школьный урок в моей жизни / 10.12.2003
- Дмитрий Григорьев
Поживем — увидимСначала мы играли в футбол, а потом Юрка сказал, что на помойку в соседнем дворе выбросили телевизор с целым экраном, который можно раскокать и он взорвется как бомба, тогда мы пошли в соседний двор, где была помойка, там взаправду валялся большой старый телевизор с зеркальным экраном и все, кто стоял перед ним, были на этом экране, будто про нас показывали кино, мы начали подбирать камни и куски асфальта и бросаться в самих себя. Я подумал, что там много ценных деталей, всякие микросхемы, транзисторы, лампы, и не стоит его разбивать, а лучше отнести Виталику, Виталик — это мой старший брат, он может починить любой телевизор или сделать из этих деталей что-нибудь другое, но все пришли специально, чтобы взорвать, и поэтому говорить я ничего не стал. Мы кидали, но камни отскакивали от экрана, а некоторые даже рассыпались на куски. Какой-то дядька увидел нас и начал прогонять, обзывая разными нехорошими словами, например, засранцами, это было самое приличное, что он сказал. Тогда мы перестали швырять камнями, а Юрка залез на забор и кинул в дядьку комком земли. Он попал прямо в грудь, на рубашку, часть земли отскочила, а часть рассыпалась под дядькин пиджак и на рубашке осталось серое пятно. Как в пинболе! Дядька от неожиданности заткнулся, а Юрка спрыгнул с другой стороны забора и убежал.
Тогда он (дядька) вконец разозлился и погнался, но не за Юркой (еще бы, кому охота забор перелезать) а за нами, будто это мы бросали в него землей, и нам втроем пришлось удирать со всех ног, через подворотню. Пока мы убегали, большая перемена уже закончилась, а следующий урок был русский, и это было плохо, потому что Глюкоза, так мы зовем училку, пожалуй, еще страшнее, чем этот дядька. Она ведь вдобавок завуч. В общем, мы решили переждать до следующей перемены.
Мы прибежали в наш штаб, что за гаражом, и встретили там Гарика, который в школу не ходит уже неделю, потому что болел, а теперь поправился, но его все равно не выписывают. Гарик сказал, что совсем недалеко есть такое место, где этих телевизоров целая куча. И не только телевизоров, там и трубок всяких и ламп, и еще разного. В общем, свалка всяких ненужных прикольных вещей, так что если кому чего надо, то пошли. И мы пошли с ним по такой очень узкой тропинке — с одной стороны был забор, с другой река Смоленка, которая так называется, потому что на ней давным-давно смолили лодки, но теперь уже не смолят, однажды мы нашли такую древнюю лодку, но об этом в следующем рассказе. В реке Смоленке много всякого мусора, а также пиявок и рыб. Рыбы называются кобзда или колюшка — от ядовитых колючек на плавниках. Кобзда такая ядовитая и колючая, что даже кошки ее не едят.
Мы долго пробирались вдоль Смоленки и высоченного забора, наверху на нем были прицеплены круги из колючей проволоки, дед мне рассказывал, что есть такие военные специальные рулоны, которые разматываются кругами, Но любую колючую проволоку можно перелезть, набросив сверху ватник, — они в детстве так делали. Тогда дед лазал на военные склады за всякими штуками, можно было взять сколько угодно патронов, а ватник так и оставался на колючей проволоке, пока его не расстреливал часовой, охраняющий склад, часовому надо было стрелять, а в детей кто будет стрелять, поэтому часовой стрелял по ватнику. Однажды деда все-таки поймали, а потом у его отца, моего прадеда, были большие проблемы на работе, потому что, как говорит дед, дети за отцов не отвечают, а отцы за детей еще как.
Мы шли и думали, что же за этим забором. Может, какая-нибудь секретная военная фабрика или еще что-то, и пока мы это обсуждали, пришли к воротам, которые открывались прямо в реку, не совсем, конечно, в реку, была такая маленькая пристань, и на нее из-под ворот выходили рельсы.
«Зачем рельсы, которые обрываются прямо перед рекой?» — спросил Жека.
«Дурак, — ответил Гарик, хотя Жека совсем не дурак, просто Гарик всех дураками называет, — это чтобы катера на воду спускать!»
Мы тогда посмотрели в щель под ворота — там были какие-то дома из красного кирпича и машины, и то ли склады, то ли гаражи, — ничего особенного, только странно, что никого, ни одного человека.
«Может, подползти под эти ворота», — предложил Жека, и мы попробовали, но ничего не получилось. Мой дед говорил, что если голова не пролезает, то и весь человек пролезть не может: самая неудобная часть тела для пролезания — это голова, а уж если голова пролезла, то и остальное пройдет.
Голова ни у меня, ни у Жеки, ни у Костика в щель не пролезала, а Гарик даже пробовать не стал, и правильно, потому что когда мы пошевелили ворота, примеряя головы, с той стороны прямо к щели подскочила собака и начала яростно лаять. А могла бы и укусить за голову!
