Вначале просто били наудачу,
а к вечеру устроили раздачу -
под каждым камнем - горец и боец,
ночной тархун и утренний чебрец.
Владелец скал, чья родина - темница,
боится спать, но и не спать - боится,
где Терек полоумный шевелит
форель прозрачную и бархатный гранит.

Здесь муэдзин с азартом замполита
поносит тех, чья борода обрита,
на Грузию вещает из-за туч,
и голос его грозен и тягуч.
Ночной чебрец и утренний тархун.
Вершины гор как пирамиды шхун,
медведи в спину целят из двустволок.
Барашек нежен, но в груди - осколок.

Посмотрим на дивизию с небес,
и прогуляем этот гудермес,
как в детстве - анемию физкультуры.
Ни белые, ни черные фигуры
в такую осень не сдаются в плен.
С блуждающей улыбкою чечен
качнется, как Мартынов на дуэли.
Оправа треснула, но стекла уцелели.

Мне кажется, я знаю, почему
и чем закончится. Солдаты обернутся
своими командирами, а мы -
солдатами, жующими заварку,
снег - белым порошком, и только грязь
останется лежать на этих склонах.

В нелепейших сандалях, с узелком
подмышкою, однажды оказаться
холоднокровно дышащим стрелком,
смотрящим на знакомые вершины
по-новому.
Так старый вор
в последний раз проходит по квартире
где только что работал.