины, так что пришлось нам вылезать и ловить снова, и нас подобрал устрашающего вампирического вида румын на каком-то раздолбанном рыдване, рыскавший из ряда в ряд и беззастенчиво «подрезавший» других водителей, бросая нам время от времени нечто ободряющее — дескать, не дрейфьте, скоро Париж, — так что вылезли мы от него чуть живые на безрадостной окраине города, окруженные мрачным и безлюдным индустриальным пейзажем, а впереди у нас была еще поездка через всю Францию, до самого Бордо, и половину этого пути нам предстояло проехать со славным остроносым пареньком в не слишком чистом комбинезоне, автослесарем, неожиданно вырулившим разговор на литературные темы и произнесшим прочувствованный монолог о писателях-профессионалах, которые совсем зажрались и думают об одних гонорарах, а о читателе не думают, и это значит, что народ должен взять литературу в свои руки, чем и занят он со своими друзьями по одному маленькому кафе на Монмартре — и тут в руках у мальчика-автослесаря откуда-то возникла книжка: это, сказал он, наш литературный альманах, мы все время проводим конкурсы — в данном случае был конкурс на лучший детективный рассказ про убийство, с условием, что в роли жертвы должен быть выведен кто-нибудь из завсегдатаев нашего кафе, — не осмелившись признаться, что мы имеем к окончательно забывшей об интересах читателя литературе какое-либо отношение, мы поехали дальше, перекусили в придорожном кабачке, взяв ради экзотики по кружке пива с земляничным сиропом, после чего ты сокрушенно вздохнул: «Испортили пиво!» — а я эхом отозвался: «Испортили сироп!» — и вечер застал нас в сказочно красивом древнем тихом городке Перигё, мы долго кружили вокруг огромного, южного по архитектуре (уже с каким-то мавританским влиянием) Собора Святого Чела, потом углубились в основательно заросшие окраины, поймали машину на небольшое расстояние — и провели ужасную ночь в захудалой деревушке в тридцати километрах от города, под моросящим дождем, на лавочке у железнодорожной станции, закрытой на лето по случаю ремонта путей, и уже на рассвете нас подобрала возвращающаяся с дискотеки молодежь и отвезла дальше, и уже к концу дня еле-еле мы добрались до пункта назначения — летнего лагеря нудистов на берегу Атлантики: нудистами мы сроду не были, но выяснилось, что это самый дешевый способ провести неделю у океана, и это была прекрасная неделя, хотя вода в океане была холодная, и купаться приходилось в лагерном бассейне, а большинству нудистов оказалось крепко за сорок, зато велосипедные поездки в голом виде произвели на нас неизгладимое впечатление (а опасения, что при этом можно кое-что натереть или отбить, никоим образом не оправдались), — впрочем, за пределы лагеря пришлось ездить в одетом виде — в частности, за устрицами в знаменитый своими устричными отмелями близлежащий поселок (для меня, однако, эта поездка оказалась совершенно бесполезной, потому что я так и не смог себя заставить их попробовать: может, оно и вкусно, да уж больно неаппетитный вид), — и за велопрогулками, набегами на бассейн и вечерними (безуспешными) попытками выучить меня преферансу неделя промелькнула незаметно, и пришла пора выходить на трассу у выезда из Бордо и ловить машину в сторону Парижа, но за три часа никто так и не остановился, и ты стал жаловаться на солнечный удар, и мы снова ужасно поругались, прежде чем отправиться на поклон железнодорожному транспорту.
          Но прошлым летом случилось так, что я поехал по Германии один, по всяческим литературным делам. И меня стали подбирать машины, в которых для двоих просто нет места. Однажды привелось даже проехаться в открытом кабриолете, на скорости за 200 км/ч, в обществе пухленького старичка за рулем, — за удовольствие пришлось расплачиваться, потому что расчесывать волосы после этого было сущим мучением. Но главное приобретение одинокого стопщика — это, конечно, грузовики, по большей части — огромные дальнобойные фуры. Сиденья в них здоровенные, с мощнейшей амортизацией, так что в дороге очень и очень качает, — но вообще езда едва ли не комфортней, чем в легковушке; правда, едешь заметно медленней, но для стопщика это обычно не так уж важно. Самый роскошный грузовик, с самым высоким сиденьем и самым флегматичным толстым усатым водителем, подобрал меня под Мюнхеном и повез в Зальцбург, где в небольшом пригородном поселке Пух ждала меня Лиза Майер, тонкая австрийская поэтесса и очаровательная женщина. Ехать надо было долго, даже за Зальцбург, на один поворот дальше. Моросил дождик, потом развиднелось. Обок дороги вытянулось красивейшее озеро. Уютно шуршал мотор. И вдруг я понял, что напрасно дал дороге себя убаюкать. Водителю надо было за Зальцбург — и мне надо было за Зальцбург. Но ему надо было за Зальцбург по венскому направлению, а мне — по тирольскому! Я в ужасе посмотрел на проплывающий за окном указатель: так и есть, последние 10-15 километров я уже не приближался к цели, а удалялся от нее. «Высадите меня, пожалуйста, как только сможете!» — сказал я дрожащим голосом, и водитель, видимо, проникся, поскольку тормознул практически сразу, явно в неположенном месте. Я схватил рюкзак и выпрыгнул из кабины, думать забыв, что это не легковая, — навернулся со ступенек и хрястнулся со всего маху об огораживающий трассу металлический заборчик. Ссадина через всю голень зажила недели за две — а вот треснувшее стекло на мобильном телефоне осталось навсегда.