Мы отправились дальше и пришли, наконец, на то место, о котором рассказывал Гарик. Это была треугольная большая поляна, с одной ее стороны продолжался забор, а с двух других были речки — Смоленка и Нева. И волны у берега были уже настоящие, вода шумела и пахла тиной. А по берегу ходили чайки, и все было этими чайками загажено.
Жека подошел к воде и сказал: «Клевое место!». Типа, хорошее место для рыбалки. Я тоже так подумал, здесь кроме кобзды наверняка водятся и окунь и плотва. Правда, бабушка не разрешает приносить домой рыбу, пойманную в городе, — она считает, что во всякой городской рыбе водятся глисты-солитеры и есть ее нельзя. Я, когда был маленьким, лет в пять, однажды видел такого солитера — длинную белую ленту в животе вовсе не городской, а деревенской рыбы. Сосед принес леща, и, когда бабушка стала его потрошить, оттуда вместе с внутренностями, вместе с пузырем, который она мне обещала, выпала длинная белая лента. Это был солитер. Рыбину пришлось выбросить, потому что солитер мог отложить в нее свои личинки, и бабушка целое лето никакую рыбу не готовила.
А на берегу взаправду лежало много разных штуковин. Чего только не было на этой поляне! Автомобильные покрышки, всякое железо, детали от компьютеров, старые магнитные ленты, канистры с каким-то черным маслом. Я взял одну бобину с лентой и целый выключатель из черной пластмассы с блестящей старинной ручкой. Валерка рассказывал, что в этих старинных выключателях есть золото и серебро. Мы с Жекой попробовали разбить его, но на твердой пластмассе не появилось ни вмятинки, ни трещины. А Гарик, еще раз обозвав нас дураками — когда-нибудь он за это получит, объяснил, что эта древняя пластмасса называется ебонит и разбить ее практически невозможно. Я тогда не поверил, что может быть пластмасса с таким названием, но так оно и есть. Поэтому я взял выключатель целиком и решил, что дома отверткой его раскручу. Золото мне бы не помешало.
Я упаковал сокровища в ранец и сказал ребятам, что пойду на урок. А они принялись тотчас обзываться заучкой, маменькиным сынком и вообще предателем. На самом деле это неправда. Просто у меня была сделана домашка по математике, и если я бы не пошел, то тройбан в четверти мне был бы обеспечен. Предки бы устроили, как они говорят, репрессивные меры. Я все это пытался объяснить друзьям, но они не слушали — заучка, заучка и все! Они сами в школу возвращаться не собирались.
А чего обижаться, каждый может поступать, как он считает нужным. Поэтому я отправился на урок, а Жека, Костик и Гарик остались поджигать масло, которое было в канистрах на берегу.
Обратно я просто бежал и все равно чуть не опоздал на математику. Пришел прямо к звонку. Мой сосед по парте Серега Рыжий, хотя на самом деле он совсем не рыжий, просто светловолосый, у нас в классе есть еще один Серега, поэтому, чтобы их отличать, мы назвали одного Рыжий, а другого Черный, сказал, что Глюкоза на своем уроке устраивала перекличку и нас всех отметила.
А я достал тетрадку и раскрыл на сделанной домашке, но ее проверять не стали. Наша класуха Ирина Васильевна вызвала Юльку Теняеву к доске и задала ей пример с иксом. Я тогда рассказал Сереге о месте, которое мы нашли, и дал посмотреть бобину с лентой и выключатель. Он крутил его в руках, потом громко щелкнул.
Ирина заметила и сказала: «Корольков, опять в игрушки играем!» Это она однажды в прошлом году поймала нас, когда мы гонки моделек устраивали. Теперь ни мне, ни Сереге Королькову эти машинки уже не интересны. Но Ирина, хотя я у нее и получил недавно пару, гораздо лучше Глюкозы. Она незлая, это по глазам видно. А пару, в общем, за дело поставила.
Серега положил выключатель на колени, а руки сложил на парте, чтобы она видела, что мы ни во что не играем. Мы немного посидели, а потом Корольков меня спросил шепотом: «Для чего тебе этот выключатель?»
А я ему ответил: «Чтобы выключать!» Чего объяснять, что внутри золото, если я его еще не видел. Тогда он меня спросил, что я им собираюсь выключать.
И я сказал, что этим выключателем можно выключить все, потому что он волшебный. На глупые вопросы — глупые ответы.
Серега рассмеялся и попросил выключить Ирину.
Я взял у него выключатель, под партой навел на нее и прошептал: «Выключаю Ирину». Затем щелкнул.
А она в это время все еще мучила Юльку. Но когда я щелкнул, повернулась к столу и замолчала, разглядывая журнал. Теняева ее спрашивает, правильно ли, а она все в журнал уткнувшись сидит.
«Ты ее выключил, ха-ха-ха» — сказал Серега.
А я уже тогда немного испугался. И щелкнул обратно. Ирина сразу будто ожила.
«Хорошо, Юля, садись», — сказала она.
Я был уверен что это совпадение, мало ли человек о чем может задуматься. Вот если бы действительно был такой выключатель, способный выключить все, что захочешь. Приходишь в магазин, щелкаешь — и бери все, что надо. А пока я об этом думал, Серега начал вырывать его у меня и говорить: «Дай мне, дай мне, давай я попробую!»
