РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

Ольга Славникова. Один в зеркале: Роман. // "Новый мир", 1999, #12.

        Вот уже второй роман подряд Ольга рассказывает какую-то банальную историю из жизни насекомых современников наших: о людях со стертой внешностью и биографией. Сюжет укладывается в два предложения, а размазывается, как та каша, по целому сервизу страниц персон этак на дцать. С гаком.
        Но мы-то читаем её не из-за сюжета, как, скажем, стихи интересуют нас не гладью вышивки, но обраткой с узелками и путаницей цветных ниток - стиль, стиль, само письмо - вот главное событие странных её, трудных для чтения книг. Дальше - только медленное, бессюжетное варево Драгомощенко, Сосноры. Но нет, Славниковой всё ж таки важны персонажи, сироп причинно-следственной вязи, которую накрывает, перекрывает мощный, лирический темперамент стиля.
        Ольга ваяет роман как поэму, как Гоголь "Мёртвые души" - одним только поэтическим инстинктом, который в конечном счёте и оказывается, оборачивается высшей правдой. И из-за продукции которого (уникального количества мощных, по-мандельштамовски сильных, безупречных метафор, сравнений и наблюдений) нам, собственно говоря, и интересно Славникову читать: что ещё она там придумает. Чего навертит. И это несмотря на беспримерный ("хуже" только М. Бутов с его расхристанной, недисциплинированной "Свободой") эгоцентризм и нежелание думать о читателе. При нашем нынешнем капитализме так писать уже ведь просто неприлично.
        Кто про что, а я - снова про "вещество": как Соловьев в своей книге пытается зафиксировать то, из чего состоит время, так и Славникова клинится на передаче вещества самой жизни. Для этого и нужна складчатая манная каша подробного письма с комочками метафор и тромбами сравнений. Точных, как набор полароидных снимков. Я принялся было их отчёркивать, да рука устала. Красоты они беспримерной, энергии - фантастической. И откуда что берётся!
        Главный урок Славниковой: части оказываются больше целого. Как у метафористов, типа Жданова или Аристова. Парад метафор, каждая из которых острыми краями своими глубоко ранит сердце, делает нас отчуждёнными и окончательно равнодушными. Совсем как в той истории с зеркалом тролля, которое разбилось на тысячи искр и обожгло маленького Кая.
        Ну да, "вещество": плотное письмо кружит вокруг впечатлений и мало передаваемых получувств, ощущений - точно переданные, они окликаются в читательской памяти ворохами фантомов. Этого Ольга, кажется, и добивается: подменить одно бытие другим, ненатуральным, искусственным. Искусным, и потому примеряющим с мерзостями описываемого быта.
        Для того и нужна эта предельная плотность: чтобы заменить реальность точно такой же подробной и непередаваемой во всех её проявлениях субстанцией. Ибо жизнь не праздники и даже не будни, но тот серенький фон, сквозняк-говорок, который пробегает мимо - как пейзаж за окном чумазой и пыльной электрички...
        Не замечая подмены и обманываясь вторичными, необязательными признаками, просвещённо-консервативный "Новый мир" печатает радикальный модернистский текст, более подходящий отвязному "Митиному журналу". Даже мощное поле новомировского контекста (а ведь в своё время в нём "сломался" даже роман В. Шарова "До и во время") не "спасает" экзерсис Славниковой от запредельности эстетской. Дегуманизированности жесточайшей. Так что честь и хвала всем сторонам и участникам этого эксперимента. И продолжения начатым изменениям!
        Литературный истеблишмент, в поисках главного идеального эстетического экспериментатора, надрывно назначал в оные то какого-нибудь невнятного Бакина, то (если кто помнит сие недоразумение) Ивана Оганова. "Беда" пришла откуда не ждали: из-за изморози уральского хребта, от хрупкой тамошней ундины, размытыми на расстоянии чертами своими окликающей майолики Врубеля.