Ирина, разумеется, подошла к нашей парте и отобрала выключатель.
«Что это?» — спросила она.
Я ответил, что выключатель. А Серега так с издевкой: «Митя думает, что он волшебный, ха-ха-ха, выключает всех, кого захочешь».
Все рассмеялись. Ирина тоже. «Ну раз так, — сказала она, — тогда я выключу болтунов на задней парте». Все снова рассмеялись.
«Внимание, выключаю болтовню!» Ирина повернула ручку. Тут такое началось! Потому что выключатель-то сработал! И все это оказалось самой настоящей правдой. Я почувствовал, что язык у меня во рту стал будто цементным — не пошевелить. Такое бывает, когда недозрелую хурму съешь. И вот тут уже все испугались.
А Ирина говорит: «Наконец-то тишина. Всегда бы так!» Она еще не поняла, что сделала. А потом вдруг увидела и сказала: «Всё, пошутили и хватит!» Но потом поняла, что никто не шутит. Многие заплакали, почти беззвучно, сипят, мычат, беда просто!
«Филиппов, что это такое, где ты взял?» — спрашивает Ирина.
А я ничего ответить не могу, только пальцем на выход из класса показываю. Я сам такого вообще не помню, это мне Серега потом рассказал. А Серега молодец, первым догадался. Он схватил ручку и написал быстро-быстро прямо в тетради: «Включите обратно». И Ирине под нос сунул.
А она поверила... А чего еще делать?! Она повернула ручку и сказала. «Включаю, можете разговаривать».
И когда все успокоились, положила выключатель на стол и сказала мне и Сереге после урока остаться. А потом, когда узнала, что выключатель мой, повела меня к Глюкозе. Но когда мы подошли к кабинету, Ирина оставила меня в коридоре, чтобы ждал, а сама с выключателем вошла и дверь закрыла.
Я прислонился ухом и попробовал подслушать, но на перемене в коридоре у нас в школе так шумят, что все равно ничего услышать невозможно. А потом меня вызвали.
Ирина спрашивает: «Скажи, пожалуйста, откуда эта вещь?»
А я говорю, что на помойке недавно нашел и в школу принес, чтобы с друзьями посоветоваться.
А Глюкоза так зло говорит: «Тебе что, не объясняли, что на улице ничего подбирать нельзя, вон, террористы специально разные вещи разбрасывают для таких дураков, как ты. И где это ты был во время моего урока? Ну-ка смотри мне в глаза и отвечай!»
Я тогда не стал ей в глаза смотреть, и отвечать не стал, а подумал сразу о двух вещах, во-первых, о том, что террористы вряд ли будут бомбы под выключатели маскировать, а во-вторых, о том, что на настоящем допросе тоже всегда два следователя, не помню, правда, кто мне об этом говорил, один добренький, типа Ирины, а другой злой, как Глюкоза.
И тут телефон на столе у Глюкозы зазвонил.
«Да, — говорит она, — директора нет, это завуч. Слушаю вас».
А потом вдруг бледнеет так и говорит:
«Кто-кто? Да, они у нас учатся. Ужас какой!»
Потом еще слушает, а я почему-то уже догадываюсь, что ей о моих друзьях говорят. А она спрашивает в трубку:
«И большой ущерб?.. Ну хоть это слава богу... Можете мне поверить, я с ними поговорю. И с родителями... Да-да... — и снова, — да-да».
А потом, когда повесила трубку, говорит еще злее: «Ну вот, остальные прогульщики объявились. Ирина Васильевна, знаете, что они натворили? Что у вас за класс! Выгнать бы их всех из гимназии!»
На самом деле ничего особенного мои друзья не натворили. Просто подожгли эту свалку. А рабочие увидели дым и их поймали. А свалка даже разгореться не успела.
«Ты тоже с ними был? — спрашивает Глюкоза, — этот выключатель там нашел?»
А я молчу.
«Долго будем в партизан играть? Все равно все узнаю!» И орет уже.
Тут Ирина вступилась: «София Михайловна, он вообще-то хороший мальчик, просто интересуется многим, дети есть дети... Тем более урок уже начинается, давайте его отпустим». А Глюкоза тогда говорит уже спокойно: «Выключатель следовало бы отнести туда, где ты его взял. Если на помойке, то я сама его и выброшу. А с твоими родителями мы еще побеседуем!»
Так я ей и поверил! Не насчет родителей, а насчет выключателя.
Я, когда пришел домой, сразу Витальке все это рассказал. Он считает, что выключатель мог какое-нибудь психическое излучение посылать, а скорее всего, это был случай массового самогипноза. Но почему именно с моим выключателем? К тому же вот уже два дня прошло, а родителей так и не вызвали. Глюкоза с той поры в школе не появляется. Странно все это, никто из учителей ничего про нее не говорит. Может, она случайно сама себя выключила, а может, теперь с моим выключателем банк решила ограбить — зачем тогда ей в школе работать. В общем, поживем — увидим.